РИО-ДЕ-РАЗДОЛЬЕ
Вероятно, нет на свете города с более заманчивым названием, чем столица Бразилии. Попасть в Рио-де-Жанейро мечтали многие литературные герои: отчаянные мальчишки и отпетые авантюристы.
Новый Серёжкин гарнизон на географических картах ещё не обозначен, и знает о нём не так много людей.
Официально гарнизон именуется — Раздолье. Бытует и другое имя, шутливое — Рио-де-Раздолье. Посёлок закладывали в раздольной степи, на голом месте. Первые жители ютились в палатках. Брезентовый городок как бы временно исполнял обязанности будущего Раздолья. Вот и пустил кто-то из романтиков и острословов: ВРИО-де-Раздолье.
Палатки давно уступили место кирпичным многоэтажным домам, слово «временно» утратило смысл, буква «В» отпала, а Рио-де-Раздолье осталось.
Рио-де-Жанейро красуется на берегу Атлантического океана. В Рио-де-Раздолье ни океана, ни моря, ни озера, ни реки. Только водонапорная башня. И если сравнивать гарнизон с дальними землями, то не с Бразилией, а с пустыней Сахарой. Военный городок посреди рыжей, раскалённой, как солнце, степи сродни оазису.
В Рио-де-Раздолье, как в оазисе, много зелени: клумбы, деревья. Их поливали ранним утром и вечером. Но они, наверное, всё равно перегревались от жары. Вид у деревьев был унылый и истомлённый. Такие деревья бесполезно отправлять на Север — умрут по дороге.
Елена Ивановна ещё из Севастополя выслала Коновым посылку с фруктами. Серёжка вложил в ящичек для Наташи кручёный домик рапаны и сушёную иглу-рыбу. Иглу Серёжка поймал сам, голыми руками. Серёжка хотел положить немного морских камушков, но мама сказала, что Наташе сушёные фрукты полезнее.
В Рио-де-Раздолье тоже росли фрукты, но не было ни прекрасной морской гальки, ни рапаны, ни крабов, ни морских собак, ни бычков. Рыбы вообще не было. Разве что на рынке… Мама однажды привезла даже необыкновенную золотую рыбку.
ЗОЛОТАЯ РЫБКА
Рыбу поместили в таз и залили водой. Таз поставили на решётку в ванной. Мама ушла на кухню, а Серёжка остался.
Всё-таки бывает сказочная живая вода! Сонные рыбы в автобусе выбились из последних сил. Теперь они воспрянули, зашевелились, жадно задвигали жабрами, глотали и пузырили воду. Потускневшие тела, тёмно-зелёные на спинах и золотые с боков, заблестели, засверкали, словно были из настоящего золота. Особенно выделялась одна, крупная, сильная рыбина. Она растолкала мелюзгу, выбралась наверх и ударила хвостом так, что вылетела из таза и шлёпнулась на дно ванны.
Мама, конечно, немедленно крикнула из кухни:
— Не трогай рыбу! Она вся в слизи.
Какая может быть у рыбы слизь? Рыба одета в чешую. Чешуя вроде богатырской кольчуги — холодная и гладкая.
Серёжка наклонился над ванной и ухватил рыбу, но она выскользнула из рук. На ладонях осталась липкая слизь.
«Чудеса!» — подумал Серёжка и вдруг понял, что это не простая рыба, а золотая.
От этой догадки его в жар бросило. Золотая рыбка! Это лучше лотерейного билета.
Олег из соседнего дома по лотерейному билету выиграл парфюмерный набор. Вернее, не Олег выиграл, а его отец, и набор достался матери. Сам Олег собирался выиграть подвесной моторчик для лодки, а когда выигрались духи и пудра, заявил, что «на худой конец парфюмерный набор — тоже хлеб».
С золотой рыбкой можно получить и парфюмерный набор, и моторчик, и всё-всё, что пожелаешь.
А чего Серёжке больше всего хотелось? Серёжка задумался.
Во-первых, надо попросить большую берёзу для Наташи Коновой.
Во-вторых, подарить севастопольскому Витке акваланг, а то он оглохнет насовсем.
