тал еще и учителем физкультуры.
Ни один из трех учителей, преподававших вместе с Шаопином, не походил на другого.
Никогда не испытывавший нужды Цзинь Чэн был кичливым и самодовольным. Он носил безвкусно скроенный костюм из добротной ткани и нарочно выпускал из-под него наружу красный джемпер. Позолоченная цепочка для ключей, привязанная к поясу брюк, сверкала яркой петлей у него на заднице, другой конец прятался в кармане. Ключи звонко побрякивали при каждом шаге. Он работал очень ответственно и говорил убедительно, раскладывая все по полочкам. Когда в коммуну приезжали руководители из города, Цзинь Чэн всегда, опережая, перебегал дорожку Тянь Футану и пристраивал их под своей крышей. Как и отец, Цзинь Чэн был искренним и честным человеком и не стал бы никого обижать без причины. Он не завидовал чужим способностям – если только здесь нечего было делить. Цзинь уважал Шаопина, но никогда бы не стал ему близким другом.
Жуньшэн хорошо знал Шаопина. Хотя они выросли вместе и учились в одном классе, но не особо общались. Жуньшэн был совсем не похож на своего отца. Добродушный и покладистый, он легко соглашался с мнением большинства и совсем не умел хитрить. Он никогда не творил никакого произвола.
Учительница Яо Шуфан, единственный человек из центра, была старше всех троих. У ее мужа было далеко не идеальное происхождение, и она держалась очень осторожно. Шуфан берегла свою честь: и на службе, и дома она делала все безупречно – комар носа не подточит. Для деревенских учительница, хоть и жила в Двуречье, была чужим человеком, не принадлежавшим к их миру. Молодые парни за работой – в те редкие моменты, когда они не злословили о кокетке Ван Цайэ, – частенько перемывали кости симпатичной учительнице.
Яо Шуфан очень ценила Шаопина. Хотя их семьи разделяла настоящая пропасть – они даже не разговаривали друг с другом, – оба осознанным образом преодолели деревенскую узколобость и на каком-то более высоком уровне создали близкие и доверительные отношения. В этих отношениях невозможно было почувствовать, что они принадлежат к двум резко противопоставленным традициям. Шаопин порой даже называл ее по имени.
Все это время Шаопин продолжал поддерживать тесную связь с Сяося, хотя об объяснении в любви речи пока не шло. Сяося в исполнение своего обещания через неделю прислала ему стопку «Справочной информации» и длинное письмо о самых разных вещах. Ее отправили работать в бригаду на окраине города, поэтому она осталась жить с родителями и ездила туда, как на работу. Шаопин несколько раз приезжал в уездный центр и одолжил у Сяося много книг…
Теперь Шаопин в волнении ждал, когда приедет Сяося. Она сказала, что обязательно наведается в деревню в конце года – может быть, со дня на день она уже окажется в Двуречье.
У каждого возраста свой круг общения. Для Шаопина Сяося была самым важным человеком в его жизни. В некотором смысле она стала для него наставником и проводником. Когда ум еще недостаточно силен, чтобы полностью понять себя, часто бывает нужно положиться на другого человека, умственно более сильного, чем ты сам. Возможно, однажды такой ученик станет поучать своих собственных учителей. Так часто бывает. На каждой ступени роста человеку нужен совет и наставление от кого-то, кто обладает большей степенью понимания, чем он сам.
Именно под влиянием Сяося Шаопин пристально глядел на огромный мир за пределами деревни. Он никогда не относился к деревенской жизни с таким же энтузиазмом, как его брат. Шаопин посмеивался в душе над своим дядькой, этим босоногим «революционером», и язвил над дорогим его сердцу «сизифовым трудом». Он жил в деревне, но мысли его, расправив крылья, свободно носились в огромном мире…
Однако Шаопин вовсе не считал себя сверхчеловеком, нет, он оставался крестьянским сыном и прекрасно понимал свое место в этом мире. В повседневной жизни Шаопин довольствовался местом второго сына семьи Сунь Юйхоу. Дома он проявлял уважение к старшим и заботу о младших. В деревне показывал свою образованность и таланты с большим тактом и мерой и никогда не шел против обычаев. В отношениях Шаопин вел себя безукоризненно. В деревне первым делом нужно быть «хорошим парнем» – конечно, это очень расплывчатое понятие. Но только так обретается возможность показать свои экстраординарные способности. В противном случае тебя будут звать «бесстыжим».
Шаопин вырос в деревне и хорошо понимал людей, взращенных желтоземьем. Одетые как бог на душу положит, в чем-то необразованные и примитивные, но трудолюбивые и способные – их было столько, сколько звезд на небе. В этом мире был свой характер сложности, свой тип мудрости, своя философская глубина, свое величие поступка. Были здесь свои неотесанные дубины и свои удивительные гении. На этой обильной земле росло много заурядных трав, но попадалось и немало крепкого, редкостного леса…
Душевная и интеллектуальная жизнь Шаопина распалась надвое: одна часть была глубоко деревенской, а другая принадлежала большому миру за ее пределами. Он ощущал это как противоречивое единство. С одной стороны, он не мог избавиться от влияния деревни, с другой – не хотел ей ограничиваться. Оттого Шаопин был обречен показывать уже не чисто сельское, но еще пока и не чисто городское свое положение. В будущей жизни, где бы она ни протекала, за ним закреплен был навсегда этот двойной менталитет.
