– Я еще ничего, как думаешь?
Сяося перестала смеяться.
– Такой же красивый, как раньше… – прошептала она. Ее прекрасные глаза влажно сверкнули.
Они бросились друг к другу в объятья. Стало невероятно тихо. Было слышно только, как часто бьются их молодые, горячие сердца. Все прочие звуки: грохот механизмов, паровозные гудки – доносились словно бы из другого мира…
– Ты скучал по мне? – спросила она.
Он ответил ей жарким поцелуем. Ей нужен был именно этот ответ. Время замедлилось. Держась за руки, они опустились на кровать.
– Я даже не мечтал, что ты приедешь.
– Почему? Я давно все решила, просто не было возможности приехать на рудник от редакции.
– Так ты только приехала?
– Только приехала.
– Начальство знает?
– Так я уже помахала рукой вашему отделу пропаганды.
– Приехала брать интервью?
– У тебя.
– Да ну!.. Не стоило.
– Вообще я приехала в Медногорск, чтобы написать о конфликте между шахтоуправлением и железнодорожниками. Препираются из-за порожняка. Я уже набросала черновик материала – и специальное приложение, которое пойдет наверх. Сюда завернула в основном ради тебя. О себе забывать тоже нельзя.
Шаопин опять обнял ее, осыпая лицо и волосы поцелуями. Весь мрак рассеялся с ее появлением. Он больше не думал о будущем, а просто обнимал эту девушку, утопая в своем невозможном счастье.
Тут кто-то постучал. Они быстро разняли объятья и покраснели. Немного успокоившись, Сяося пошла открывать. Вошел начальник отдела пропаганды Речного Зубца. Он пришел звать заезжую журналистку на ужин. Шаопин не был знаком с ним, а начальник тем более не знал, кто он такой.
– Это мой бывший одноклассник, мы с ним немного… родственники, – запинаясь, объяснила Сяося.
– Вы откуда будете? – вежливо спросил начальник. В обычной жизни он бы, конечно, не обратил на простого шахтера никакого внимания.
– Пятая шахта, – отозвался Шаопин.
– Пойдемте с нами, – любезно пропел начальник.
Шаопин не стал отказываться. В Медногорске очень дорожили вниманием заезжей корреспондентки. С рудника уже позвонили в Речной Зубец – велели принять ее по первому разряду. Шаопин согласился не из желания воспользоваться положением Сяося, которую считал своей девушкой, но из нарочитой мужской гордости, столь близкой сердцу даже простого шахтера.
Пропагандист отвел их в небольшую столовую рядом с семейными общежитиями. Там всегда принимали важных гостей и высокое начальство. Шаопин впервые переступил порог этого роскошного места. Там было и правда неплохо. Какая бы бедность не окружала китайцев, они всегда отыщут маленький, но изысканный обставленный уголок для приема «больших людей».
На большом круглом столе был установлен маленький вращающийся диск, позволявший вертеть блюда сверху – совсем как в лучших ресторанах. Еда, разумеется, тоже была не чета той, что подавали в шахтерской столовой. Пиво, фруктовые напитки, мисочки и тарелочки с разными угощениями, стаканы и тарелки занимали весь стол. Напротив каждого стула лежала изящно свернутая салфетка…
Сяося говорила с профессиональным апломбом. Начальник отдела пропаганды и двое других руководителей лебезили перед ней. Шаопин молча пил пиво. Пока другие говорили, Сяося все подкладывала и подкладывала ему на тарелку разную закуску. На душе у Шаопина было чуднó. Там мешались гордость, радость, чувство собственной неполноценности и униженности – всего понемногу…
Когда все поели, Сяося вежливо выскользнула из навязчивых объятий отдела пропаганды и они снова остались вдвоем.
Сяося хотела посмотреть, где он живет, и Шаопин нехотя повел ее в свою темную пещеру. Слава богу, никого из ребят не было на месте. Никто не мог им помешать.
Сяося подошла к нарам, откинула москитную сетку и самозабвенно упала на одеяло. Он стоял перед постелью и смотрел через тонкую завесу, как она листает его книги.
– Ты… не присоединишься ко мне? – прошептала она.
– Скоро ребята вернутся, – промямлил Шаопин. – Пойдем лучше на гору… Ты когда уезжаешь?
Сяося спрыгнула с постели и поцеловала его в щеку.
– У меня билет на самолет завтра утром в восемь. В семь часов машина отвезет меня в аэропорт Медногорска.
– Ясно… Выходит, я не смогу проводить тебя. Мы до восьми не выедем.
– А во сколько ты уходишь?
– В двенадцать ночи.
– Давай я с тобой.
– Что ты! – испуганно выдохнул Шаопин. – Там тебе нечего делать.
– Так говоришь, что я точно пойду.
Шаопин узнал прежнюю Сяося. Он понял, что не сможет удержать ее.
– Скажи сперва начальству, – тяжело вздохнул он. – Пусть пришлют инспектора, тогда сможешь съехать с нами.
– Это легко. Пошли тогда. Поговорю с ними, а потом пойдем гулять по горам.
Они вышли из пещеры еще до того, как стали возвращаться остальные, и зашагали в сторону шахты. На площадке перед шахтой Шаопин остановился, а Сяося пошла в отдел пропаганды и объявила о своем желании съехать в забой вместе с вечерней сменой. Когда она вышла на улицу, Шаопин повел ее вниз по склону, потом через мост на Черной речке и вверх, на холм. На площадке осталась толпа народу, которая обсуждала их, теряясь в догадках…
Глава 7
Задыхаясь, Шаопин с Сяося поднялись на холм и выбрались на покрытую травой площадку. Зеленая роща отгородила их от рудника, как яркая ширма.
