Шаопин вошел в такой раж, что здоровяк Ань пополз от него на всех четырех. Но Шаопин ухватил его за откляченные ноги и притянул к самой дыре конвейера. Соцзы повис вниз головой прямо над непроглядной бездной. Конвейер грохотал, и поток угля водопадом лился мимо него в бездонное черное ничто. Соцзы орал, как свинья на бойне: стоило Шаопину отпустить его, и тот моментально ухнул бы в кромешный ужас угольного ада.
На крики прибежал Лэй Ханьи. Он не стал прекращать эту рискованную забаву, а только рассмеялся.
– Гляди-ка, а я все трепыхался, что некем заменить Шицая. А Шаопин-то мастер на все руки. Можно и бригадиром поставить. Ладно, оставь уже его.
Заместитель Лэй стоял в сторонке и посмеивался. Шаопин выволок Соцзы обратно и отбросил его в сторону, как мертвую скотину…
Младший Сунь не отдавал себе отчета в том, что его авторитет в бригаде стал куда выше, чем раньше. В забое всегда уважали силу. Если умеешь драться, значит, и работник из тебя ничего, значит, парни будут у тебя, как шелковые. Лэй Ханьи говорит правду. Некоторые бригадиры, да и начальники рангом повыше, выбились в люди именно кулаками.
Но даже одолев Соцзы, Шаопин чувствовал, как его слова больно ранили душу. Они оскорбляли и Хуэйин, и память погибшего бригадира.
Уже в купальне, переодевшись в чистое, Соцзы заискивающе протянул Шаопину сигаретку. После славного «угощения» он безропотно признал шаопиново право сильного. – Знаешь, ведь наш бригадир погиб, тебя, дурака, спасая. Если бы не он – лежать бы тебе сейчас в деревянном ящике, – затягиваясь, сказал Шаопин.
Соцзы молча опустил голову.
В полдень Шаопин не пошел к Хуэйин обедать. Он побрел на опаленный солнцем склон за больницей. Побродив по нему, Шаопин нарвал охапку цветов, дошагал до кладбища и возложил их на могилу бригадира. Он молча опустился на землю и измученно закрыл глаза.
Рядом прошуршали шаги. Шаопин открыл глаза, увидел Соцзы и ничуть не удивился. Тот держал в руках бутылку водки. Он откупорил ее и вылил все на каменный алтарь перед могилой.
– Бригадир наш при жизни был не дурак выпить. Ну, помянем…
Опорожнив бутыль, он отшвырнул ее вниз. Тара покатилась по склону, а Соцзы грузно опустился рядом с Шаопином. Они сидели молча, пока солнце не начало валиться за горизонт.
Глава 12
После внедрения системы производственной ответственности проблемы с продуктами питания и одеждой быстро сошли на нет, но на смену им пришли другие. В деревне совершенно не было денег – даже покупка удобрений, масла и соли стала настоящей головной болью. Шаоань решил помочь своим землякам и начал расширение кирпичного завода, чтобы на предприятии смогло работать больше людей. Закупил в Хэнани новую технику, по совету Юйтина устроил грандиозную церемонию «первого обжига». На нее приехал лично глава уезда Чжоу Вэньлун. Пока люди ждали возможности заработать, как снег на голову, свалилось большое несчастье: заводские печи засбоили, и огромная партия готовых кирпичей вышла наружу покрытой глубокими трещинами. Словом, это была просто груда бесполезных отходов.
Вся проблема была в том хэнаньце, которого Шаоань взял недавно на завод, положив тому совсем немаленькую зарплату. Бывший продавец горшков на самом деле ни бельмеса не смыслил в производстве кирпича, а сбившийся с ног Шаоань доверил ему весь обжиг. Вышла настоящая катастрофа.
Она оказалась опустошительной. По приблизительным подсчетам, убытки составили больше пяти – шести тысяч юаней. Это было равнозначно банкротству. Десятки людей в Двуречье работали на Шаоаня почти месяц, а теперь он не мог заплатить им и полфэня. На новые машины он взял кредит в банке – огромную сумму в десять тысяч юаней, каждый месяц набегала целая сотня процентов…
Первое, что сделали отчаявшиеся люди, – это избили хвастливого уроженца Хэнани. Но тем дело и кончилось. Хэнанец прихватил свой немаленький аванс и испарился. Проклиная себя и всех остальных, работники уныло разошлись по домам. Некоторые, уходя, говорили:
– Ты, Шаоань, все равно должен нам заплатить. Подходит время сажать пшеницу – и где теперь, скажи на милость, брать деньги на удобрения?
Шумный процветающий кирпичный завод был теперь похож на пустые декорации. Люди ушли, остался один хаос бестолково побросанных в кучу вещей. Все было не то, что прежде. Шаоань и его жена, обанкротившиеся за одну ночь, рыдали о непоправимой трагедии.
В деревне только и разговоров было, что о свалившейся на Шаоаня беде. Весть о ней разнеслась мгновенно. Одни вздыхали, другие сочувствовали, третьи злорадствовали. Кто-то болтал всякий вздор. Кто-то отмалчивался. Тянь Футан пришел в такое волнение, что совсем расклеился и захаркал кровью. Главный двуреченский ведун стал рассказывать, что однажды ночью на юго-западе видел зловещий красный свет, полыхнувший в небесах, и понял, что Шаоаня ждет беда…
Когда наступила ночь, Шаоань и Сюлянь не пошли домой. Зареванные, они сидели на куче обожженных кирпичей и молча смотрели, как луна восходит над речкой. Они не знали, как реагировать на это катастрофическое потрясение, даже представить себе не могли, что их судьба примет такой драматический оборот. Они были совершенно к нему не готовы.