В-третьих…
Пальцы левой руки собрались в кулак. Надо было придумать что-нибудь для деда и двух бабушек, и для Женьки, но Серёжка не умел дальше считать. Считать он умел до тридцати, больше даже. Да как правильно сказать: в-шестых? В-шестерых? В-шестьих?
Чего же ещё больше всего на свете хочется?
Вырасти скорее. Стать лётчиком, моряком и артиллеристом. А ещё лучше — зенитчиком: шпионов ракетами сбивать.
Ухватив рыбину поближе к жабрам, Серёжка благополучно перенёс её в таз.
— Опять трогаешь? — прикрикнула из кухни мама. — Оставь рыбу в покое и гулять иди. Ты слышишь?
— Ага, — отозвался нехотя Серёжка и приподнял голову золотой рыбки.
Толстые губы горестно и беззвучно задвигались. Серёжка наклонился и прислушался. Нет, не разобрать ни слова. А может быть, полагается первому заговорить?
— Золотая рыбка, — тихонько позвал Серёжка и опять приблизил ухо.
Рыба молчала.
Он стал вспоминать, как это всё делается в сказке.
Как взмолится золотая рыбка!
Голосом молвит человечьим…
Оказывается, начинала разговор в таких случаях золотая рыбка. Сейчас она молчала, наверное, потому, что никуда её не могли отпустить…
— Рыбка золотая, — горячо зашептал Серёжка, — ничего мне не надо, никакого откупа. Сделай только море!
Ничего не сказала рыбка,
Лишь хвостом по воде плеснула…
Тут он до конца вспомнил историю про рыбака и рыбку. Сперва старик бесплатно отпустил рыбку в море. «И сказал ей ласковое слово». А впоследствии рыбка не откупалась, а помогала доброму старику, просто, по-человечески.
— Ты всё ещё в ванной?
Эх, не знает мама, что в эту минуту в Серёжкиной душе творится!
— Иди сюда, мальчик к тебе пришёл.
Мальчик оказался Олегом.
— У меня золотая рыбка есть! — похвалился Серёжка.
Глаза Олега загорелись.
— Где?
Серёжка повёл его в ванную. Там уже была мама. Она принесла зачем-то кухонный нож с толстым черенком и выложила на решётку одну рыбину.
— Золотой линь, — с ходу определил Олег. Он здорово разбирался в рыбах. — Изжарить — так очень вкусно получается.
— А мы её сейчас и пожарим, — сказала мама. — Усыпить её только надо раньше.
Мама вдруг принюхалась, крикнула: «Молоко!» — и убежала к плите.
— Помочь, что ли? — Олег обрадовался, что может показать свою умелость, и взял нож за кончик лезвия.
Серёжка, не раздумывая, согласился. Ему ещё никогда не приходилось видеть, как усыпляют рыб.
Олег поднял на ладони линя и коротко, сильно ударил черенком по плоской голове.
— Первый готов! — И опять ударил черенком. — Второй готов!
Серёжка бросился спасать свою золотую рыбку.
— Подержать хочешь? Ну держи. И-эх!
Золотой красавец задёргался в Серёжкиных руках. Упругими волнами пробежали от головы к хвосту судороги. В золотой груди, прямо под пальцами, что-то отчаянно забилось.
«Сердце!»
Серёжка онемел. Внутри сделалось холодно, будто проглотил большой кусок льда.
Сердце золотого линя ударилось ещё раз, другой и остановилось.
— Третий готов.
Выронив мёртвого линя, Серёжка кинулся вон, вбежал в комнату, упал на диван и разрыдался. Он ещё никогда не плакал такими слезами. Впервые в его руках, при его участии оборвалась жизнь. Рыбья, но — жизнь! И это было ужасно, чудовищно, несправедливо.
Пришёл Олег, за ним — мама.
— Ты чего? Ты чего? — допытывался Олег.
Мама лихорадочно ощупала сына с ног до головы.
На Серёжке не было никаких ран. Снаружи.
— Ему линя жалко стало, — первым догадался Олег. — Вот чудило!
— Правда? — Мама облегчённо вздохнула и погладила Серёжку по русым волосам. — Глупенький! Разве класть на сковородку живую рыбу лучше?
