– Можно мне посмотреть?
Но Чарли держал перчатку в руках, рассматривая матовые черные пластины. С огромным трудом он оторвал от нее взгляд и поднял голову.
– Да-да. – Он заставил себя говорить безразличным тоном. – Конечно, вот.
Пожав плечами, он отдал перчатку Марлоу и отвернулся. Но интуитивно Чарли чувствовал, что не должен был выпускать ее из рук, что ради их безопасности ему следовало всегда держать ее при себе, ведь только он мог полностью осознать ее ценность, сохранить ее.
Однако это чувство через мгновение улетучилось, будто его никогда и не было. Чарли подошел к разбитой двери и вышел на балкон. Снаружи было холодно. У него дрожали уже обе руки. На площади собралось еще больше духов. Туман то сгущался, то рассеивался. Темные мокрые крыши словно уходили в бесконечность. Чарли задумался о том, есть ли другие миры, кроме этого, существуют ли миры за мирами. Возможным казалось все.
Нужно было идти назад. Чарли повернулся, собираясь войти на чердак, но его остановило предчувствие. Он посмотрел вниз и уловил на площади некое шевеление. В фонтане под странным белым деревом притаилась бледная безволосая фигура.
Откуда-то изнутри дома донесся скрип ботинок и деревянных половиц. Кто-то поднимался по лестнице. Марлоу притих. Чарли поспешил к нему, но вдруг замер, прижавшись к стене, сердце его глухо забилось в груди. В дверном проеме выросла тень.
Это был могучий мужчина в черном, смутно знакомый. Сняв шляпу, он повертел ее в обтянутых перчатками руках. Его подбородок покрывала черная борода, однако она не могла скрыть пересекавший его рот и щеку порез. Вся одежда мужчины была пропитана кровью. Узнав его, Чарли отпрянул назад.
– Привет, Марлоу, – мягким, как бархат, голосом произнес Джейкоб Марбер.
33. Грассмаркет
Ночью пошел темный дождь. Они ехали в телеге, которой правил старый сборщик торфа, сидевший за вожжами так неподвижно, словно был вырезан из кусков гранита. В зубах он, не обращая внимания на стекавшую со шляпы, бороды и плаща воду, сжимал трубку. Когда старик предложил ребятам поехать с ним в его телеге, все они – Комако, Рибс и Оскар – тут же стряхнули с плащей воду и залезли внутрь. Лименион, от которого исходил ужасный запах и который под дождем стал похож на кусок талого воска, стоя по щиколотку в воде, прятался за живой изгородью, наблюдая, как они уезжают. Его печальное бесформенное лицо ничего не выражало. Комако бросила взгляд на Оскара. Мальчик смотрел в другую сторону.
За всю долгую поездку до Эдинбурга сборщик торфа не проронил ни слова, а дети слишком устали, чтобы разговаривать друг с другом. Было уже почти утро, когда повозка с грохотом остановилась на Принсес-стрит, напротив монумента Скотта. Друзья выбрались из повозки. Над ними возвышался замок, в дымке дождя похожий на призрачный небесный город.
– Доброго денька, детишки, – пожелал сборщик торфа с сильным шотландским акцентом.
Комако, лицо которой по-прежнему было закрыто капюшоном, подняла руку в знак благодарности. Старик щелкнул вожжами – и телега с грохотом скрылась в утреннем полумраке. На улице уже стояли тележки с углем, под арками и у дверей домов дрожали бедняки, но в основном серый город выглядел одиноким и тихим. Комако осматривала здания в поисках открытого в такой час общественного заведения. Чем быстрее они найдут дорогу, тем лучше. У них был ориентир – «Свечная Олбани». Оскар считал, что она расположена на площади Грассмаркет, где бы та ни находилась.
Конечно, в такую рань лавки обычно еще закрыты, но ведь они могут и подождать.
Оскар шел прихрамывая. Комако положила ему руку на плечо. Он остановился.
– С Лименионом будет все в порядке, ты же знаешь.
Оскар выпятил нижнюю губу и заморгал, прогоняя из глаз капли дождя:
– Да просто нога болит, Ко. Что-то с ботинком.
Рибс опустилась на колени прямо посреди улицы и осмотрела ботинок мальчика.
– Подошву проткнул гвоздь. Идем-ка вон туда.
Они подошли к скамейке под поникшим вязом. Рибс сняла с ноги Оскара ботинок, залезла в него пальцами и ощупала. Не выпуская его из рук, она принялась бродить среди низких веток деревьев и кустов папоротника и, найдя подходящий камень, вернулась к скамейке и стала стучать им по гвоздю.
Комако какое-то время наблюдала за этим, а потом встала и устремила взгляд на улицу.
– Как вы думаете, что они сказали Бергасту? – тихо спросила она.
Рибс скорчила гримасу и сдула прилипшие к лицу рыжие волосы:
– Чарли и Марлоу? Ничего. Они же не стукачи.
Но Комако не покидали сомнения.
– Уж Бергаст умеет получать нужные ему сведения, – сказала она. – Помнишь тот случай с шоколадом, когда ты пробралась в кладовку?
Рибс на мгновение замерла, вымаргивая из глаз дождевые капли, и задумалась, словно припоминая.
– Да, но оно того стоило, – усмехнулась она.
– Какой еще шоколад? – спросил Оскар. – Мне никогда не давали шоколада.
Кончики пальцев Комако покраснели от холода, и она засунула ладони под мышки.
