Но когда старшие повели их размещаться, все возбуждение первых минут начала стремительно испаряться. С содроганием смотрели они на полуразрушенные большие пещеры. Внутри было шаром покати. Пол был покрыт многолетним слоем пыли, черные от копоти стены покрыты грязью и следами засохшей мокрóты.
Это их дом? Впервые перед ними предстала вся суровость шахтерской жизни. Не успели новобранцы передохнуть, как шахтенный начальник трудресурсов, больше похожий на резкого инструктора военной части, заорал с порога, чтобы они шли заносить нары и лавки. Кто вас должен тут обслуживать, давай-давай, пошли-пошли. Это еще цветочки, остальное все впереди.
В каждой пещере разместили по десять человек. Как только поставили нары, начальник повел их ужинать. Гуськом все молча засеменили в столовую. Каждому выдали по большой миске тушеных овощей и три булки.
– А суп будет? – спросил кто-то.
Начальник скривился:
– Какой еще суп? Ешьте уже давайте.
После еды все вернулись в общежитие, начали застилать кровати и раскладывать вещи. Настроение было странное.
Постепенно атмосфера разрядилась. Все начали болтать, спорить, кто где будет спать, стучать крышками чемоданов. Как бы там ни было, теперь у них была работа. Парни начали разворачивать яркую пленку, в которую были завернуты их одеяла и простыни. У каждого было по большой сумке и минимум по паре комплектов постельного белья. Когда все чистенькие, новые до хруста комплекты были разложены, темная пещера засияла веселыми красками, осветилась ярким блеском. Рабочие открывали свои кожаные чемоданы или большие деревянные сундуки с медными углами и вынимали оттуда вещи, словно хвастаясь содержимым, а потом нерешительно убирали обратно…
Только Шаопин молчал. Он положил свою единственную потрепанную сумку на незанятый настил в углу. Никто не обращал на него внимания. Он выглядел слишком бедно в своей старенькой одежде и с этой выцветшей сумкой. У него не было даже самой простой постели. В презрительных взглядах соседей читался немой вопрос: «Как ты вообще здесь оказался?»
Шаопин даже немного пожалел, что отдал свое старое белье. Он думал тогда, что теперь, когда у него появится работа, все как-нибудь устроится. Ему и в голову не пришло, что могут возникнуть проблемы. Погода будет становиться все холоднее, что делать без матраса и одеяла? В Желтореченске это решительно ничего бы не значило – все рабочие жили в такой же бедности. Никто не стал бы над ним смеяться, но здесь…
Но выхода не было. В кармане у Шаопина лежало меньше десяти юаней. «Слава богу, – подумал он, – что у меня есть тельник. С месяц, наверно, удастся продержаться. А там выдадут зарплату, и первым делом добуду себе постель».
Соседи начали умываться и чистить зубы. Затем они садились на нары, резали яблоки, угощали друг друга папиросами и пенистым пивом из прозрачных бутылок.
Шаопин посидел какое-то время на краю кровати, а потом вышел на улицу. Он стоял у разбитой кирпичной стены во дворе и курил дешевую сигарету, делая затяжку за затяжкой. Было уже около полуночи, но шахты не спали. Долину заливал яркий, почти ощутимо плотный свет, поднимаясь со дна оврага до самых вершин. Со всех сторон доносились незнакомые, суетливые звуки. На противоположной стороне вырастали ряды нечетких силуэтов. То были горы.
Радость отчего-то наполнила его сердце. Что значили все эти трудности? Не так давно ты был бесприютным бродягой, скитальцем, перекати-поле. А теперь у тебя есть работа, тебе есть где жить, есть где спать… Все будет, и хлеб будет[52].
Он постоял у кирпичной стены, подбадривая сам себя, и наконец вернулся в пещеру. Все уже спали. Шаопин снял резиновые тапочки, положил желтую сумку на подушку и лег на голые нары.
Ночь он спал плохо – его беспокоили звуки, особенно резкие гудки паровоза, разрезавшие тьму, непривычные, тревожные. Он думал о деревне – о синей речке и скользящих над ней медленных облаках. Листья финиковых деревьев на Храмовом холме уже должны были загореться осенним алым, а долина стать золотисто-желтой. Осенний ветер нес свежий сыроватый запах. На старой софоре у дома старика Ванью наверняка прибавилось несколько сорочьих гнезд… Потом его мысли вернулись к Желтореченску: к Башенному холму, к мосту у Восточной заставы, его пещерке без дверей и окон и рабочим, лежащим на пшеничной соломе…
На следующее утро все повскакивали и выбежали из пещеры посмотреть при дневном свете, на что похож Речной Зубец. Все великолепие ночных огней исчезло, солнце осветило невзрачный поселок. Немногочисленные улыбки на лицах мгновенно потухли. Рудник выглядел унылым, неухоженным, нестройным. Здесь не было ни цветов, ни фонтанов, ни бульваров – ничего, что они так рассчитывали увидеть. Только черный уголь, серые корпуса, грубые, хрипловатые звуки механизмов. На домах красовались пятна сажи, листья деревьев были покрыты угольной пылью, и даже речка на дне оврага казалась иссиня-черной… День и ночь на руднике не имели между собой ничего общего.