«Хуже! Всё хуже!» — попытался крикнуть Серёжка, но слёзы заливали лицо, душили горло.
Олег попробовал отвлечь его. Серёжка был знаменит во дворе тем, что мог пересказать всего «Чапаева».
— Как бородач пленный говорил? А, Серёжка?
Обычно Серёжка произносил дрожащим голосом: «Брат Митька помирает. Ухи просит». Сейчас он не хотел и не мог говорить. Ни о чём.
— «Брат Митька помирает. Ухи просит», — напомнил Олег. — Слыхал? Ухи просит! А уха, известно, без рыбы не бывает. Вообще лучше ухи нет ничего. Перед смертью и то не котлету какую-нибудь несчастную человек просит, а уху!
— Ладно, Олег, — торопливо сказала мама. — Ты иди пока. Он успокоится и выйдет.
— Пожалуйста, — обиделся Олег и ушёл. Он нарочно задержался под открытыми окнами и громко сказал: — Подумаешь, нежности!
Серёжке не хотелось прослыть неженкой и плаксой. Он перестал рыдать, но слёзы ещё долго стояли в горле.
— Глупенький, глупенький малыш мой! — ласково приговаривала мама, прижимая к себе всхлипывающего Серёжку.
Она ошибалась, по привычке называя его малышом. В этот день Серёжка задумался о жизни и смерти — основных вопросах бытия, которые всю свою историю решает и не может решить человечество.
Не удалось сразу решить вековечный вопрос и Серёжке.
СЕРЁЖКА
Дом просыпался от звона будильника. Серёжка выходил с отцом во двор и делал зарядку. Позавтракав, отец уезжал на службу, а Серёжка шёл гулять.
Ребята уже съехались после каникул. Скоро в школу. Серёжке тоже идти. В первый раз. Всё уже давно приготовлено для школы: форма, книжки, тетради, ручка, карандаши. Отец подарил прозрачную «командирскую линейку» и совсем новую кожаную полевую сумку. От портфеля Серёжка отказался: с портфелями только девчонки ходят.
Вот и Галке из соседнего подъезда купили портфель. Девчонка! Притом вреднющая. И неграмотная! Серёжка всё-таки читать умеет. Если бы он жил в Ленинграде или Севастополе, давно бы хорошо читать научился. Там пройдёшь из конца в конец одну улицу и сразу все буквы встретишь. Не то что в гарнизоне. Вывесок раз, два — и обчёлся: «Продовольственные товары», «Промышленные товары», «Парикмахерская», «Дамский зал», «Мужской зал», «Гарнизонная баня». Ещё две-три вывески, и всё. Кроме того, всюду ещё и одинаковые строчки: «Военторга № 1». «Промышленные товары Военторга № 1», «Парикмахерская Военторга № 1», даже баня — «Военторга № 1». Как будто в гарнизоне несколько бань или пять военторгов! Недавно открыли двухэтажный универмаг. И опять — «Универмаг Военторга № 1». Только на здании гарнизонного клуба нет «Военторга № 1». Просто: «Дом офицеров».
В Доме офицеров показывали кино. Приезжали в гарнизон и артисты из областного города и московские. Плохо только, что кукольного театра не бывало. Но это не такая уж беда: кукольные спектакли по телевизору посмотреть можно. Но телевизор лишь вечером работает.
Олег копался с удочками. На рыбалку готовился.
— Как жизнь? — спросил он безо всякого интереса.
— Нормально, — ответил Серёжка и присел рядом на корточки.
— Дал одному, — как бы между прочим сообщил Олег, распутывая зелёный клубок лески, — раз закинул, и вот, пожалуйста, «борода».
Серёжка знал, что «борода» — это когда леска у спиннинга запутается. Олег каждый день тренировался в поле. Что поделать, когда до ближайшего озера сто километров?
— Насмерть запуталось! — Олег ловко сдул с кончика носа каплю пота и отложил зелёную «бороду». — Ох, тоска дикая! — и с этими словами легонько толкнул Серёжку в плечо.
Серёжка опрокинулся на спину, а Олег захохотал. Дать бы ему за такие шутки! Попробуй… Олег уже в пятом классе будет учиться.
Скучно. Воздух струился, как над костром. В конце асфальтной дороги чудилась лужа. Мираж.
