Другр к тому времени уже давно исчез, Джейкоб Марбер и Коултон тоже. Странная мерцающая дыра пропала. Элис тащила миссис Харрогейт в слабом свете фонаря, и их тени плясали в дыму. В горле застревала черная пыль. От ног миссис Харрогейт на полу оставались длинные кровавые следы. Элис вернулась за фонарем, прошла с ним вперед и осторожно поставила на землю, а потом обхватила миссис Харрогейт и потащила ее дальше. Так они шаг за шагом медленно продвигались по грязному и влажному туннелю назад к складу, к миру живых.
Они находились футах в двадцати от люка, когда фонарь потух, и Элис, вспотевшая и измазанная кровью, бросила его и потянула миссис Харрогейт дальше. Кейрасс шагал с ними рядом, его белая лапа словно светилась в темноте. Сквозь трещину в люке в туннель пробивался дневной свет. Отпустив постанывающую спутницу, Элис поднялась на носки и толкнула люк. Он поддался легко – к счастью, никто его не заблокировал. Элис выбралась через отверстие на склад. Из-за двери доносился шум – там уже трудились рабочие. Она огляделась по сторонам в поисках какой-нибудь веревки, которой могла бы вытащить миссис Харрогейт. И увидела стремянку.
Морщась от натуги, она потянула напарницу наверх, размышляя о безнадежности ситуации, в которой они оказались. Джейкоб Марбер сбежал с помощью другра; он был чудовищем, но его хозяин оказался намного хуже. Элис мало чего боялась, но, когда другр заверещал, она испытала настоящий ужас. Коултона, бедного Фрэнка Коултона, превратили в лича, и теперь он не узнавал не только старых знакомых, но, казалось, и самого себя. Хуже того, Марбер растворился в воздухе, пройдя через какой-то портал, а если он может перемещаться таким образом, то разве может она найти его, загнать в угол, уничтожить? Единственное ее оружие – кейрасс, но Марбер забрал один из клависов. Скоро волшебный кот перестанет подчиняться ее командам и покинет их или даже перейдет на сторону врага. По крайней мере, так считала миссис Харрогейт, а Элис научилась относиться к страхам этой женщины серьезно. Она постаралась сдержать ярость, подумав о чудовищах, преследующих Марлоу и Чарли. Все равно ничего не поделаешь.
Она долго сидела в кладовке, просто пытаясь отдышаться. В какой-то момент миссис Харрогейт потеряла сознание. Элис подумала, что, возможно, это и к лучшему. Наконец она встала, с трудом подняла напарницу на спину и, вся в грязи и в крови, вышла на наполненный гулом и грохотом склад. Кейрасс вертелся у нее под ногами.
Замечая ее, рабочие забывали о работе и глазели на нее, не отнимая рук от своих станков. Ну и черт с ними. Стиснув зубы, Элис прошла через склад на пристань, а оттуда на улицу, по которой ездили экипажи.
Первый извозчик отказал им, едва рассмотрев их одежду, второй не захотел брать кота. Третий кеб был грязным и потрепанным, а извозчик взял с них двойную оплату, но доставил прямо к дому 23 на Никель-стрит-Уэст. Элис вышла из экипажа, не обращая внимания на неодобрительный взгляд фыркнувшего кучера, очевидно посчитавшего, что они с миссис Харрогейт перепили или даже что похуже. Никакой помощи он не предложил. Элис протащила миссис Харрогейт через железные ворота к дверям дома.
Внутри было тихо. Кейрасс обнюхал ножку стола и исчез в темноте коридора. Дверь была открыта. Чучело кабаньей головы на стене спокойно взирало на них с высоты. Элис немного постояла, прислушиваясь, а потом подняла миссис Харрогейт наверх и уложила ее в постель. Умывшись водой из таза и пригладив жирные волосы, она спустилась вниз и вышла на улицу. Перед мостом Блэкфрайерс она увидела переходящего дорогу трубочиста, дала дрожащему парню два шиллинга и велела поскорее привести врача. Третий шиллинг она зажала в кулаке и сказала, что он получит его, когда придет доктор.
Потом она отправилась в их съемную комнату, собрала вещи, рассчиталась с хозяйкой и перетащила все необходимое в дом номер 23.
Голова у нее раскалывалась, пальцы ныли, боль в боку усилилась. Усевшись в холле внизу, она стала ждать доктора. Им оказался пожилой ирландец; поднявшись по лестнице, он запыхался. Сев рядом с миссис Харрогейт, он достал карманные часы и высчитал ее пульс, приподнял ей веки и, нахмурившись, ощупал ее колени и осторожно подвигал ноги. В дверях застыл трубочист; он разглядывал их, сжимая в руке третий шиллинг.
– Упала с лошади, – соврала Элис. – Не чувствует ног.
– Ничего себе падение, – пробормотал врач, разглаживая бакенбарды. – А эти царапины?
– Она упала в кусты. Это было в парке.
Мужчина что-то вынул изо рта. Жевательный табак. Затем снял очки и устало вздохнул.
– Ходить она больше не будет, – сказал он прямо. – Уж извините.
Потом доктор достал из своего чемоданчика какой-то флакончик.
– Это от боли.
Элис не плакала. Лишь испытывала всепоглощающую усталость. Она не знала, что теперь делать. Это чувство было ей незнакомо, и оно ей не нравилось. Когда миссис Харрогейт очнулась и застонала, девушка дала ей лекарство, и она вновь заснула. Элис смыла с ее лица кровь и грязь и вышла. Когда она ночевала в этом доме в прошлый раз, Коултон еще не погиб, а она сидела в спальне Чарли и Марлоу, наблюдая, как они спят. Что делать с этими воспоминаниями, она тоже не знала.
