Шаопин взял в охапку Сяося и почти что втянул ее в забой. Они оказались на площадке у выпускного отверстия. Тут они наконец смогли распрямиться.
Одежда Сяося уже насквозь промокла от пота. Ее лицо было так перепачкано, что невозможно было понять, женщина она или мужчина. Сяося была так напряжена, что не решалась заговорить. Она не могла поверить, что именно здесь проходит жизнь ее возлюбленного. Перед ней была одна тьма – плотный пласт черного, который тек и вращался…
Было два часа ночи. Настало время проститься. «Как встречаться нам тяжело, так тяжело расставаться – ветер жизни лишился сил, все цветы увядают»[54]. Казалось, что расстаются навек. В темноте Сяося еще раз сжала его руку. Ей так хотелось, чтобы ее ладонь осталась навсегда в теплой ладони Шаопина.
– Прощай. Я остаюсь, – сказал он.
– Я еще приеду…
Начальник отдела пропаганды и инспектор ждали ее. Шаопин выпустил руку, и они с бригадиром Ваном проводили Сяося взглядами. У поворота девушка обернулась, ища во тьме его лицо. Она увидела только колеблющийся вдалеке свет фонарей. Сяося слабо покачала своим фонарем. Так они простились…
Она не помнила, как выехала на поверхность. Когда Сяося отмылась и вернулась к себе в гостиницу, то сразу нырнула под сухое мягкое одеяло – и почувствовала себя так, словно только что вырвалась из объятий страшного шторма. В голове было совершенно пусто. Только бесконечная тьма шевелилась перед глазами…
На следующее утро, еще до рассвета, она села в единственную легковушку Речного Зубца. Пришедшие провожать ее руководители с любезными улыбками махали ей в окошко, но Сяося не было до них дела. Перед глазами был прежний мрак. Взгляд туманили слезы, в сердце была запечатана память обо всем, что случилось с ней здесь. Прощай, рудник, я еще вернусь. Здесь тот, о ком я думаю даже во сне. Какое место может сравниться с тобой? Теперь я люблю черный цвет. Как прекрасен он! Какое кровавое пламя кроется в его глубине, какой слепящий свет…
Машина проносилась по зеленым холмам. Солнце уже встало. Опоры высоковольтной линии на вершинах гор одна за одной втыкались в высокое синее небо, вытянутые долгим гусиным клином. Тот тут, то там по балкам расползались серо-черные пятна ближних рудников. Полные угля эшелоны с грохотом бежали по пологим холмам, пыхая молочно-белым дымом, кутавшим деревни по пригоркам.
Машина спустилась в ущелье. Взгляд уткнулся в откосы. Впереди лежал шумный, застроенный домами Медногорск.
Сяося вышла у здания аэропорта, на южной окраине города. Попрощалась с водителем, взяла свою красивую кожаную сумку и вошла в зал. Внутри было невероятно тихо. Редкие пассажиры медленно шагали по периметру, прогуливались перед прилавками, лениво выбирали какие-то вещи. Некоторые сидели в мягких кожаных креслах и молча смотрели на свисавшие с потолка люстры. Из репродуктора лилась нежная музыка. Женский хрипловато-сладкий голос выводил популярную мелодию.
Мы с ребятами решили
Отдохнуть на сельской шири —
С неба вдарило дождем,
Мы промокли целиком…
Сяося растерянно остановилась посреди сверкающего мраморной крошкой пола. Все было привычно, но странно чуждо. В ушах по-прежнему стоял грохот забойного конвейера. Перед глазами колебалась живая тьма…
Постояв какое-то время в зале ожидания, Сяося понемногу вернулась в обычный мир. Было слишком тихо – так тихо, что душу сводило невнятной болью. Она бросила взгляд на часы. Можно было успеть перекусить.
Сяося пошла в кафе. Ноги ступали по мягкому красному ковру, но тот временами начинал казаться ей черным.
Она попросила стакан горячего молока и пирожное. Отнесла свой заказ на столик и принялась бесшумно есть. Сквозь огромные окна кафе было видно, как на поле садятся пассажирские самолеты. Их крылья серебристо сверкали на солнце.
Через полчаса Сяося сама взлетела в голубое небо. Когда самолет выровнялся, она отстегнула ремень и посмотрела в иллюминатор. За ним было только белое молоко облаков. Сяося показалось, будто она видит, как от самого горизонта сквозь их текущие буруны, к ней подымается Шаопин – и на его черном лице расцветает белозубая улыбка. Вот он шагает, широко раскидывая ноги, по облакам… Шаопин! Шаопин! Она безмолвно звала его по имени. В горле стоял плотный ком, сердце жгло пламенем.
Не прошло и часа, как самолет опустился на западной оконечности провинциального центра, и Сяося спустилась по трапу. Яркое июньское солнце чудесно освещало мир. На огромной клумбе перед залом ожидания распустились пестрые цветы. Они были как узорная парча. Вдалеке за деревьями маячили бесконечные городские кварталы.
Сяося заметила за загородкой усердно махавшего ей из толпы коллегу. Он явно приехал за ней. На сердце было паршиво.
