асосный, который питал все эти районы, сейчас все разбито. Это было очень страшно. Сюда попадали и мины, и снаряды. Они пришли сюда как разрушители. Чтобы ничего живого здесь не было. Им ничего не надо. Им надо убить больше людей и уничтожить инфраструктуру. Здесь разрушается завод и разрушается промышленность. Шахтеры будут стоять. Раньше этот завод и игрушки выпускал, и ведра. Он был разносторонний. Резина шла шахтерам. На все гидрокомплексы, а сейчас ничего этого нет. Все разбито. Они считают, что мы тут все сепаратисты. Я не знаю даже этого слова. Я вот знаю, что бандеры вот это да. Потому что я родился еще в 1937 году. И попал в оккупацию случайно. Потому что отец взрывал завод металлургический. Упал в канаву и выбил девять ребер, поэтому мы там остались. И нас оккупировали, но немцы такого разрушения не делали. То есть они хуже немцев, хуже фашистов. Это пришли, как я их называю, разрушители всего живого и мертвого. Вы знаете, я сейчас смотрел по телевизору выступление Гитлера. Вот копия, как Гитлер говорит. Уничтожить все. Чтобы люди сидели у подвалов. Это, как повторю, Порошенко, чтобы наши дети занимались, а ваши дети сидели в подвалах. Он так и сделал, в основном все в подвалах сидят. Сейчас вот было перемирие, сколько было. Постоянно нарушения с их стороны были. Летели снаряды, убивали людей. И троллейбусы, и автобусы. Это все есть. Люди это не показывают. Только меня удивляет, почему вся общественность мировая закрыла на это глаза. И не видит этого. Вот что непонятно. Если бы была возможность всем поехать и рассказать, я бы им рассказал. Здесь крик души получается. Потому что я сам строитель. И все мое построенное разрушено. Разрушены памятники. Посмотрите, сколько разрушено, памятников исторических сколько уничтожили. Скульптуры. Вот у меня друг скульптор. Сейчас живет в Ленинграде, он сделал скульптуру в парке Ленинского комсомола. Солдат-освободитель стоит, вот это сделал мой друг. Очень много сделал скульптур Ленина. И вот представляете, когда вложил душу в свое изобретение, кто-то пришел и разрушил. Потому что они проповедуют фашизм. Понимаете, что к власти пришли нацисты и воры? Везде ездят и просят денег. Но для чего? А соль в том, что для войны. Чтобы уничтожить людей, которые хотели жить свободно. Ведь у нас тут был референдум, все были за то, чтобы наши области имели… Раньше как было: в Киев отправляли все деньги. И мы оттуда получали 15–20 %. Кое-как на зарплаты, на новые технологии, никто не получал денег. Все деньги всегда были в Киеве. Почему они все и стали там миллионерами, понимаете? Потому что деньги все всегда были там. Захотели мы это убрать, и весь народ Донецкой и Луганской областей по референдуму тихо, спокойно решил. Мы же не думали, что такое будет, среди ясного неба началась война. Потому что Турчинов. Этот поп, вы меня извините. Вы посмотрите на него. Наши батюшки, они проповедуют мир. А этот, я не знаю, какой поп. Он только за войну. Воевать со своим народом. Здесь, как они называют, что русские. Здесь больше половины украинцев. И мы работали. Нам все равно, с кем работать. Русский ты или украинец, казах, грузин. Я пятнадцать лет проработал на шахте. Там большинство — многонациональные бригады. Никто никогда друг друга не оскорбил. Это пришло с этой властью все. Вся суть в том, чтобы это понял Запад Украины. Хотя они это уже поняли. Поняли после тех первых гробов, которые пошли отсюда. Вот уже Западная Украина тогда поняла, куда они послали своих сыновей. Они послали убивать людей здесь, но эти люди здесь выросли, родились, а вы знаете, что это такое, когда здесь корни пустил. Да он зубами вцепится, чтобы не отдать землю. А тем более шахтеры. Шахтеры — открытая душа, всем радуются, кто приходит. Как говорил Александр Невский: «Кто приходит к нам с мечом, тот от меча и погибнет». Кто приходит с розами, цветами, мы их