Кейрасс весь день вертелся у нее под ногами, терся о ее лодыжки, запрыгивал к ней на колени и мурлыкал. Она гладила этого странного четырехглазого кота по спине и чесала за ухом, разглядывая его прищуренные глаза. Она содрогалась от воспоминаний о том, что с ним произошло в подземелье.
– Кто же ты такой? – спрашивала она волшебного помощника, поглаживая его. – Ты же знаешь, что миссис Харрогейт боится тебя? Да, боится. Может, и мне стоит? Ну и что же нам теперь делать, малыш? Как остановить Марбера? Теперь у меня нет даже клависов.
Она уставилась в окно, разглядывая завесу желтоватого тумана:
– Маргарет сказала, что ты перестанешь нам помогать, если мы не отправим тебя обратно.
Элис просто разговаривала сама с собой, чтобы не сидеть в тишине. Но вдруг в ее сознание проникло что-то постороннее – какой-то звук, прозвучавший только у нее в голове. Вспышка боли, образ чего-то красного, внезапное осознание. «Это я, это я, это я». Голос был мягким, но настойчивым.
Потом он умолк, но его сменило что-то еще: каким-то образом Элис поняла, что из-за пропажи клависа кейрасс не только оказался (как и объясняла Маргарет) заперт в этом мире, словно рыба в аквариуме, но и осознала, что это глубоко неправильно и что бедное создание не может оставаться в неволе. Оно должно быть свободным.
Элис опустила руку и в потрясении посмотрела на кота.
– Что?.. Это… это ты? – прошептала она. – Ты говоришь со мной?
Кейрасс дернул ухом и замурчал. Элис резко поднялась, а колдовское животное спрыгнуло на пол и встало у дивана, высоко подняв хвост.
«Нет, это невозможно, – подумала Элис, боязливо наблюдая за ним. – Просто не может быть».
На следующий день она заперла кейрасса в гостиной и вышла в туман. Несмотря на то что было еще рано, он стал плотнее; улицы потемнели, и светло было лишь у фонарей, под которыми сновали расплывчатые фигуры. Вернулась она с двумя небольшими железными колесами от тачки с крепкими дубовыми спицами и с маленьким черным футляром, в котором лежали плотницкие инструменты. Она расположилась в задней спальне и принялась пилить, измерять, стучать молотком. По крайней мере, у нее появилось занятие – простая физическая работа, отвлекающая от беспокойных мыслей. Запястья, за которые ее хватал Коултон, болели и покрылись струпьями, но боль ее не волновала. Она вспоминала о своей жизни в Бент-Ни-Холлоу. Среди тамошних женщин была одна старуха, уже неспособная ходить. Каждое воскресенье ее сажали в старую деревянную тачку, обкладывали подушками и одеялами и везли к костру. Вспоминая ту женщину, Элис думала о миссис Харрогейт, которая теперь тоже стала калекой. Девушке было приятно заниматься простой физической работой – работой, у которой есть четкая цель и конец.
И вот Элис надела на ось колеса, крепко приделала к ней сиденье и отрегулировала его высоту. Затем она перевернула получившееся кресло и прикрепила к нему перекладину, за которую его можно было толкать. После чего положила на сиденье и спинку подушки, шагнула назад и осмотрела свою работу.
Кресло на колесах.
Миссис Харрогейт не испытывала потребности в сочувствии. Она проснулась в дурном настроении – постель ее оказалась замарана. Элис пришлось вымыть ее и сменить ей белье, и все это время пожилая женщина хмурилась, силясь побороть отвращение. Она хотела узнать, как обстоят дела с кейрассом (никак), что случилось с Джейкобом и другром (ничего) и позаботилась ли Элис о том, чтобы известить Карндейл о том, что с ними случилось (не позаботилась). Диагноз ирландского врача ее не интересовал. Она и так знала, что с ней.
– Нужно действовать сейчас же, пока Джейкоб и это существо не опередили нас, – сказала она, когда Элис переворачивала ее на бок, чтобы сменить постельное белье. – Пока я спала, мне кое-что вспомнилось. Кое-что, касающееся Паука. Догадки Джейкоба. Боюсь, он не ошибается; если глифик действительно умирает, то орсин разорвется на части. И другр прорвется наружу.
Элис вздрогнула.
– Не надо таращиться. Принесите мне карандаш и бумагу, – сердито сказала миссис Харрогейт.
Ухватившись за спинку кровати, она села.
– Я напишу записку, и вы отнесете ее на чердак. Там вы увидите насест моих… почтовых птиц. Костяных птиц, похожих на тех, что вы видели в Карндейле, мисс Куик. Одна из них доставит мое сообщение доктору Бергасту.
Когда пожилая женщина заметила, что Элис не двигается с места, она сделала паузу и посмотрела ей в глаза. По-настоящему посмотрела. Приложив руку к родимому пятну, она промурлыкала:
– Ах! Что такое? Потеряли надежду?
Элис ничего не ответила. Ей было стыдно. Всякий раз закрывая глаза, она видела вопящего другра – темного, мрачного, ужасного.
– Мисс Куик, – продолжила миссис Харрогейт. – Поговорим начистоту. То, что правильно, никогда не бывает легко. Мы победим, но только если не опустим руки. Вы же не намерены сдаться?