Все кончено. Ее мечтам о жизни с любимым человеком пришел конец: теперь он был женат и проводил свои дни с девушкой из Шаньси. Сердце Жунье колотилось, как бурные волны о берег. Этот поспешный брак Шаоаня, эти преследования Сянцяня и навязчивые приставания тетки Сюй и бойкой матери незадачливого жениха, к которым теперь добавились намеки ветерана подобных баталий – старого Сюя… Если бы Шаоань не был женат, ее сердце оставалось бы неприступной твердыней. Жунье и подумать не могла, что покуда она отчаянно бьется на передовой, тот тыл, за который все это время шло сражение, погибнет в огне…
Жунье оказалась между молотом и наковальней. Она потеряла всякую веру, что может выиграть эту битву с судьбой. В конце концов Жунье была простой учительницей, крестьянской дочерью, жившей в людях, закончившей школу в бурные годы «культурной революции», когда ни о какой толковой учебе не шло и речи. Она почти не читала других книг, кроме материалов политпросвета. Ее мысли были ограничены маленьким мирком, где не было ни Анны Карениной, ни Норы Хельмер.
Но это вовсе не означало, что Жунье собиралась выйти замуж за Сянцяня. Нет, это было решительно невозможно. Она справляла поминки по своему чувству, душа ее пребывала в трауре, не в силах переступить порог брачных покоев.
Жунье сидела на берегу, глядя на бегущую мимо весеннюю воду. Она вспомнила, как в прошлом году они с Шаоанем сидели на этом месте. Как счастливо билось тогда ее сердце! И вот, год спустя она опять сидит здесь, совершенно одна, с кусочком замерзшего льда в груди. Наверху, в горах, все так же цвел персик, у воды все так же зеленели ивы. Опять пробивалась к солнцу трава и шумела река. Все было как прежде. Но сердце – сердце холодило, как лед.
Снова из глаз Жунье покатились слезы. Она слышала прежний мотив знакомой песни, хотя никто не пел взаправду. Милый мой, Шаоань, отчего ты не дождался меня…
Хотя в прошлый раз Шаоань заробел и спасовал перед ее настойчивостью, Жунье не сдалась. Она понимала, что ему будет трудно. Пусть Жунье не могла похвастаться образованием и кругозором, но, пожив в городе, она отдавала себе отчет в том, что бывает и неравный брак – и притом счастливый. Но Шаоань был совсем другой: он никогда не покидал деревни, а семья его еле сводила концы с концами, и ему не хватало мужества связать свою жизнь с Жунье. Она подумала, что, может быть, через время он все поймет. Она знала, что в душе Шаоань любит ее. Кроме того, они выросли вместе, их связывала чистая детская дружба, и Жунье твердо верила, что в конце концов Шаоань ответит на ее любовь. После разрушения плотины Жунье приехала в деревню навестить больного отца. Она хотела опять поговорить с Шаоанем, но в тот раз отец, сам того не зная, все испортил…
И вот, сгорая от радостного нетерпения, Жунье опять приехала в Двуречье. Только тогда она узнала, что Шаоань уехал в Шаньси за высокоурожайной пшеницей для своей бригады. Она не знала, когда Шаоань вернется, и у нее не было времени ждать. Жунье вновь разочарованно вернулась в город. Она думала, что им удастся поговорить, когда он наконец приедет обратно.
Вскоре после ее возвращения Жуньшэн привез из дома неожиданную новость: Шаоань притащил из Шаньси какую-то девицу. Жуньшэн сказал, что они собираются пожениться на Новый год. Жунье стояла, словно ее пыльным мешком огрели. Голова кружилась. Земля уходила из-под ног. Ей и в страшном сне не могло присниться, что Шаоань поедет в Шаньси за женой.
Она захотела бросить все и очертя голову кинуться в деревню – умолять Шаоаня, чтобы он отослал прочь свою невесту, закатить скандал, грозить повеситься, да что угодно, лишь бы он женился на ней. Но Жунье не совсем утратила рассудок. Довольно скоро она поняла, что так нельзя. Даже безграмотная крестьянка не стала бы так себя вести. А ведь она была учительницей!
Жунье впала в отчаяние. Ей захотелось найти несколько пакетиков крысиного яда и просто покончить со всем этим. Нет, так тоже нельзя. Ведь она не одна в этом мире, у нее есть семья. Пока Жунье жива, страдает она одна. Но если она умрет, это принесет боль всем…
Жунье потеряла сон и аппетит. Она чувствовала себя смертельно больной. Через две недели она уже не решалась смотреть на себя в зеркало. Тетка Сюй и мать Сянцяня в два голоса гнали ее к врачу. Но то была болезнь сердца, и от нее не нашлось бы лекарства.
Приближалось пятнадцатое число восьмого месяца по старому календарю. В прошлые годы Жунье, как и все деревенские, старалась непременно наведаться в Двуречье до тринадцатого числа, чтобы принять участие в старинном Празднике урожая. Но в этом году она не могла приехать. И любимая деревня, и веселый праздник теперь не манили Жунье. Даже все, что мечталось, было покрыто уже серой дымкой. До нее доходили слухи, что шаньсийская девица по-прежнему торчит у семьи Сунь. Безжалостный Шаоань! Счастливая простушка! Небось, милуетесь там сейчас, готовитесь повеселиться на празднике. Как я завидую тебе, гордо вышагивающей перед всей деревней! Твои глаза сияют от счастья, твое лицо розовеет, как утренняя заря…
Жунье расплакалась. С недавних пор она избегала ходить к тетке и часто сидела совершенно одна у себя в общежитии. Жунье появлялась только на занятиях и тех мероприятиях учительского коллектива, которые нельзя было пропустить. Все остальное время она сидела взаперти в своей комнатушке, плакала, вздыхала, говорила сама с собой, обращаясь то к Шаоаню, то к коварной разлучнице, то к себе самой. Она была на грани срыва.
