Тянь Фугао собрал нескольких человек из бригады и вместе с Шаоанем они заново оштукатурили пещеру. В ней было сыро, и Шаоань несколько дней подряд жег внутри дрова.
Теперь Шаоань оклеивал окна, а Цзинь Бо подавал ему с кана клейстер и бумагу. Его сестра Цзинь Сю уже принесла из дома газет и оклеила стены вокруг кана. Вместе с братом они притащили номер «Народного иллюстрированного журнала»[27] и пустили его на картинки, заклеив пестрыми изображениями каждый уголок. Шаоань был им как родной. Вся семья Цзинь готовилась к его свадьбе.
К полудню Шаоань покончил с окнами, а Цзинь Сю украсила все стены. Дом был как новенький.
Шаоань потянул Цзинь Бо с сестрой к себе обедать. По старому обычаю, в день забоя следовало угостить бойца как следует – готовили пшенную кашу со свиной требухой. Но Цзини повели себя как сообразительные взрослые ребята. Они не пошли с Шаоанем и убежали домой.
Шаоань разжег огонь в печи, прикрыл дверь и побрел домой.
После обеда, прихватив пару десятков юаней, он пошел в Каменуху купить сигарет и водки для гостей. Дел было невпроворот. Шаоань шел, перекинув через плечо нитяную торбу и лениво потягивая самокрутку.
Холодные горы казались тихими и совершенно необитаемыми. Их уступы и канавы обнажились, не скрытые больше от глаз. Желтая земля смерзлась, как камень. На дальнем склоне порой проглядывали участки высохших гаоляновых стеблей. Ветер трепал их и пригибал к камням. Это были поля кадровиков, оторванных от всякого хозяйства. Деревья на холмах и у воды уже сбросили листву и стояли, уныло подрагивая под ледяными порывами. Семена их покоились глубоко под землей, забывшись долгим зимним сном. Над ними кружились ворóны, выискивая отбившиеся зерна. Их карканье, наполненное скорбью и унынием, неслось над долиной…
Речка была скована льдом, а поверхность льда покрыта слоем серой пыли. На склонах по обе стороны реки повсюду чернели подпалины, оставленные деревенскими хулиганами, – темные на желтом. Погода стояла ясная, но отнюдь не теплая. Солнце словно бы отдалялось от земли и не в силах было согреть ее вновь.
Шаоань медленно шел по шоссе, накинув на плечи лямки торбы. Он склонял голову как можно ниже, стараясь спрятаться от пронизывающего ветра, отчего его высокое тело выгибалось дугой. Ветер с резким свистом выныривал из канав, время от времени покрывая его с ног до головы придорожной пылью. Желтые листья и сухую траву несло в сторону поселка…
Наконец Шаоань добрался до отдела снабжения и сбыта, купил дюжину бутылок самой дешевой водки, пять блоков сигарет и немного аниса с сычуаньским перцем для мяса.
Разложив покупки, Шаоань подумал, что надо бы зайти в коммуну, помахать рукой своему однокласснику Гэньминю и пригласить его на свадьбу. Гэньминь, Шаоань и Жунье вместе учились в Каменухе. Потом приятель закончил среднюю школу в уездном центре и стал работать в аппарате – секретарем коммуны. Они очень дружили в школе. Хотя Гэньминь стал теперь большим человеком, он никогда не заносился, и они общались по-прежнему.
Потом Шаоань подумал, что они с Сюлянь все равно придут в коммуну за свидетельством о браке, которое будет проходить через руки секретаря – тогда и пригласить будет самое оно.
Шаоань оставил идею о том, чтобы тащиться в коммуну с тяжелой торбой, и решил идти домой. Проходя по холодной улице мимо парикмахерской, он остановился. «Отчего бы мне не зайти постричься?» – подумал он.
Шаоань долго колебался. Он отродясь не тратил денег на стрижку. Когда волосы отрастали, его корнал их бригадный бухгалтер Тянь Хайминь. У Хайминя был полный набор парикмахерских ножниц, но он, как правило, стриг только домашних. Однако стоило Шаоаню заикнуться о стрижке – и тот никогда не отказывал, а порой и сам предлагал свои услуги. Мастер из Хайминя, правда, был ни к черту – он часто выстригал клоками и уступами. Теперь, накануне свадьбы, не мешало бы постричься поприличнее. Но и стоило это удовольствие минимум двадцать пять фэней.
Немного поколебавшись, Шаоань решил потратиться на парикмахерскую – пощеголять эдаким франтом.
Парикмахерскую держал Ху Дэлу, младший брат толстяка Ху Дэфу, работавшего в местной столовой поваром. Одно слово парикмахерская – на самом деле крутился он там один. В маленькой комнатке стояло вертящееся кресло, на стене висело огромное старое зеркало, на столе были разложены инструменты – точь-в-точь такие, как в округе. Ху Дэлу был потоньше своего брата, но, кроме того, никто во всей Каменухе не мог померяться с ним животами. Чего мало – то и дорого. Ху Дэлу был единственным цирюльником на всю коммуну, а потому его знала в Каменухе каждая собака.
Шаоань спустил свои двадцать пять фэней на стрижку. Когда дело было сделано, он посмотрелся в большое, видавшее виды зеркало, и подумал, что мастер Ху стрижет куда лучше, чем деревенский бухгалтер. Одним махом он сделал из него завидного жениха. Деньги определенно были потрачены не впустую.