– В последнее время у него такой усталый вид. Как будто на него много всего навалилось. Не хочу осложнять ему жизнь. Не хочу, чтобы он волновался.
Рибс поморщилась:
– Думаю, старина Бергаст может сам о себе позаботиться, Ко. Ты ему не мамочка.
– Я знаю, – тихо сказала Комако.
– Я ему, конечно, не доверяю, в отличие от тебя. Но уверена, что он не причинит Чарли и Марлоу вреда. Он хочет того же, что и мы. Мы ведь не делаем ничего против него. Верно?
Комако поджала губы, размышляя.
– В любом случае… – добавила Рибс, отвернувшись, чтобы сплюнуть на булыжную мостовую. – В любом случае, думаю, он уже знает, что мы влезли к нему в кабинет и рылись в его бумагах. И знает, что мы были у Паука. Минут пять на размышления – и он сложит два плюс два, да еще не только расскажет, что мы задумали, но и угадает, о чем мы говорили, что ели на обед и даже какие блюда нам понравились, а какие нет.
Когда Оскар, снова надев ботинок, осторожно ступил на ногу и посмотрел на Рибс с облегчением, они перешли уже оживившуюся улицу, проскальзывая между скрипящими повозками и уворачиваясь от брызг грязи, летящих из-под конских копыт, и стали искать дорогу к площади Грассмаркет.
По улице под зонтиками деловито шагали молодые клерки и чинно шли пожилые лавочники в мокрых пальто и шляпах, но женщин в этот час видно не было. Ребята передвигались медленно – три маленькие фигурки в одинаковых плащах. Поскольку Оскар был еще довольно юн и говорил с заметным польским акцентом, а Комако с ее азиатской внешностью никак не могла сойти за местную, было решено, что разговаривать с незнакомцами будет Рибс. Она оказалась довольна этим решением, даже немного уложила свои непокорные рыжие волосы и, лизнув палец, разгладила брови, как будто это что-то меняло. Потом Рибс постаралась придать своему голосу наибольшую вежливость – в своем представлении.
– Прошу меня извинить, не будете ли вы так любезны сообщить мне местонахождение свечного заведения на площади Грассмаркет? – выговорила она, поглядывая на Комако в поисках одобрения.
– Ужасно, – сказала та.
– Ага, – согласился Оскар.
Но Рибс лишь усмехнулась и подмигнула им:
– Вам следовало бы проявить чуть больше почтительности, дражайшие господа.
– Что за «дражайшие»? Никто так не говорит.
– Никто, – эхом повторил Оскар.
В тот момент они стояли под протекающим карнизом какой-то таверны на углу людной улицы. Рибс была настроена все так же позитивно.
– Да вы просто не имеете никакого представления о манерах, грубияны. Я говорю изысканно, как чертова королева.
С этими словами она ухмыльнулась и, распахнув дверь прокуренного паба, вошла внутрь и скрылась из виду. Комако потерла озябшие руки. Мимо Оскара медленно проплыл высокий констебль в темном непромокаемом плаще. Его глаза, обрамленные густыми бровями, на мгновение задержались на них, но затем он продолжил путь. Комако удивилась тому, как быстро забилось ее сердце.
У Оскара нашелся другой повод для беспокойства.
– Разве мы не должны были оставить мисс Дэйвеншоу записку или что-то в этом роде? Чтобы она не волновалась?
– Она не может читать, Оскар, – ответила Комако.
– Я знаю, – угрюмо кивнул тот. – Я имею в виду… сообщение… какого-то рода… Неприятно думать, что она волнуется, вот и всё.
Комако это тоже не нравилось. Мисс Дэйвеншоу была строгой, но справедливой и доброй. Она положила руку мальчику на плечо.
– Чарли и Марлоу разберутся, – произнесла она. – Они скажут ей, что мы отлучились. Мы ведь оставили в Карндейле все свои вещи, значит, вернемся.
– Но что, если Чарли и Марлоу тоже не на уроке?
– А где же они еще могут быть?
Оскар недовольно пожал плечами и смахнул с себя капли дождя. Позади них раздался ехидный голос Рибс:
– Не иначе как завтракают со стариной Бергастом.
Комако повернулась и увидела, как подруга накидывает на свою рыжую шевелюру капюшон.
– Я так не думаю, – сказал Оскар.
– Ну, что ты выяснила? – нетерпеливо спросила Комако, показывая на паб.
– Ну, для начала стоит отметить, что мой акцент их впечатлил, – с достоинством произнесла Рибс. – Как же я их очаровала! «Здравствуйте, юная леди! – сказали они. – Что вы делаете здесь в столь ранний час без сопровождения?» – и все такое. А я им: «Ах, моя гувернантка решила прогуляться, подышать воздухом, понимаете ли, – а они…
– Рибс, – строго одернула ее Комако. – Что тебе сказали про лавку?
– Не слыхали о такой, – пожала плечами Рибс.
– Ну а про площадь Грассмаркет? Должны же они знать, как туда пройти?
– Ну-у, – протянула Рибс. – Вообще-то у меня не было возможности…
Но тут Комако увидела, что к ним снова идет констебль в черном дождевике. Это был грузный мужчина с густыми рыжими усами, в полумраке придававшими ему довольно свирепый вид и делавшими его немного похожим на кота. Он не сводил глаз с Рибс и Оскара. Комако быстро подхватила их под локти и повела прочь.