— Правда, что на Крайнем Севере и летом прохладно?
Трудно Олегу представить, что есть на земле места, где не бывает жары. Он жил здесь вечно, со времён ВРИО-де-Раздолья. И никогда никуда не выезжал. Даже в Заполярье.
— Правда.
— Расскажи чего-нибудь про Север! Ты здорово рассказываешь.
Олег явно льстил Серёжке. Никакой он не рассказчик. Память, это верно, у него крепкая.
Серёжка вспомнил лютые морозы, пургу, полярную ночь.
— Правда, что там за железо руками взяться нельзя? Намертво примерзают?
Примерзают ли голые руки, Серёжка не знал, а язык…
Наташа как-то сказала, что, если прикоснуться языком к дверной ручке, язык прилипнет. Серёжка не поверил. «Значит, я вру? Вру? Да?» — возмутилась Наташа и в доказательство своих слов лизнула белую от инея ручку двери. Вернее, она не лизнула, а только дотронулась кончиком языка и тотчас рванулась назад. Серёжка увидел кровь на Наташином языке и закричал:
— Верю! Верю!
Только поздно. Наташа с высунутым языком вбежала в дом.
— А на ручке кожа так и осталась? — спросил поражённый Олег.
— Кусочек, маленький.
— Сила! — Олег вздохнул, лёг на спину и раскинул руки.
Солнце светило прямо в глаза, и он зажмурился. Мысли перескакивали с одного на другое, как воробьи с ветки на ветку.
— Может, за червями сходим?
Червей для рыбной ловли копают вечером или ранним утром. Но делать всё равно нечего было.
За телевизионной вышкой тянулся длинный и глубокий овраг. В редкие дождливые дни по дну оврага текла рыжая река. Для таких случаев через овраг кто-то перебросил мост. Не мост, а два железнодорожных рельса. Мостом этим почти никогда не пользовались или пользовались очень давно. Один рельс сорвался с каменной опоры и завалился концом вниз, до дна. Второй висел над оврагом, как над ущельем.
— Пройдём по Чёртовому мостику? — предложил Олег.
Серёжка согласился. Олег, балансируя руками, осторожно перебрался на другую сторону.
— Теперь ты! — крикнул он.
Серёжка несмело поставил ногу на рельс. Потом другую.
— Давай! — подзадорил Олег.
Сделав два шага, Серёжка глянул вниз. Под ногами зияла жёлтая, в трещинах, глубина. С крутого откоса предостерегающе светил красными огнями колючий будяк.
— Давай!
Шаркая подошвами по заржавленной узкой полосе рельса, он продвинулся ещё немного. И опять посмотрел вниз. Овраг показался бездонной пропастью.
— Давай! Давай!
Ноги задрожали, коленки подогнулись. Он в страхе присел и вцепился руками в рельс.
— Струсил!
Ни сказать, ни двинуться, ни вздохнуть свободно. Только бы не сорваться. Руки судорожно держали горячую сталь.
— Давай назад! — с презрением крикнул Олег.
Тело прилипло к спасительному рельсу: ни назад, ни вперёд.
— Эх ты! — выкрикнул Олег и перебрался через овраг по тропке. Держась одной рукой за Чёртов мостик, он помог Серёжке возвратиться на безопасный берег.
— Трус! — процедил сквозь зубы Олег и сплюнул.
Серёжка, сгорбившись от позора и унижения, поплёлся домой. Вдогонку ещё раз полетело:
— Трус!
ТРУС
Отец лежал на диване и читал газету. Серёжка долго ходил туда-сюда мимо отца, не решаясь заговорить о том, что заставило страдать его весь день.
Наконец отец обратил на него внимание:
— Что-нибудь произошло, Серёга?
Серёжка мотнул головой и остановился перед диваном.
— Рассказывай. — Отец отложил газету и спустил на пол ноги.
— Я спросить хочу, — глядя на свои туфли, тихо сказал Серёжка.
— Спрашивай.
— Вот… если человек… трус, так он уже навсегда такой?
— А что случилось? — настойчиво повторил отец и усадил Серёжку рядом с собой.
Пришлось открыться.
— Вот оно что! — протянул отец и заходил по комнате.