Шаоань подхватил свою торбу и поспешно поднялся. На улице не прикрытая больше волосами кожа слегка немела от холода, но сердце заливала горячая волна. Совсем скоро он станет счастливым мужем. В жизни немногое способно так сильно волновать душу…
Когда Шаоань шагал по мосту, весь его пыл внезапно испарился. Он опять вспомнил весну – как он стоял на этом мостике, сжимая в руках любовное послание Жунье. В этот миг застенчивое, залитое краской лицо с нежной улыбкой вновь появилось перед ним, а ухо, казалось, опять уловило знакомый теплый смех и тихий шепот. Неужто все это прошло навсегда? Неужто скоро он будет жить с Сюлянь добротным крестьянским домом?
Шаоань сошел с моста, понурив голову, и тяжелыми шагами побрел домой. Глаза щипало, словно в них попал перец. Не о чем было жалеть, нечего было пытаться обмануть судьбу. Но отчего же ему опять хотелось убежать куда-нибудь, где нет людей, и рыдать, рыдать, рыдать не переставая?..
Шаоань сам не помнил, как дошел домой. Он толкнул плечом дверь и с удивлением увидел, что его Сюлянь уже сидит на краю домашнего кана. Заметив Шаоаня, она с улыбкой соскользнула с лежанки и, краснея, сняла с его плеча торбу. Старик Хэ и старик Сунь сидели вместе у кана и покуривали трубочки. За ними, окутанные паром, колдовали над горшками мать и сестры.
Горячо забилось сердце. Шаоань взволнованно выдохнул:
– Вы только приехали? Как добрались?
– Да все слава богу, – ответил Яоцзун. – Нас подбросили ребята, ехавшие в округ, и высадили прямо у вашего холма.
Сюлянь с нежностью и робостью бросала взгляды на его новую стрижку. Ей было неловко выражать свои чувства при стариках, но время от времени она говорила ему глазами: «Я так скучала по тебе». И сразу так же безмолвно спрашивала одним взглядом: «А ты скучал по мне?»
За день до Нового года Шаоань и Сюлянь справили скромную свадьбу.
Несмотря на скромность, не обошлось без должного радостного оживления. Вечером накануне начали подтягиваться родственники. Прихватив детей, приехали все шаоаневы тетки и дядьки по материнской линии. Дома было шагу негде ступить.
Перед обедом Шаопин пошел по деревне собирать на праздник начальство и знакомых. Дом был переполнен, и гости толпились во дворе – болтали, сплетничали, ждали, когда все начнут рассаживаться. Шаопин и Цзинь Бо сновали между ними и раздавали сигареты. На дворе сверкал боками новенький велосипед – подарок Лю Гэньминя. Он приехал из Каменухи и оказался единственным номенклатурным работником на этой свадьбе.
Сели за стол в обед и не вставали до ночи.
Когда Шаоань и Сюлянь наконец-то ушли к себе, в новый дом, ребята еще бузили. К полночи все наконец улеглось, и свадьба закончилась…
На следующий день около полудня, когда Шаоань и Сюлянь готовились к обеду, к ним внезапно нагрянул Тянь Футан. Он принес два лицованных узорчатым атласом одеяла из самого Ханчжоу и сказал, что утром приезжала Жунье. Она велела ему передать подарок молодоженам. Тянь сложил одеяла и откланялся.
Сюлянь быстро спросила:
– Кто эта Жунье? С чего она делает нам такие подарки?
Шаоань сказал как можно мягче:
– Дочка дяди Тяня. Мы с ней вместе учились в детстве…
– Наверняка дружили – раз уж она прислала такую дорогую вещь, – проницательно заметила Сюлянь.
– Дружили… – протянул Шаоань.
Сюлянь замолчала, отвернулась от него, опустила голову и стала ломать пальцы. Шаоань увидел это, подошел к ней и сказал:
– Вот вы, шаньсийцы, мастера ревновать!
Сюлянь бросилась к нему в объятья с плачем:
– Не якшайся с ней больше!
Шаоань погладил ее по голове:
– Она большой человек, работает в уездном центре!
Сюлянь смущенно улыбнулась. Она была рада: не могла такая женщина зариться на ее мужа-лапотника.
Глава 17
На той стороне речки, в горах, опять розовыми мазками рисовался дикий персик. На пологих склонах едва проклюнувшиеся сочно-зеленые ростки мешались с желтыми пятнами сухой травы. Все горело жизнью. Тонкие ветви ивы качались на ветру, как девичьи летящие пряди. Ласточек не было. Они, вероятно, еще летели с юга и скоро должны были вернуться в родные края. Речка освободилась ото льда, сняла оковы и теперь радостно бежала вдаль, напевая весенний мотив…
Но на сердце Жунье, что сидела в траве у реки, была зима. Она похудела до неузнаваемости. Прежняя одежда висела на ней мешком. Щеки втянулись, румянец поблек. Глаза утратили прежний блеск и горели теперь тусклым пламенем. Ее пушистые волосы, вновь расчесанные на прямой пробор, двумя вялыми косицами лежали по плечам.
Она сжимала в руках цветок ириса и подавленно глядела на речку, стремительно бежавшую на восток. «Когда б меня измерить обязали тоски моей бездонность, то сказал бы: тоски моей – река воды весенней, бегущая неспешно на восток»[28]. Только эти строки, написанные правителем, утратившим все, могли описать то, что было у Жунье на сердце.