примем. Вот обратите внимание. Поверните камеру сюда. Видите, вот там упала мина при входе в помещение. Здесь убило женщину. Средь белого дня. Никто не ожидал, свист, взрыв. Ее дочку ранило, а ее убило. Никого, ни одного военного. Ничего здесь не было. Среди белого дня. Месяца три тому назад было. Где-то в декабре, наверное. Три раза попадали в нее. Но вокруг нее все избили, но только один раз попали в нее. У нас Софийская, 13. Сюда попадали три раза мины. В разное время. Сначала попали с той стороны, это, видно, был обстрел со стороны аэропорта. А потом уже со стороны Песок, прямо в крышу. Сейчас мы идем, посмотрите, какие разрушения. Соответственно люди и покинули свои дома, но все равно приходят на родные места. По субботам и воскресеньям, чтобы посмотреть, что наделали эти бандерлоги. Мы их так называем. Вот смотрите, все разрушено. Все выбито. Теперь только остается один вопрос. Кто выделит денег, кто сделает такие затраты? И кто вот это восстановит? Потом я вам расскажу про дома, оказывается, дома строили немцы. Вот те. Это общежитие, а вот там дальше дома идут, которые строили немцы. Которые разрушали, строили те дома. Так, я думаю, что и нам может надо собрать всех этих бандерлогов сюда. И чтобы они тоже восстановили, что разрушили. Как вы считаете? Правильно я говорю? Я говорю, это сделали просто фашисты. Фашисты, которые пришли уничтожить народ, который здесь проживал. Здесь проживали все. И казахи, и кого только здесь не было. И все жили дружно. Работали, а теперь видите, что… Дальше 14-е общежитие, то же самое. Я говорю, «укропы» эти стреляли по этим домам специально, чтобы напугать население. Чтобы разбить все, чтобы все отсюда ушли. Тактика была такая, запросить перемирие. Подтянуть, тяжелое вооружение свое. И бить прямой наводкой по домам. Чтобы их разрушить, стереть с лица земли. Второй этаж вот, смотрите. Этот дом тоже был интернациональный, все жили. Нормальные люди жили. Это все перед перемирием. И после перемирия» [343].
Журналисты взяли интервью у жителей Петровского р-на Донецка, пострадавших от обстрела Вооруженными силами Украины. Женщина свидетельствует:
«Улица Мурманская 11-1, 11-2. Значит вот пострадали. Хочется сказать всем славянам. Одумайтесь, пожалуйста. Что же вы делаете? Нас натравили брат на брата. Разве так можно делать? Ведь мы же славяне. Славный род. Милые люди, одумайтесь. Это же неправильно, как можно убивать? Вы посмотрите, что делаете? Говорите, что ополченцы. Если бы это были ополченцы, тогда, пожалуйста, уйдите. За Донецкую и Луганскую области. Я вас прошу, уйдите. И мы посмотрим тогда, кто будет стрелять. Если мы простые граждане. Ну, нельзя так. Вы посмотрите… двое деток. Посмотрите, что вы делаете. Хочется сказать украинскому правительству. Вы миллиардеры, вы за двадцать три года, что вы построили. Что построено в этом Петровском районе? Ничего. Если мы жили плохо в Советском Союзе, тогда скажите. Мои родители приехали сюда в 1951 году. С 1951 года, у нас Петровка, Добровольского, Текстильщик. Посмотрите, что настроено за тридцать лет. И за двадцать три года все разрушено. Как так можно. Что же делается? Люди всей земли, там убили столько людей. Посмотрите, что тут делается. Сколько убивают людей. Неужели у вас нет сердца, нет души?
Ребенок сидел здесь. Когда услышали шум, мама была в кухне, где попало. Потом они сюда обвалились. Тут они прятались. Ребенок ложился, и мама на него. Потом они выскочили и побежали раздетые, босые к соседям. Это произошло в 19:15 где-то. Потому что мы с мужем смотрим в 19:45 «Паутину», и если бы мы сюда сели на диван смотреть ее, то было бы капец. Получается, дети пошли купаться, еще не началось кино. Сидели, ужинали. Слышим грохот. Бегом в подвал. Слышим, окна посыпались, и все. Где-то после шести, уже темно было. Мы убежали сразу в подвал. Ни отопления, ничего. Все порвало. Поломало»[344].
