Отец низко наклонил голову, руками сжал ступни и выдохнул:
– Это понятно. Я когда после школы вернулся на поле, – и мне было невесело. А ничего не сделаешь, так уж все устроено. Когда вижу, как ты возишься целый день в пыли, думаешь, мне не грустно?.. Но сейчас вроде стало посвободнее, хотя работы поболе – больше не надо мучиться от голода. Ты только начал ходить в поле, я знаю, оно сперва непривычно. Через годик – другой привыкнешь. Там, за горами, не наш мир. Если уедешь – все равно будешь страдать. А если, не дай бог, что случится, кто тебе поможет?..
– Пап, не беспокойся об этом. Мне двадцать лет. Я в состоянии управиться сам. Отпусти меня на время. Разве ты сам не гонял быков в Шаньси, когда был молод? Если я сейчас не уеду – всю жизнь буду жалеть. Из мужиков в семье есть ты и брат, вы справитесь без меня. Я же не просто шататься еду, у меня руки и голова на месте, может, я даже денег заработать смогу. Не бойся за меня, пап…
Шаопин почти плакал. Отец понял, что сын готовился к этому шагу очень долго. Было ясно, что будет трудно убедить его отказаться от такого рода приключений. Поколебавшись, старик Сунь сказал:
– Ты должен обсудить это с братом. Я уже старый, дальше жить вам. Но я очень боюсь, что случится что-нибудь страшное…
Шаопин серьезно, растроганно кивнул.
Сажать закончили после полудня, потом сразу вернулись домой – совсем не так, как в прежние времена, когда из бригады никого не отпускали до темноты. До ужина оставалось еще много времени. Они собрались и пошли на окраину деревни, где стояла мастерская Шаоаня, чтобы подсобить ему.
Шаоань с женой бегали, как заводные. Был ключевой момент обжига. Шаоань подбавлял угля и выгребал золу из третьей печи, не переставая бегать к первой, куда нужно было загружать необожженный кирпич. Стояли нежаркие дни, но Шаоань носился в одной безрукавке, лицо его было черным, как у судьи Бао[39]. Полотенце вокруг головы Сюлянь было как у трубочиста. Она мешала глину железной лопатой.
Когда появились Шаопин с отцом, работа заспорилась. Старый Юйхоу стал поддерживать огонь вместо Шаоаня, и тот занялся заготовками. Шаопин мешал кирпичную массу, а Сюлянь подбавляла глины. У них получился гармоничный, слаженно работающий коллектив. И вот – из двух печей вышло больше десяти тысяч высокопрочных синих кирпичей, теперь возвышавшихся ровными рядами на краю земляной площадки, как две длинные синие стены. Кто из деревенских не завидовал их подъему? С ума сойти, как только парню старика Юйхоу пришло в голову сделать свой «заводик»?
Когда стемнело, Шаоань отослал родных ужинать. Ему еду приносила из дома Сюлянь – он приглядывал за печами и не мог уйти. Отец и невестка ушли, а Шаопин все копался и не спешил возвращаться домой. Сперва он помогал брату докладывать уголь, а потом пустился рассказывать ему, запинаясь, обо всем, что было у него на душе. Шаоань был так удивлен, что сначала даже не знал, как реагировать.
– Ты что, взбесился? – сердито сказал он. – И так крутимся дай-то бог, рук не хватает, как можно слоняться непонятно где?
Слоняться! Это слово больно ударило Шаопина в самое сердце.
– Я не собираюсь слоняться – я еду для дела.
– Какого дела? Разнорабочим горбатиться? Ты же не ремесленник. Заработаешь за день один – два юаня максимум, даже брюхо набить не хватит, так стоит ли мучиться? А дома нас четверо работников: я, ты, отец и моя Сюлянь – можно растить хлеб, можно делать кирпич, ну, чем не хорошо?
– Мне уже двадцать лет, я могу делать что-то свое.
Шаоань никак не мог взять в толк, что имел в виду брат: разве сейчас он не делает что-то свое? Он вдруг резко почувствовал, что брат стал взрослым, и больше Шаоань не мог вести себя как непререкаемый авторитет – так было раньше, а теперь Шаопин вырос… Шаоань должен был бы радоваться, но в сердце отчего-то была грусть. Он давно понял, что брат совсем не такой, как он. Теперь же он осознал: пусть он не хочет, чтобы брат уезжал – отговорить того будет трудно.
Братья какое-то время молчали, сидя на корточках на краю земляной площадки. Один из них сжимал во рту самокрутку и истово курил. Небо уже было темным, в далекой деревне горели размытые огни. У Цзиневой излучины чья-то жена громко звала ребенка идти домой спать. Речка голосила, выводя неустанный распев…
Шаоань больше не спорил с братом. Он грустно сказал:
– Делай, как знаешь. Ты теперь взрослый, а я… – Слова не шли на ум.
Шаопину тоже стало горестно.
– Когда я уеду, вам с отцом станет тяжелее… – протянул он.
Шаоань тихо вздохнул:
– Если ты взаправду хочешь уехать, не беспокойся о нас. Ты там будешь один, безо всякой поддержки – вот о чем надо беспокоиться. О домашних не переживай. Есть я…
Шаопин был безмерно благодарен брату.
Через пару дней он решил поехать в округ. Мать выстирала его ветхую постель, Шаоань достал пятьдесят юаней и, не слушая возражений, сунул ему в руку. Шаопин согласился взять только пятнадцать. Он знал, что его семье сейчас нужны деньги и не хотел брать так много. И потом, он собирался полагаться на себя самого.