Они сели на траву. Сердца бились быстро и шумно. Шаопин с Сяося не первый раз сидели рядом так близко: в Желтореченске они так же нежились на Башенном холме. Именно там, среди цветов, они впервые поцеловались.
И вот они опять сидели бок о бок. Невозможно было выразить словами, что бродило на душе. Время убегало прочь, жизнь менялась, но это прекрасное ощущение оставалось прежним. Шаопин обнял девушку своей крепкой рукой, Сяося взяла его за другую руку. Им не нужно было ничего говорить. Молчание было лучшим способом сказать все, что требуется.
Безмолвие. Горячее биение крови. Взгляды, распалявшие искорки их пламенной влюбленности. Без любви наша жизнь невозможна. Она обращает запустение в цветущий сад, убожество – в величие. Она воскрешает мертвых и озаряет живых. Несмотря на все муки и страдания, на ее холодную суровость, на горячечный жар страсти, любовь естественна для здоровой юности. Но какой загадочной, невероятной, непостижимой кажется она нам…
Конечно, они и сами знали, что живут далеко не в эдемском саду. Она была частью большого города, обладательницей славного призвания, овеянной нежным запахом – источником всех завидных прелестей современной жизни. Он был совершенно обычным шахтером, статистом в этой постановке, едва вылезшим из черноты земных недр, не отмытым от угольный пыли и кислого пота. Они были совершенно разными. Но вот они сидели, заключив друг друга в объятья.
До сих пор Шаопину не верилось, что он обнимает ее. С самого расставания он силился представить себе, какова будет их новая встреча, – и все не мог. На руднике его часто посещали мысли, что их отделяет колоссальное расстояние. Он любил ее, – но разве мог он быть с ней вместе? В этом и был корень проблемы.
Но вот она рядом. Да, рядом, в его руках, но разве от этого пропала та самая проклятая проблема? Увы. Под покровом горячих волн, заливавших его сердце, по временам проскальзывала холодная струя. Но сейчас нельзя было говорить об этом. Тепло этого мига было слишком драгоценным, и Шаопин был весь погружен в его нежную мякоть…
Держась за руки, они шли через рощу и молча смотрели на лежащий впереди рудник. Было время пересменки. Бригады менялись, как бойцы на линии огня. Выехавшие на-гора выходили из здания управления, съезжавшие в забой стекались ко входу в шахту.
Шаопин, показывая пальцем на разные строения, рассказывал Сяося о том, как здесь все устроено. Ткнув во впадину чуть повыше госпиталя, он глухо сказал:
– А там кладбище. Все сплошь ребята, погибшие в шахте.
Сяося долго смотрела в ту сторону.
Могильные холмики лепились один к другому. Перед ними стояли памятники. Несколько могил были совсем свежие, земля на них сверкала под солнцем. На ветру трепетали рваные бумажные ленты.
– Что ты собираешься делать дальше?.. – прошептала она.
– Собираюсь жить здесь… А что мне остается?
– Это покорность судьбе? Или это то, чего ты действительно хочешь? Твоя мечта?
– Я не думал об этом. Просто живу. Понимаешь, что бы там ни крутилось у тебя в голове, все равно нужно съезжать в забой. Это моя реальность. Захотел изменить судьбу – взял, изменил. Знаешь, так не бывает. Что до высоких идеалов – не думаю, что это синоним статуса той или иной работы. То, насколько свободен наш дух, или то, насколько наша жизнь наполнена смыслом, определяется в основном нашим отношением к труду. Разумеется, это не значит, что я собираюсь всю жизнь ишачить, как скотина. Думаешь, я не чувствую, что работа в шахте забирает все силы? Но куда от этого деваться? И кто избавлен от этого? Став частью такого мира, ты не можешь думать только о себе… У нас в стране, конечно, все плохо с техникой угледобычи. Если тебя не будет это раздражать, я могу поделиться с тобой кое-какими соображениями.
– Говори.
– Насколько я знаю, у нас средняя норма выработки по стране – примерно девять десятых тонны на брата, а в СССР, в Англии выдают по две тонны. В ФРГ, в Польше – больше трех. В Штатах – больше восьми, в Австралии – больше десяти. При открытой добыче у нас все равно не набирается две тонны, а за границей доходит до пятидесяти! До ста! В Руре все работы на шахтах контролируются компьютерами… Нормальный человек просто так устроен: он не только думает о своей работе, на какое бы место его ни поставили, – он вкладывает в нее частичку души. Ты думаешь о делах редакции – я о руднике. Я мечтаю, чтобы у нас были передовые технологии и передовое оснащение. Но для этого нужны хорошие специалисты. А шахтеры и читать-то не умеют, настоящие долб… Прости, я не хотел… Даже я, несмотря на все свое образование, что я знаю? Разве нас учили толком? Я мечтаю поступить в инженерное училище при шахтоуправлении. После него я смогу наконец что-то сделать. Думаю, пару лет уйдет на подготовку к экзаменам – придется заново учить математику, физику, химию. Наверное, это не то, что ты имела в виду, когда говорила про мечту. Просто трезвый расчет…