В своем интервью британскому журналисту Г. Филлипсу жительница Донецка Лилия Никон рассказывает о том, как она в июне 2014 г. попала под обстрел Вооруженных сил Украины в тот момент, когда ехала в троллейбусе. В результате обстрела она получила осколочное ранение бедра. К сожалению, после пяти перенесенных операций ногу ампутировали. Ниже приведен полный текст интервью.
Л. Никон: «Попала под артобстрел. Прямое попадание снаряда в маршрутку, где я ехала с ребенком. И снаряд попал мне в часть бедра, получается. Разорвало и раздробило полностью там. Очень было страшно. Сначала, это у меня были такие ощущения, как глухой гул. Все люди падают, и ты теряешь на пять минут зрение, взрывной волной. Потом это все в суматохе, водитель начинает кричать, что мы попали под артобстрел, открывает двери в маршрутке, чтобы люди хоть как-то могли выйти, и падает еще два снаряда рядом. То есть тот, кто вышел с маршрутки, не смог спастись все равно. Их прибило последующими двумя взрывами, а мы, кто в маршрутке был, пострадали. Вот я с ногой и я помню, что со мной еще женщина была, с коленом, но не знаю, выжила она или нет. И ребенок мой выжил, не пострадал. Взрыва не было. Это все мгновенно было, откуда начали стрелять, не видела, помню, что желто-черные осколки. И помню маршрутку, всю с выбитыми стеклами. И в ней снаряды, от осколков все побито. Помню, что людей много с оторванными конечностями и все кричат. Я упала, потому что мне надо было спасти ребенка. Если бы я это не сделала, у меня бы ребенок не выжил. Одиннадцать месяцев сыну, Кирилл. Он нормально. Мама постаралась. Я и не поняла вначале, что произошло. На тот момент у меня работали мозги о том, чтобы ребенок был в безопасности. И когда уже люди начали помогать, пропускники. Они взяли ребенка, я только тогда осознала, что у меня с ногой. Могло хуже быть. Врачи как могли, постарались мне ногу сохранить. Мне повезло, что ногу сохранили. Я им очень благодарна за это, но есть улучшения. Пусть не сразу, но хотя бы так. Больно тяжело иногда бывает, но…. Тут рядом больница, меня сразу сюда и обкалывать. Всякие катетеры, маски. Первую помощь сначала оказывали в санпропускнике, потом «скорая помощь» привезла меня сюда, и тут уже хирурги, судя по состоянию ноги, говорили, что надо ее отрезать. Но я говорила, что если есть что-то в силах спасти ногу, то, пожалуйста. Врач говорил, что, скорее всего, придется ампутировать ногу, потому что там было настолько все в мелких косточках, раздроблено, и очень тяжело им было это сделать. Было ощущение конца жизни, и все. На этом жизнь как-то останавливается, тем более когда у тебя есть ребенок. Как без ноги? Это страшно. Они спасли ногу, сказали, что все будет нормально. Потихоньку восстанавливается. Пальчиками потихоньку могу шевелить. Предстоит еще одна операция мне. Будут вставлять, ну повреждена кость бедра сильно, имплант нужно будет вставить. И они мне сказали, что раны у меня заживают хорошо. Заживут раны, пройдет несколько месяцев, чтобы нога не переутомлялась сильно. Имплант вставят, чтобы я могла более-менее нормально передвигаться. И будет все класс. Какие эмоции? Начинаешь, наверное, больше жизнь ценить. Но все равно, то, что происходит сейчас на улице у нас, я долго не смогу выходить просто. Пока там это окончательно не закончится. Постоянный страх пережить то же самое. А может быть, и хуже. Я работала бухгалтером, одна воспитываю сына, Кирилла. Он еще маленький, и они с бабушкой, с мамой моей, поехали в Россию. До сестры моей родной. Она там с семьей своей, детками. У меня не было выбора. Чтобы он больше не наблюдал взрывов этих. Потому что ребенок, он понимал. Когда идет на улице обстрел, у него по психике видно. Он начинает метаться и не понимает, что