В ночь перед отъездом он собрал вещи и завернул их в черное войлочное одеяло из бараньей шерсти. Оно осталось от Ланьхуа, после того как она вышла замуж. И тут, и там пестрели заплаты. Из трех кусков пеньковой веревки он связал одну длинную и обмотал ей свой нехитрый багаж.
Шаопин лежал на кане в полусне, не раздеваясь. Назавтра он должен был уйти в далекий мир, где его ждало неясное будущее. Он чувствовал только трепет, от которого колотилось сердце. По горячим ладоням бежал пот…
Забывшись сном, он угадал, как кто-то легонько гладит его по волосам. Он знал, что это была рука отца. Тот стоял у кана, держа в руке выцветшую желтую сумку, с которой Шаопин ходил в школу.
– Я попросил Хайминя починить сломанную молнию. Он сказал, что если вдруг засбоит, нужно просто потереть мылом…
Сглотнув ком в горле, Шаопин кивнул.
Глава 5
Столица округа – город Желтореченск – был очень древним. Согласно «Запискам об округе Желтого Ключа», изданным в седьмой год правления под девизом «счастливое ликование»[40], история его восходила ко времени Чжоу[41] – здесь жили варвары-байди[42]. После Чжоу разные династии держали на этом месте областные управы, окружные приказы и другие ведомства. Здесь всегда был стратегически важный пункт, где военные переселенцы защищали границы китайских земель и через который проходили потоки товаров и ценностей. Теперь Желтореченск был окружным центром, под его управлением находилось пятнадцать уездов, почти тридцать квадратных километров по площади.
Город стоял на большом речном тракте. Со всех сторон его окружали холмы. Речка Желтый Ключ пересекала Желтореченск с севера на юг и на расстоянии пары сотен ли от города впадала в Хуанхэ. Через реку было наведено два моста, соединявших восточный и западный берега. Мост в самом центре был построен в пятидесятые, его называли старым мостом. Он был довольно узкий – на нем едва могли разъехаться две машины. Выше по течению стоял новый мост, построенный всего два года назад. Он был широкий, но здесь, на окраине, пешеходов и машин было совсем не так много, как на старом мосту.
На юге города текла еще одна небольшая река – она бежала на север, где встречалась с Желтым Ключом возле старого моста. Маленькая речка называлась просто Южной. У слияния рек был холм, густо заросший деревьями и травой. На середине склона, где была небольшая ровная площадка, возвышалась древняя девятиярусная башня. За нее сразу цеплялся глаз. Потому холм и назвали Башенным. С вершины здания весь город был виден, как на ладони.
Центром его был старый мост, разделявший Желтореченск на районы. К востоку лежала Восточная застава, там был автовокзал – главная гавань, куда прибывали посланцы внешнего мира. Здесь было особенно много рыночных прилавков и разных служб быта, рассчитанных в основном на приезжих. Тут же, у моста, обычно и продавалась прибывшая в город рабочая сила. Как на базаре, толпились ремесленники и разнорабочие со всего севера, поджидая занятых вербовкой подрядчиков. Но главная струя городской жизни текла на западном берегу реки. Улицы тянулись с востока на запад, до самых Воробьиных гор, и упирались в большой тракт, проложенный с севера на юг. Он и был главной артерией города.
Когда Шаопин с ветхой укладкой в руках вышел из многолюдного автовокзала на улицу, он остановился, как в трансе, на вокзальной площади. Он оторопело смотрел на зрелище, от которого рябило в глазах. Хотя он бывал здесь прежде, все было ему чуждо и странно.
Шаопин был ошеломлен огромным городом и даже на время забыл о собственном существовании. «То ли это место, где я хочу начать жить? – спросил он себя. – Ты, с пятнадцатью юанями в кармане, с ветхой укладкой на спине, пришел сюда, ничем не вооруженный, беззащитный – выживешь ли ты?»
Он не знал этого. Единственное, что он осознал, – это то, что прибыл на новый континент. Что делать здесь теперь, Шаопин не мог представить. Он постоял еще какое-то время, а потом с трудом шагнул и пошел вперед.
Когда Шаопин подошел к мосту, то увидел тротуары по обеим сторонам улицы, заполненные людьми в несуразной или изношенной одежде, увешанными, как и он, убогим багажом. У кого-то из вещей торчали молотки, рубанки, стамески, зубила, ручные буры, квадратные линейки, плотничьи угольники, корытца с тушью, отбойные шнуры и сумки для инструментов из старых баскетбольных мячей. Кто-то в растерянности бродил туда-сюда, кто-то сидел в оцепенении, кто-то просто спал на тротуаре, подложив под голову вещи и смирившись со своей судьбой.
Шаопин сразу почувствовал, что это его мир. Он будет похож на этих людей – он так же будет ждать, пока кто-нибудь купит его силу. Юноша присоединился к этому пестрому лагерю и быстро отыскал пустое место – положить багаж. Никто вокруг не заметил, как он влился в их ряды. Его лицо не было таким обветренным и грубым, как у других, но ничем другим он не выделялся. Однако вскоре Шаопин обнаружил, что всю их честнýю компанию не замечают другие люди, идущие по улице. Длинная река машин, велосипедов и пешеходов текла совсем рядом, но будто в другом измерении. Никто из горожан не обращал внимания на скитающихся по улицам чужаков. Шаопин очень волновался сперва, что встретит Сяося или Цзинь Бо, но теперь понял, что то было пустое. Знакомцы не выходили здесь из-за каждого угла, как в Каменухе. И здесь никому до него нет дела.