Во-первых, Сюлянь была ужасно недовольна отъездом Шаопина:
– Сколько мы будем тащить на себе всю семью? Шаопин отвалил в Желтореченск – мир он смотреть поехал, видите ли! А что работы дома невпроворот, что мы тут помираем от усталости – это он подумал? Никому и дела нет, что мы загибаемся, с какой стати мы должны вкалывать за других? Раньше Шаопин был маленький, чего уж тут. А теперь здоровенный парень, двадцать лет! Бросил стариков, решил пожить в свое удовольствие – с какого перепугу мы должны за всех пахать?
Шаоань не сказал ни слова. Конечно, он тоже был недоволен отъездом Шаопина – но разве мог он нападать на брата?
Когда Сюлянь увидела, что муж молчит, она решила пойти в наступление:
– Вот заработали денег, а ведь как теперь считается – деньги-то вроде как общие. Ежу ясно, что деньги нашим с тобой пóтом заработаны. Бездонная дыра какая-то, сколько ни сыпь – не наполнишь, костьми ляжешь – не наполнишь…
– Папа в поле работает, – ответил Шаоань.
– Если мы заживем своим домом, сможем сами понемногу в поле работать. Если не справимся, ну и ладно – кирпичом обойдемся, деньги-то будут. Сколько мы этого зерна за год съедим?
На самом деле это была главная мысль Сюлянь. Она несколько лет мечтала зажить с мужем и сыном втроем. Раньше она понимала, что это невозможно: если они оставят стариков и маленьких племянников, те и дня не смогут прожить сами. Теперь, при новом порядке, по крайней мере, не нужно было беспокоиться о еде. У Сюлянь опять проснулось сильное желание зажить наособицу. «Старикам лишь бы набить живот, – думала она. – А мы еще молоды, хочется как-то и пошиковать, и порадоваться».
– С меня хватит, – сказала Сюлянь. – Дальше жить в таком бардаке никакого терпения нет.
– Мы не можем жить отдельно, – твердо сказал Шаоань.
– Ах так! Сам и живи с ними! Мы с Тигренком будем жить отдельно, – вырвалось у Сюлянь.
Сунь Шаоань остался стоять с открытым ртом. Он не ожидал, что жена станет ему перечить. Он так привык к повиновению, что теперь, увидев, что Сюлянь его ни в грош не ставит, ужасно взбесился. Его самолюбие было уязвлено, Шаоань подскочил к жене и затряс у нее перед лицом кулаком.
– Давай, ударь. Ударь, попробуй, – прорыдала Сюлянь, не двигаясь с места.
Шаоань посмотрел на зареванное лицо жены, смуглое и огрубевшее от непосильного труда, и ощутил, как сила покинула тело. Кулак разжался, и его ладонь мягко отерла слезы со щек Сюлянь.
Жена сразу же бросилась в его объятья, громко плача, качая прижатой к груди головой, и долго-долго не давала ему отстраниться. Шаоань погладил ее черные, покрытые пеплом и грязью волосы, закрыл глаза и вздохнул…
Он любил Сюлянь. С тех пор как она последовала за ним, ни дня не наслаждалась она беспримесным счастьем. Сюлянь носила залатанную одежду, набивала живот жидкой кашей и работала в горах до полного изнеможения… Она дарила ему тепло, глубочайшую нежность и искреннюю заботу. Она родила ему очаровательного проказника-сына. Несколько лет Сюлянь, по доброй воле и ни на что не жалуясь, тянула на себе его бедную семью бок о бок с ним. Все это уже заслуживало похвалы – особенно для молодой деревенской девушки в такое время. Сколько невесток жили по соседним деревням вместе с родителями мужа? Они были исключением из общего правила.
Шаоань оказался в плену глубоких противоречий. Они в значительной степени были вызваны новой жизнью – раньше, пока они голодали, его Сюлянь даже не заикалась о разделе имущества. Ни разумом, ни сердцем Шаоань не мог принять раздела. С самого начала он нес на себе ответственность за всю семью и теперь не мог отказаться от этого обязательства. Это не было только лишь частью определенной жизненной философии – нет, было нечто более важное: он физически не мог отделить себя от семьи. Они были совсем не такими, как все вокруг. Они действительно пережили самые трудные годы вместе.
Шаоань крепче обнял жену, погладил ее по волосам и мягко сказал:
– Сюлянь, ты же умный человек. Не ставь мне палки в колеса. Прошу тебя, ты можешь думать, все что хочешь, но не надо этого показывать. Мама и папа всю жизнь страдали, я не хочу их огорчать…
Он взял ее зареванное лицо в ладони и расцеловал.
Хотя слова мужа усмирили бушевавшие в душе Сюлянь чувства, его нежная ласка не сломила ее волю. Вместо прежнего разделения хозяйства она предложила построить новый дом.
– Рано или поздно построим, – сказал Шаоань. – Сейчас только развернулись, обожди до следующего года, вот заработаем чуть больше и соорудим себе приличное новое место.