Коллегу звали Гао Лан. Он пришел в редакцию одновременно с Сяося. Молодой человек был выпускником филфака Северо-Западного университета. В прошлом году стажеров было всего двое – он и Сяося. Их обоих распределили в городскую рабочую группу, и они быстро сошлись. В редакции большое внимание обращали на стаж и возраст. С «дедами», конечно, было непросто, «молодежи» приходилось брать все с боем – Сяося с Гао Ланом сошлись на этой почве. Гао Лан был очень знающим парнем и человеком приличным. Они часто болтали. Но какое-то время назад Сяося почувствовала, что в своем дружелюбии Гао Лан стал немножко перегибать палку, – как будто имел что-то в виду, но не решался сказать. Сяося совершенно не хотела обижать его, но не было и нужды говорить ему сейчас, что у нее уже есть парень. Вот если он решит объясниться – тогда она и расскажет ему про Шаопина.
Отец Гао Лана был заместителем председателя местного горсовета. Его дед раньше был членом ЦК, а теперь работал в Центральной дисциплинарной комиссии. Семья Гао была из того же уезда, что и семья Тянь, но сам парень рос у деда в Пекине, он приехал в провинцию, только когда подошло время поступать в институт. Он никогда не был в родном уезде и вообще слабо представлял себе жизнь в деревне. Гао Лан был совершенный пекинец.
Сяося пожала коллеге руку. Вместе они вышли из зала ожидания на площадь. Парень приехал за ней на машине горсовета. Он был в очень приподнятом настроении и, кажется, даже специально приоделся. Его кожаные сандалии были начищены до блеска, стрелки на брюках отглажены, рубашка с коротким рукавом сверкала белизной, на шее был повязан темно-красный галстук. Сяося чуть не рассмеялась, увидев его в таком виде. Он выглядел как экскурсовод из международного туристического агентства или работник высококлассного отеля.
Легковушка полетела по бульвару, тянувшемуся от аэропорта, и влилась в поток машин и пешеходов. Они сбросили скорость. За стеклами медленно сменяли друг друга пестрые городские пейзажи. В огромных окнах магазинов деланно улыбались манекены, медленно вращаясь вокруг собственной оси. Пешеходы уже были одеты по-летнему. Под пышными софорами летели пестрые юбки девушек, яркие, как павлиньи хвосты. Со всех сторон неслись резкие звуки магнитофонов – популярные мелодии с примесью электроники.
– Я высчитал, что ты должна вернуться сегодня, – сказал Гао Лан, откидываясь на мягком заднем сиденье. Он говорил с заметным пекинским выговором.
– Спасибо тебе… Что в мире происходит? Я несколько дней газет не читала, – перевела Сяося тему.
– Ну, в стране как обычно – сельхозсводки, промсводки. Самая важная новость такая: четырнадцатого июня на чемпионате мира по футболу команда Бельгии со счетом 1:0 обыграла прежнего чемпиона – команду Аргентины. Аргентинцам крупно не повезло: в тот же день глава их контингента на Фолклендах, генерал Менендес, сдался англичанам.
– Да? Еще какие новости?
– Еще… «Красные кхмеры»[55] опять убили дюжину вьетнамских солдат в Кампонгтяме.
Они оба горько улыбнулись.
Машина катилась по широкому проспекту Освобождения и наконец остановилась недалеко от Барабанной башни, перед хорошо знакомым им рестораном «Черный лебедь». Гао Лан уже дважды приглашал Сяося в «Лебедя» и сегодня явно намеревался сделать то же самое. По правде сказать, у нее совершенно не было настроения набивать живот всякими деликатесами. Но ей было неудобно отказать горящему энтузиазмом парню. Она почувствовала где-то в глубине души, что, пожалуй, вот-вот настанет время для откровенного и неприятного разговора. Сяося всеми силами старалась не дать коллеге почувствовать, как ей тяжело. Она вошла следом за ним в отдельный кабинет на втором этаже.
Здесь тоже лежали красные ковры. В бокалы было налито красное вино, на блюде покоился в красном соусе целый карп, и даже лицо Гао Лана отливало нервным красноватым румянцем. Магнитола на стойке посверкивала красными огоньками. Из нее лилась нежная музыка…
Но перед глазами Сяося была одна всесокрушающая тьма. Ее душа вернулась в далекую шахту, в черноту. Там по его лицу и по лицам его товарищей бежал черный пот, пока они накидывали черный уголь в желоб…
Но сама она сидела в этом изысканном месте в окружении роскошных блюд… О, сладость жизни. Как часто тебя сменяет горечь!
– Ты что-то… сама не своя, – Гао Лан взял бокал и протянул Сяося. Его умные глаза напряженно всматривались в нее.
Она легонько улыбнулась, взяла бокал и чокнулась с ним.
– Короче, Аргентина проиграла войну… Расскажи, что ты чувствуешь? – спросил Гао Лан так, словно это событие имело к ним самое прямое отношение. То была журналистская привычка.
– Мне сложно сказать, – рассеянно сказала Сяося. – Знаешь, мне очень нравится Тэтчер. Я восхищаюсь ей как воплощением британского джентльмена, той решительностью, с какой она отправила флот черт-те куда, чтобы защищать безлюдные острова, не поскупившись на колоссальные расходы. Но в душе я плачу об аргентинцах. Их убогие заслоны не способны сохранить ни клочка земли прямо перед собственным домом…
– Так жалко, что их команда проиграла. Бельгий