– А ты так часто делаешь, Марлоу?
– Да, – кратко ответил он.
– И как это началось?
Он пожал плечами, ощущая себя неловко:
– Я не всегда могу это контролировать. Раньше не мог.
– Тебе помогут. В Карндейле.
Потянувшись, она встала на ноги, потопала ими, чтобы снова согреться, и спросила:
– А твоя подруга, Бринт, она знала?
Мальчик запахнул пальто поплотнее и, не поднимая головы, ответил:
– Мы об этом не говорили.
Элис кивнула, оглядывая пустую площадь и вырисовывающиеся на фоне неба серые силуэты зданий. Где-то за ними находился преследовавший их человек, точнее, существо из темного дыма. Подобная мысль казалась безумной, и все же Элис понимала, что это правда. Она видела его своими собственными глазами.
– Надо бы раздобыть что-нибудь поесть. Пойдем к пристани.
Подняв их небольшие дорожные чемоданчики, она надула щеки. Марлоу внимательно посмотрел на нее:
– Элис?
– Да?
– А ничего, что я боюсь?
– Каждый может испугаться. Я тоже испугалась.
– В гостинице?
Она кивнула:
– И раньше тоже. Страх означает, что твоя голова предупреждает тебя об опасности. Это неплохо. Главное – что ты делаешь, когда тебе страшно.
Мальчик немного подумал:
– Та… штука в гостинице. Она меня напугала.
– Через час мы будем уже на корабле. И никогда больше его не увидим.
– Еще как увидим.
Элис пугала странная манера мальчика с уверенностью говорить о том, что еще не произошло. Хоть обычно ее не заботили дети и она не задумывалась о любви или отношениях, при взгляде на него, маленького и беззащитного ребенка, ее сердце билось сильнее и сжималось от боли. Но вместе с тем, думая о том, на что он еще способен, она испытывала непонятное отвращение. Она не была религиозна и не считала его дар исцеления божественным, потому что не могла представить себе Бога, который бы создал такой полный страданий мир. В Вашингтоне были люди, называвшие себя «натуралистами» и считавшие, что все живые существа представляют собой элементы общего закономерного развития, что люди некогда походили на обезьян и, меняясь, постепенно стали такими, как сейчас. Однако, когда она смотрела на Марлоу, то не могла избавиться от ощущения некоей тайны. Мама в свое время говорила ей, что чудеса существуют, но большинство людей просто боятся их увидеть. «Смотри сердцем, а не глазами, – бормотала она, проводя по волосам маленькой Элис холодной ладонью. – Нужно только немного веры, и чудеса обязательно покажутся. Ты веришь?» И Элис очень торжественно отвечала: «Я верю, мама, верю».
Всю жизнь в ее голове пламенем вспыхивали подобные воспоминания: знание о другом мире за пределами этого, о невозможном, которое станет возможным, если она увидит его.
«Если ты чего-то не видишь, дочка, то это не значит, что его нет», – сердито шептала ей мать.
Ну что ж, теперь она увидела. И теперь она верит.
С первыми лучами солнца они в толпе поднялись на борт. Носильщики катили по трапу чемоданы, стюарды в белой форме степенно кивали, когда они проходили мимо. В сероватой мгле кружили чайки, наполняя воздух своими пронзительными криками. Они заняли каюту второго класса в сверкающем, новом океанском лайнере; их небольшой багаж уже доставили на борт. Коридоры были заполнены курившими сигары мужчинами и смеющимися женщинами, прижимающими ко рту обтянутые перчатками руки. Марлоу старался держаться как можно ближе к Элис. Ощущая на себе взгляды пассажиров, удивлявшихся ее мужскому костюму, она опасливо ступала на еще недавно больную ногу. В каюте Элис переоделась в сиреневое платье, в котором чувствовала себя неловко и которое ненавидела за тесноту, а Марлоу в это время рассматривал в иллюминатор пришвартованные в гавани корабли.
Когда пришло время отчаливать, они вместе со всеми поднялись на палубу, оперлись о перила и стали наблюдать за собравшейся на причале толпой. Небо заполонили тучи чаек, причал был забит до отказа. Загудели двигатели. Раздались хлопки, в воздух взмыли серпантины, толпа взревела.
Но мальчик не сводил глаз с затерявшегося среди зевак человека, почти невидимого, стоящего в тени здания склада. Казалось, над ним клубится темнота. Он был высоким, лицо его закрывал черный шарф. На нем была шелковая шляпа, длинный черный плащ и черные перчатки. Он смотрел на мальчика в ответ, и в его взгляде ощущалась чистая ненависть.
Но корабль уже отчалил, застонали его огромные океанские турбины. Матросы подняли канаты, с которых стекали струи маслянистой воды. Элис повернулась и перегнулась через перила, тоже заметив странного незнакомца. Она знала, кто это. Он пробирался через толпу к кораблю, будто его тянуло невидимой веревкой, хотя расстояние между ними быстро увеличивалось. Серпантины всё падали, оркестр на палубе заиграл вальс, и в общей шумной суматохе Элис потеряла незнакомца из виду. А потом было лишь море лиц: сотни самых обычных людей, машущих им вслед обтянутыми перчатками руками, силуэт Нью-Йорка за стеклами иллюминаторов и черный дым пароходных двигателей. Чернота, развеиваясь, стелилась над причалом, и с ней, казалось, развеялся и таинственный незнакомец.