– Шаоань, послушай, кто знает, что будет в следующем году. Сейчас, пока у нас есть немного денег под рукой, надо строиться. Это не пустое. Если не вложить эти деньги в дело, они разойдутся неизвестно на что без остатка. Послушайся меня хоть раз – надо делать дом. Если денег недостаточно, одолжим у моих… Пообещай мне! Мы живем в этом хлеву много лет, нельзя же всю жизнь быть без собственного угла…
Слова жены тронули сердце Шаоаня. К тому же он чувствовал, что все это имеет смысл. Вообще-то он планировал рано или поздно построить приличный дом, но на какие хоромы хватило бы их скудных накоплений?
Он убедил Сюлянь набраться терпения и дать ему обдумать затраты. Как он ни прикидывал, денег на то, чтобы поставить кирпичный или каменный дом в три комнаты, не хватало. И потом, что делать с предприятием? Опять идти занимать? Он боялся и думать об этом. Потом он вдруг решил: а что, если сделать глинобитные стены и просто обложить их кирпичом? Будет роскошно, не хуже каменного. И симпатично, и денег сэкономим.
Да, это хорошая идея. Он поговорил с Сюлянь, и та обрадовалась.
Шаоань долго собирался с духом, прежде чем рассказать о своем решении отцу. Он боялся, что отец будет против: ишь, только заработал денег, сразу бросился строить себе дом. Но старик, наоборот, был очень рад.
– Я тоже про это думал, – признался он сыну. – Сейчас, пока есть деньги, надо строиться, не откладывать в долгий ящик. Уж сколько я про это передумал! Все мучился, что я виноват перед вами. Это ведь мое дело, а я, видишь, какой оказался бестолковый, не сумел ничем подсобить. Теперь, когда вы сами заработали, разве я стал бы артачиться? Делайте как можно скорее.
Шаоань был взволнован словами отца. Строительство нового дома было его мечтой на протяжении многих лет, но раньше это была всего лишь мечта. Он и думать не мог, что она сбудется. Спасибо всему новому…
– Не будем спешить, сперва помогу с пшеницей, – взволнованно пролепетал Шаоань.
После осенних работ он начал строить дом. Все завертелось. Шаоаня и Сюлянь, работавших на благо собственного счастья, охватывало непередаваемое волнение. Они выбрали место под горным утесом недалеко от печей. Земля была плотной и твердой, а по словам покойного гадателя Ми, фэншуй этого пятачка был просто исключительный. Перед ним бежала речка и каменный пояс дороги. Как пять лотосов, раскрывались пять земляных уступов, вытянувшихся в одну прямую линию… Никто прежде не жил здесь, главным образом потому, что этот кусочек земли находился уже за пределами деревни. Суни были рады занять чудесное, тихое место неподалеку от своего хозяйства.
Глава 7
Шаопин уехал из дома во время малого изобилия[43]. С тех прошло два месяца. Через несколько дней должна была начаться большая жара[44] – все стало понемногу накаляться.
Шаопин сильно изменился. Его когда-то нежная кожа стала темной и шероховатой. Густые черные волосы скатались, как войлок, и липли ко лбу. Тяжелый труд и обильная пища укрепили его тело. Он раздался в плечах, руки затвердели от камней и железных прутьев. Тыльная сторона правой ладони была повреждена, на ней красовался почерневший от грязи пластырь. Взгляд потускнел и стал глубоким, как тихий пруд в безветренный день. Усы стали более заметными. По расхлябанной походке было видно, что Шаопин уже превратился в рабочего, ничем не отличимого от других мастеровых.
Два месяца Шаопин работал в доме секретаря Цао из Голой Канавки. Когда секретарь с женой узнали, что раньше он был учителем, они стали относиться к нему не так, как к другим. Секретарь попросил своего родственника-прораба не ставить парня на тяжелые работы. Шаопин испытывал большую любовь и уважение к нему. Обычно хозяева не питали нежности к своим наемным работникам: я плачý, ты работаешь – что тут непонятного? Каждый думал, как выжать из отходника максимум.
Шаопин не хотел даром пользоваться хорошим отношением. Он брал на себя самую тяжелую работу, более того – делал все на совесть. Кроме своих непосредственных обязанностей, Шаопин помогал семье Цао по хозяйству: носил воду, подметал двор, делал уроки с двумя секретарскими отпрысками. Хозяев он называл «тетушкой» и «дядюшкой». В ответ они заботились о нем еще больше. Порой после ужина жена секретаря старалась всеми способами задержать его дома и накормить как следует.
Их большой каменный дом на пять комнат вот-вот должны были закончить. В последний день, когда укрепляли вход, нанятым мастерам на помощь пришли жители Голой Канавки. Пришел и Ма Шунь.
Усердствуя перед секретарем, он с большим энтузиазмом тащил на себе самый тяжелый камень. Ма Шунь явно переусердствовал – случайно содрал себе кусок кожи и теперь прикладывал к ранке ком земли.
Когда притащили камни, Шаопин обнаружил кровавый след на том куске, что тащил его дядька. По деревенским поверьям, те камни на новый дом, что укрепляли проход, открытые всем ветрам, должны были быть свободны от всякой скверны – особенно следовало избегать крови. Шаопин не был суеверен, но семья Цао ему очень нравилась – он подумал, что помещать испачканный кровью камень в такое «ответственное» место как-то некрасиво.
Пятна никто не заметил. Должен ли он сказать о нем секретарю, который оживленно жестикулирует рядом? Дядька Ма определенно будет недоволен. Но если он промолчит, его будет мучить совесть.