Нет сомнений в том, что такой молодой человек очень не хотел бы провести всю свою жизнь в деревне. Даже если внешний мир был полон опасностей, он готов был окунуться в его пучину – вовсе не ради денег или славы, а только из страстного желания юности…
В октябре, когда в газетах опубликовали новости министерства образования об открывшемся наборе в вузы, Шаопин был так же взволнован, как и все его ровесники. Прошла эпоха героев типа Чжан Тешэна[34]. Единый экзамен состоял из первичного отбора на уровне городов окружного значения, затем составляли списки на базе университета и только потом окончательно утверждали кандидатуру в провинции. Шаопин и его бывшие одноклассники, как один, отправились сдавать экзамен, но никто не смог поступить. Они не могли соперничать по уровню образования с теми, кто успел выпуститься в шестьдесят шестом, шестьдесят седьмом и даже шестьдесят восьмом годах, и с треском провалились. Это было вполне естественно и не стоило переживаний. Социальный беспорядок тех лет изувечил их поколение. Двери университетов были прочно закрыты для всех, кроме учившихся в больших городах. Когда поколение первых лет «культурной революции» перестало забирать себе их места, молодые выпускники уже новой волны опять оттеснили их.
Шаопин не питал особых надежд и новость о провале воспринял спокойно. Он очень быстро и буднично окунулся обратно в свою нынешнюю жизнь.
В начале декабря в Двуречье внезапно вернулся демобилизованный Цзинь Бо. Это было удивительно. Отчего он демобилизовался через полтора года? Отчего не написал заранее семье и друзьям? Он просто появился вдруг в деревне в форме со споротыми петлицами.
Шаопин услышал эту новость и сразу же бросился к другу. Встретившись после долгой разлуки, они радостно обнимались.
Цзинь Бо был в хорошем расположении духа. Он бросился доставать подарки для Шаопина и Ланьсян и протянул другу недокуренную сигарету. Шаопин отказался – мол, так и не научился курить. Цзинь Бо смолил одну за другой и громогласно вещал о народных обычаях Цинхая. Внешне он не сильно изменился – кожа по-прежнему была гладкой, как у ребенка, только щеки немного покраснели и обветрились. Это была единственная отметина, оставленная на его лице цинхайскими песчаными бурями. Цзинь Бо расспрашивал Шаопина о жизни бывших одноклассников. Они проговорили до ночи, и Шаопин остался ночевать у Цзиней, как раньше… Цзинь Бо так и не объяснил, почему он вернулся. Шаопин как взрослый человек не стал допытываться.
Скоро в Двуречье прошел слух, что сын Цзинь Цзюньхая стал крутить амуры с девицей из тибетской деревни, и его отослали восвояси. Все были поражены, что парень связался с нацменами. Говорят, эти тибетцы даже не носят белье, жрут руками, как звери, не говоря уже о том, что балакают на своем птичьем языке. Нелегкая дернула да бес попутал, не иначе!
Когда слухи о романтических похождениях Цзинь Бо дошли до Шаопина, он был не слишком удивлен. Шаопин хорошо знал своего друга: Цзинь Бо определенно не был посредственностью – он был человеком сильных чувств, и сплетни о нем вполне могли оказаться правдой. Но Шаопину неудобно было спросить друга напрямую, а сам он молчал. Быть может, Цзинь Бо был глубоко уязвлен произошедшим и сердце его болело. Не следовало его беспокоить.
Цзинь Бо делал вид, что не имеет ничего общего с пересудами. Он стал намного более зрелым и, казалось, почти избавился от подросткового бунтарства. В разговорах с деревенскими держал себя по-взрослому. Но каждый день в сумерках Цзинь Бо в военной форме взбирался зачем-то на гору за Цзиневой излучиной и бродил по ней, как привидение. Позабыв обо всем, он раз за разом выводил одну и ту же цинхайскую народную песню:
В этой дальней стороне
Есть одна девица,
Рядом с ней любой пройдет —
Красоте дивится!
Голос Цзинь Бо будил в Шаопине чувство печали.
– Что собираешься теперь делать? – спросил как-то Шаопин.
– Поеду в округ к отцу, стану учиться водить. Неохота торчать в деревне. Буду водителем. А что, дело хорошее, ни от кого не зависишь, и не надо ни с кем путаться… – Цзинь Бо помедлил и добавил: – Есть еще обстоятельства, которые я не должен бы скрывать от тебя. Но сейчас у меня на душе паршиво, не хочу про это говорить. Потом обязательно расскажу тебе все…
Шаопин все понял и кивнул.
Три дня спустя Цзинь Бо уехал в округ. Перед отъездом он сказал Шаопину, что сперва пообвыкнется, посмотрит, получится ли сесть за руль, а на Новый год обязательно приедет в Двуречье. Говорят, в этом году по всем деревням будут народные танцы с песнями…