Так прошла осень, потом зима, а потом и весна… Скоро должен был наступить апрельский день поминовения. Мир был залит солнечным светом, одет цветами персика и зеленью ив. Жунье, сидя в своем темном уголке, вдруг вспомнила прошлый год, берег реки и Шаоаня. Ей невыносимо захотелось вернуться на то место. Этой печальной прогулкой она собиралась почтить память своей погребенной любви, своей умершей мечты.
Жунье тихо вышла из ворот школы и одна пришла на прежнее место…
И вот, сжимая яркий цветок ириса, она сидела долго-долго и не могла пошевелиться. Цветок в ее руке был с того же склона, что и в прошлом году. Тогда она, смущаясь, глядела во все глаза на Шаоаня, что сидел рядом, покуривая самокрутку. Жунье невольно обернулась и посмотрела на то место, где курил Шаоань. Там шуршала трава. Было пусто.
Жунье просидела на реке все утро. Наконец, медленно распрямив затекшие ноги, она побрела назад. Пройдя немного, с невыразимым чувством обернулась и бросила последний взгляд на склон у воды. Прощай, мой берег, мои синие цветы, над которыми я проливала слезы радости и печали. Я никогда не забуду все это – и даже если однажды окажусь далеко отсюда, я буду возвращаться, хотя бы во сне…
Глава 18
Для Шаопина началось последнее полугодие, которое ему предстояло провести в стенах школы. Он сам не заметил, как с весны семьдесят пятого пролетело полтора года.
Полтора года тянулись бесконечно долго. Все это время Шаопин терпел голод, холод и унижение, и сердце его хранило бессчетное число горьких воспоминаний.
И в то же время дни мелькали, как в калейдоскопе. Шаопин испытывал радость и удовольствие. Он понял много разных вещей, узнал дружбу, узнал мир, избавился от множества предрассудков и предубеждений. Кажется, все только начиналось – и вот оно уже должно было закончиться.
Несмотря на все это, Шаопин был рад наконец окончить школу. Сложные чувства одолевали его.
Еще бóльшую радость дарило ему сознание, что он преодолел восемнадцатилетний рубеж и стал взрослым. Даже если он вернется теперь в деревню, он будет ходить с высоко поднятой головой. Он чувствовал себя независимым. Прежде он был мальчиком, вынужденным во всем полагаться на взрослых. Теперь Шаопин чувствовал, что сможет прожить в этом мире и без их помощи. Еще одним признаком его зрелости было то, что он стал глядеть на поведение взрослых критически. Раньше отец и старший брат говорили и делали то, что, по его мнению, было правильно. Но теперь это было не так. Правда, Шаопин не осмеливался говорить об этом прямо и уж тем более проявлять свою нелестную оценку в действии.
Можно сказать, что у него стали складываться собственные взгляды на жизнь, – пусть она только начиналась.
Больше всего огорчало Шаопина то, что он слишком часто отпрашивался с уроков за эти полтора года. Несмотря на весь политпросвет и бессмысленный труд на земле, в школе все равно шли уроки культурного воспитания. Он пропустил слишком много и восполнить это было уже невозможно. Такой аттестат ничего не стоил. Он был просто бумажкой. Но это не значило, что Шаопин ничему не научился за прошедшие полтора года. Нет, он прочел много книг – из тех, что не задавали в классе.
И теперь, когда у него выдавалась свободная минутка, юноша бросался читать. Сяося, как прежде, приносила ему много книг из дома. Каждый день они встречались перед газетным стендом на школьной площадке. По субботам Сяося приходила со «Справочной информацией», и все воскресенье Шаопин сидел, как завороженный, пробегая глазами сообщения зарубежных информагентств. Его душа бродила по дальним странам.
Однажды Сяося пришла к Шаопину в общежитие, сказала, что им нужно поговорить, и позвала его прогуляться. Шаопин очень удивился. Отчего они не могли поговорить в комнате?
В общежитии сидели одноклассники, и Шаопину было неудобно спросить, в чем дело. Он последовал за Сяося.
Выйдя на улицу, Шаопин поспешно спросил ее:
– Что стряслось? Опять что-то у моих в деревне? – он больше всего боялся, что дома опять случится какая-нибудь неприятность.
– Нет, не у твоих, – сказала, печатая шаг, Сяося.
– У тебя, что ли? – спросил Шаопин.
– Нет, у всей страны…
Что опять не так со страной? В январе и так скончался премьер Чжоу Эньлай, пятого апреля произошел инцидент на Тяньаньмэнь[29], Дэн Сяопин был снят со всех постов, а шестого июля умер председатель Чжу Дэ; потом произошло Таншаньское землетрясение, потрясшее весь мир… Измученный бедами Китай был охвачен тревогой и горем.