8. Чудовища в тумане
«Уолтер, Уолтер, Уолтер, просыпайся, Уолтер, просыпайся…»
Уолтер Ластер приоткрыл глаза и поморщился от ослепляющего света, причинявшего ему невероятную боль.
«…мальчишка, Уолтер, что случилось с мальчишкой, ты не закончил начатое, Уолтер…»
Так холодно.
Как же он замерз.
Уолтер тряхнул головой, и с его щеки и левого уха упала засохшая грязь. Он медленно встал, словно являлся на белый свет, восставая из-под земли. Прищурившись, он огляделся. Река. Темза. Он стоял на берегу Темзы – весь в густой липкой грязи, которая была похожа на что-то совсем другое.
«…мальчишка, мальчишка, мальчишка, мальчишка…»
Да, мальчишка.
Нужно найти мальчишку.
Вдруг он услышал низкий свист и смех. Копающиеся в грязи нищие. Ребятишки. Трое мальчишек в подвернутых до колен рваных штанах, с мокрыми и раскрасневшимися от холода лицами, мокрыми носами и блестящими губами. Он прыгал и брел по вязкой жиже, падал и снова поднимался на ноги. Дети, смеясь, разбежались. Один бросил в него камень.
Кажется, он помнит мост под дождем. Он тонул, да. Долго. Несколько дней? Он был бос, и его ноги болели от холода, а одежда стала жесткой и пропиталась дурнопахнущей желтой грязью. Дальше вдоль берега по мелководью одиноко брел кто-то в длинном заплатанном пальто и шляпе, и Уолтер уверенно направился к нему. Он пытался вспомнить что-то важное. Но что же?
«Ты знаешь что, Уолтер, знаешь что…»
Когда Уолтер подошел ближе, незнакомец подозрительно оглянулся. Это был старик, усатый, со впалыми щеками, неприятно пахнущий и злобный на вид.
– А ну, отвали, – прошипел он, размахивая костлявой рукой. – Найди себе другое место.
Уолтер схватил старика за воротник. Тот беспомощно забарахтался на фоне белого дневного неба и нависшей над ними высокой стены набережной. Уолтеру хотелось, чтобы вся эта возня побыстрее закончилась, и он просто погрузил старика головой в грязь. Все глубже и глубже. Его руки и ноги задергались, а потом он затих. Уолтер перевернул старика и изучил его покрытое грязью лицо и пристальные глаза. Вычерпал из его беззубого рта грязь. Закончив, он снял с плеча мертвеца мешок и стянул с него пальто, оставив тело валяться в грязи с обращенным к небу лицом. Переступив через труп старика, Уолтер подобрал и надел его помятую шляпу и пальто, а затем направился к зиявшему ярдах в двадцати от него отверстию канализационного туннеля.
Туннель был достаточно высоким, чтобы в нем можно было стоять в полный рост. Посередине медленной рекой текли нечистоты, стены покрывала вонючая корка. Его глазам была приятна темнота.
«О, приди к нам, Уолтер, приди к Джейкобу, он идет, Джейкоб идет за мальчишкой…»
Джейкоб. Его друг. Он хотел поймать мальчишку для Джейкоба, вот в чем дело. Да. Туннель повернул и разделился надвое. Уолтер услышал с восточной стороны слабый шорох, поднялся по короткой лестнице и оказался на заполненной сточными водами платформе, расположенной над глубокой пещерой. Ему показалось, что ее дальняя стена движется, но потом он понял, что она кишит крысами.
Через тридцать футов обнаружился проход. Внутри мерцал свет – одинокая свеча на поблескивающем блюдце-подсвечнике, освещающая странное пространство вокруг. Уолтер увидел старую цистерну с потрескавшимися стенами, в которой лежали стонущие, задыхающиеся во сне нищие. С ног до головы покрытый грязью, он на мгновение задержался в проходе. Тут же сидели трое мальчишек, дразнивших его у реки, и настороженно смотрели на него. Они уже не смеялись. Спотыкаясь, он подошел к свободному месту – там лежало скомканное, изъеденное вшами одеяло – и лег. Ему просто хотелось спать. Вот и всё. Спать.
Уолтер уснул.
Проснулся он от странного металлического вкуса во рту. Свеча почти догорела, и пламя ее слабо трепетало. Пока он спал, кто-то воткнул ему между ребрами нож. Руки и рубаху покрывала засохшая кровь. С каждым его вдохом и выдохом рукоятка ножа покачивалась. Уолтер посмотрел на нее с удивлением, а затем огляделся по сторонам. В цистерне никого не было. Куда все подевались? Он обеими руками ухватился за рукоятку ножа, медленно вытащил его, а потом, пошатываясь, поднялся на ноги и увидел тела. Штук десять. Может, двенадцать. Они лежали в куче лохмотьев в углу цистерны, как будто у них отсутствовали кости. Их глазницы были пусты. На полу виднелись кровавые полосы – словно по нему тащили окровавленные трупы. Уолтер в замешательстве огляделся вокруг.
Потом он медленно и неуверенно вышел в темный канализационный туннель, пытаясь проделать обратный путь. В голове у него гудело, мысли путались. Когда он выбрался наружу, оказалось, что наступила ночь. На землю опустился густой туман. Уолтер постоял в темноте, разглядывая реку и странные желтые огни, мерцающие в тумане. Потом поднялся по крутой каменной лестнице на набережную, постоял перед освещенной витриной с манекеном продавца за стеклом. Было ужасно холодно. Почему он вечно не может согреться?