Не очень приятно узнать, что твой сын трусишка.
В роду Мамонтовых трусов не было. Серёжка своими глазами видел в Севастополе героев-предков.
В панораме вкруговую, а в диораме в полкруга разворачивалась настоящая битва. Трудно было отличить, где пушки настоящие, а где нарисованные на полотне.
Прапрадед был изображен в «Панораме обороны Севастополя 1854–1855 годов».
«Видишь, в центре, на белом коне, генерал Хрулёв? — громко шептал дед Николай Петрович. — А поближе генерала, вон, с усами, с ружьём! То и есть твой прапрадед».
Со всех сторон окружали генерала на белом коне солдаты, все усатые и все с винтовками.
В другом здании, где диорама, на картине «Штурм Сапун-горы 7 мая 1944 года» Серёжка сам отыскал деда Николая Петровича. Дед, ещё молодой и без усов, бежал с автоматом в атаку. Над его каской летели огненные стрелы «катюш». И уже пылало над Сапун-горой знамя победы.
И у такого прапрадеда, у такого деда такой… Серёжка, низко опустив голову, ждал приговора.
— Собирайся, — приказал отец и сам быстро оделся. — Мы прогуляемся, — предупредил он маму.
Когда Серёжка проходил мимо крыльца Олега, тот скороговоркой спросил:
— Ты куда, Мамонт?
Серёжка промолчал. Он и сам не знал, куда ведёт его отец.
За телевизионной вышкой Серёжка понял куда. К Чёртову мостику. От волнения вспотели ладошки.
— Здесь?
— Ага, — внезапно осипшим голосом подтвердил Серёжка.
Отец докурил папиросу, огляделся: нет ли посторонних? Вокруг не было ни единой души.
Не говоря ни слова, отец быстро прошёл по рельсу туда и обратно.
— Становись, — приказал, — и не бойся. Я снизу страховать буду. Вперёд, Серёга!
И Серёжка пошёл вперёд.
Уверенно, как по бревну в спортивном городке. Туда прошёл. Обратно. Идти было спокойно: внизу, готовый в любое мгновение поймать его, двигался отец.
— Молодец, — похвалил он и весело подмигнул.
Серёжка, не в силах больше сдерживать радость, рассмеялся.
— Всего делов! — сказал отец. — Думаешь, никто никогда не боится? Все чего-то боятся. Только смелые люди пересиливают страх, а трусливых страх на лопатки укладывает.
— Я теперь смелый? Навсегда?
— Теперь смелый. Сейчас. А как дальше будет, от тебя самого зависит.
— Я и дальше смелым буду, — решительно заверил Серёжка.
— Тогда сам пройди. Без страховки.
Сердце сразу сжалось в комочек, но Серёжка переборол страх и, молча кивнув, шагнул к Чёртову мостику.
— Погоди, — остановил отец. — Ну-ка, приведи сюда Олега. Только быстро.
— Есть! — по-военному крикнул Серёжка и помчался к дому.
— Что? Чего? — допытывался дорогой Олег, но Серёжка не отвечал ему.
Увидев Серёжкиного отца, Олег смутился и стал робко оправдываться:
— Я не заставлял. Он сам.
— Вот это уже не годится, — нахмурился капитан-инженер Мамонтов. — Открещиваться от своих поступков — тоже трусость.
Серёжка успел отдышаться.
— Смотри! — гордо сказал он Олегу и пошёл через опасный Чёртов мост. Туда и назад.
— Сила! — искренне признался Олег.
Отец пожал руку:
— Молодец, Серёга!
Серёжка был на седьмом небе от счастья.
— А теперь, друзья мои, вот что, — заговорил отец. — Риск — дело благородное. Но только при одном условии: когда стоит рисковать. Когда есть за что и для кого. А со скуки шею ломать — глупо и бездарно. Ну-ка, взялись!
Отец ухватился за конец рельса, напрягся, и не успели ребята прийти на помощь, как стальная балка рухнула вниз.
В глиняной наклонной стене появилась свежая борозда; жёлтая пыль вздулась облачком и осела. Чёртов мост перестал существовать.
Но память о нём осталась в душе Серёжки на всю жизнь.