Но Шаопин чувствовал радость, несмотря на всеобщее разочарование. Как славно, что это место оказалось под стать ему. Шаопин подумал, что все даже лучше, чем он воображал. Он не ожидал, что рудник окажется таким большим и мощным. Строения плотными рядами выстилали долину: магазины, учреждения, школы – все, о чем можно только мечтать. Внушительный корпус для обогащения угля, подъемный шкив, груды породы, рев поезда. Даже разбросанные то тут, то там обломки стальных конструкций казались впечатляющими. Для избалованного горожанина все здесь было грязно, черно, лишено красоты и очарования, но для него это было место великого богатства, новой, вдохновенной жизни. Шаопина вполне можно было понять. За плечами у него уже была сложная жизнь, полная лишений.
В это утро по уставу шахты все должны были пройти осмотр. Около десяти часов вчерашний строгий начальник повел их на холм, мимо железной дороги, прямо к госпиталю на западных отрогах. Это было уже второе обследование новобранцев, и оно сильно смахивало на осмотр призывников. Сперва шла визуальная проверка – смотрели кости, суставы, искали следы травм или кожных болезней. Двоих завернули уже на этом этапе. Особенно боялись кожных хворей, потому что шахтеры каждый день мылись в общем бассейне.
Шаопин успешно преодолел эту часть осмотра, но отчего-то в душе его поселилась неясная тревога. Он слишком ценил эту работу, означавшую резкий поворот в прежней жизни, и страшно боялся, что в этот последний момент что-то сорвется.
Как говорят, пуганая ворона куста боится. Шаопин был крепким парнем без очевидных изъянов, но бессмысленная тревога подвела его к самому краю катастрофы – он застрял на измерении кровяного давления. Пока врач накачивала воздух в манжету, его сердце билось так бешено, словно собиралось взорваться. Верхнее давление подскочило до ста шестидесяти пяти.
После всех проверок начальник объявил в коридоре амбулаторного отделения, что для прошедших медкомиссию во второй половине дня предполагается свободное времяпрепровождение, можно выйти за покупками, погулять по району. Те, кого отбраковали, поедут домой. Всем, у кого зафиксировали высокое давление, завтра утром будет проведена дополнительная проверка, если показания не изменятся, они тоже отправятся домой…
Домой? В голове у Шаопина словно что-то взорвалось. Страшно было подумать, какие бы цифры показал на сей раз тонометр. В глазах потемнело, лица людей закружились перед ним.
Как шутит над нами судьба! Чего стоило ему оказаться здесь после всех невзгод, и для чего – чтобы вернуться обратно? Куда? В Двуречье? В Желтореченск? В толпу у моста, с грустью ожидающей появления подрядчиков?
Он не помнил, как добрел до общежития. Шаопин ухнул на нары, подложив под голову сумку, и тупо смотрел в черный потолок. В комнате никого не было, все ушли гулять. Он совсем не слышал шума снаружи, просто лежал, погруженный в тоску. Он ждал завтрашнего дня. Завтра он услышит последний приговор, который определит его судьбу. Если давление не опустится, Шаопин подхватит свою драную сумку и покинет рудник… Но куда он отправится?
Ясно одно: домой ему хода нет. Это совершенно невозможно. В Желтореченск путь тоже заказан – какой смысл возвращаться обратно на север? Если его выставят с шахты, он отправится в Медногорск и станет искать там работу – любую черную работу: чистить нужники, подметать улицы, все что угодно…
Вдруг он подумал, что давление поднялось наверняка из-за нервов. Разве можно отступать из-за такой ерунды?
– Нет! – выдохнул он.
Шаопин вскочил с кровати. Он подумал, что не должен безвольно ждать удара судьбы. Все должно быть так, как сказал великий Бетховен: «Я схвачу свою судьбу за глотку! Ей не удастся сломить меня»[53].
Глава 2
Встревоженный Шаопин подумал о враче, которая измеряла ему кровяное давление. Он решил, что перед повторным осмотром должен отправиться к богине судьбы, призванной решить его участь.
Когда Шаопин дознался, где она живет, был уже вечер. Он принес себе на ужин две булки из столовой, но аппетита не было и, бросив еду, Шаопин вышел из общежития. Он спустился по ступенькам защитных креплений склона и зашагал по дороге в центре рудника.
Сначала он подошел к маленькому киоску на востоке, достал пять юаней из своих семи и купил сетку яблок, а потом направился к общежитию напротив.
До сих пор Шаопин не представлял, что скажет, когда отыщет своего врача. Но он с самого начала решил прийти не с пустыми руками. Это было предусловие любого успешного дела. Конечно, сетка яблок выглядела довольно-таки убого. Ради такого дела следовало бы подарить по меньшей мере часы или велосипед. Но у Шаопина просто не было денег. Лучше принести пару кило яблок, чем заявляться на пороге безо всякого подарка.
Вновь приближалась ночь, озарявшая рудники целыми россыпями огней. Со дна оврага доносился шум людских голосов. Народ собирался в кино. А вдруг она тоже пойдет смотреть? Хотелось бы, чтобы она осталась дома, но даже если случится такая история, Шаопин был готов ждать ее у дверей. Если он не сумеет встретиться с ней сегодня вечером, будет слишком поздно. Осмотр запланирован на завтра в восемь утра.