Шаоань дрожащими руками скатал самокрутку. Сюлянь со слезами подошла к нему, взяла спичку и помогла прикурить. Потом упала ему на колени и снова беззвучно заплакала. Шаоань тяжело вздохнул и нежно погладил пыльные волосы жены, словно баюкая ребенка. Он не мог ее утешить.
– Не смей слишком сильно переживать, слышишь? – мягко сказала Сюлянь. – Если вдруг заболеешь от нервов – нам совсем несладко придется.
– Что же делать-то… – лицо Шаоаня дернулось, как от боли. Он не знал, к кому был обращен его вопрос – к жене или к самому себе.
– Разве мы не можем начать все с начала? – спросила она, распахнув свои большие глаза.
Шаоань вскинул голову и, как помешанный, улыбнулся куда-то в сияющее звездное небо.
– Начать сначала? – он с горечью посмотрел на жену. – А деньги? Ты посчитай – один только кредит плюс зарплата – это уже десять тысяч. У нас с тобой ни фэня, на что мы станем покупать уголь? Как платить за транспортировку? Чем людям платить? Разве мы вдвоем сможем управиться с оборудованием? А проценты-то капают! Как рассчитаться с нашими земляками? Сейчас это самое неотложное. Они уже дошли до ручки…
– Можно взять еще кредит?
– Господи, да как?! – закричал Шаоань. – Думаешь, я посмею? Мы уже взяли столько взаймы, а теперь мы банкроты. Разве государство даст денег тому, кто не может вернуть?
– Тогда мы можем продать оборудование.
– Нет! – снова закричал Шаоань. – Нам все равно ни на что не хватит. Все наше будущее зависит от этой техники, понимаешь? Если продадим ее сейчас, мы больше никогда не сможем себе такое позволить. Никогда! С кредитом что-нибудь придумаем, пока нужно только аккуратно выплачивать проценты. Сейчас самое главное – заплатить тем, кто работал на нас в деревне…
Выхода не было.
Они молча погрузились в бездну отчаяния. Позабыв о еде и сне, семья Сунь беспомощно сидела на груде битого кирпича, не зная, что предпринять. Было далеко за полночь. На Цзиневой излучине погасли последние огни. Луна тихо освещала безмолвную дремоту земли. Река перекатывала серебристо-белые волны, и ее звонкое журчание било о края оврага. Вечерний ветер был полон прохлады – он нес первые весточки о приближении осени, задувая с проезжей дороги манящим ароматом рано созревших колосьев.
Жаркое лето подходило к концу. Яркое пламя кирпичного завода угасло вместе с ним.
Обычному крестьянину трудно оседлать волну больших перемен, и сорваться с нее – дело одного короткого мгновения. Люди вроде Шаоаня, которые позже были удостоены чести зваться «предпринимателями», в начале своего пути отнюдь не были неуязвимы. Одна случайность могла привести к полному краху. В этом не было ничего из ряда вон выходящего. И Китай, и сами они пробирались на ощупь по новой тернистой тропе, неизбежно набивая досадные шишки.
То была их реальность. Вопрос был лишь в том, хватит ли сил вновь подняться на ноги после падения и зашагать дальше. Вне всяких сомнений, общество должно было продолжить свой путь. Но что мог один человек? Шаоаню было не по силам выбраться из затянувшей его трясины и оправиться от внезапно свалившегося на него бедствия. Он уныло сидел на груде битых кирпичей, как птица со сломанными крыльями, и дрожал от ночного ветра. Каким бы сильным он ни казался, Шаоань был всего лишь обычным деревенским парнем. Как мог он противостоять столь бессердечному удару судьбы? Конечно, он никогда не падал под ее натиском – боролся, собирал все свое мужество и всякий раз – начинал сначала. Но прежде за душой у Шаоаня не было ни фэня. Каждый новый раз давался ему легко. Теперь же от долгов было не продохнуть.
Шаоань с женой сидели, убитые горем. Внезапно они увидели, как на белую от луны дорогу, заложив руки за спину, сутуло выходит высокий старик Сунь. Свернув на холм, он зашагал прямо к ним.
Отец молча остановился, пыхнул пару раз трубкой:
– Ступайте домой, мать еды приготовила.
В трубке мерцал живой огонек.
Слезы навернулись Шаоаню на глаза и закапали на изможденные щеки. Он знал, что только самые близкие не бросят его в такой час. Родители были раздавлены его несчастьем. Шаоань подумал, что после раздела имущества не больно-то заботился о них. Теперь же он утягивал их за собой в тревожное болото…
Сюлянь встала на ноги и тоже стала уговаривать Шаоаня пойти домой. Молодые уныло пошли за стариком Юйхоу. Лунный свет был ослепительно ярок, и земля сверкала под ним, как серебро или речная вода. Ночь была невыразимо прекрасна, но на сердцах лежала печаль.
В их новом доме пахло горячей яичной лапшой, и мать, дрожа, расставляла дымящиеся тарелки на кане. Шаоань и Сюлянь только немного поковыряли еду палочками. Мать вытерла слезы фартуком и сказала:
– Поели бы, чего уж…
Старик Сунь сидел на корточках перед каном, низко склонив седую голову, и курил. Рука, сжимавшая трубку, слегка подрагивала. Прошлые потрясения заставляли старого Суня трусить при первых же известиях о любых неурядицах. Он никак не ожидал, что на сына свалится такая катастрофа. Это было слишком ужасно. Десять тысяч долга! Такие деньги не вернуть ни ему, ни сыну, ни даже внуку.