– Какого черта?! Горе ты луковое… – Шаопин был очень недоволен.
– Так выпал прошел, а этот в вентштреке дрыхнет… Ну я и малость того… Хых.
– Сильно избил-то? – Шаопин занервничал.
– Да так, маленько. Носопырку подкровянил немного… – Ань Соцзы сверкнул белыми зубами.
– В шахту-то съехать сможет?
– А чего нет-то! В бане уже очухался, сигаретками угощал.
Шаопин не стал больше думать об этом. Ничего страшного – ну, получил пару оплеух, лишь бы работал на совесть. Он пошел в общежитие сбросить вещи. Шаопин еще не обедал и решил поспешить к Хуэйин: та наверняка приготовила угощение. Он прихватил подарки и зашагал на восток вдоль железнодорожной линии в свой знакомый двор.
На откосе рядом с водопроводом он заметил пурпурные цветы ипомеи, качавшие головками из-за стены, и тяжелые диски подсолнечника, груженные спелыми семенами. Каждый раз, когда он входил в этот двор, сердце его начинало биться чаще. Здесь его душа обретала сердечное утешение, здесь была его надежная опора.
Шаопин вошел и увидел, что еда уже на столе, аккуратно прикрытая блюдцами, а на прежнем месте красуется его неизменный стакан. Вот только Минмин ревел в голос, а Хуэйин нервно вытирала о фартук потные ладони. Уголек жался к мальчику и оглушительно лаял на его мать, очевидно думая, что она расстроила его юного хозяина.
– Что случилось? – Шаопин положил сумку с вещами на тумбу и наклонился, чтобы обнять Минмина.
– Говорит, в школе после обеда будут эстафеты, мол, все родители придут болеть за своих детей. Упрашивал меня пойти. А у меня смена после обеда… – протянула Хуэйин.
– Разве ты не можешь отпроситься? Все придут болеть, а за меня никто… – заревел Минмин. Уголек поддержал его лаем.
– Давай я приду? Сегодня днем все равно не работаю, – улыбнулся Шаопин.
Минмин тут же перестал плакать, просиял и обвил руками шею Шаопина. Уголек положил передние лапы ему на плечи. Он был явно рад.
Хуэйин отвернулась, взяла бутылку, наполнила до краев стакан Шаопина и со страдальческой улыбкой, словно собиралась вот-вот разрыдаться, стала упрашивать его поесть.
– Успеется, – откликнулся Шаопин, подхватил сумку и достал из нее новенький школьный портфель и две дюжины цветных карандашей. Минмин запрыгал и завизжал от радости.
– Портишь мне ребенка… – буркнула Хуэйин, но на лице у нее расцвела искренняя радость.
Потом Шаопин достал медный колокольчик для Уголька. Хуэйин быстро вытащила из коробки красную ленту, и они все вместе с шутками и смехом привязали колокольчик на шею веселого пса.
– Ну-ка пройдись, – сказал Минмин собаке.
Умный щенок застучал лапками по полу, и колокольчик нежно зазвенел.
После еды Хуэйин побежала в ламповую, а Шаопин, Минмин и Уголек не спеша зашагали в школу. В небесно-голубом костюмчике с белыми полосками мальчик выглядел весело и важно. Уголек, высунув язык, бегал вокруг. Они шли вдоль железной дороги, мимо обогатительного корпуса, прямо к воротам начальной школы.
У школьных ворот возникла небольшая проблема: старичок-вахтер никак не хотел пускать собачонку. Минмин почти плакал – он безумно хотел, чтобы Уголек тоже болел за него. Шаопин уговаривал и так и эдак, и, наконец, сунул старику сигаретку. Тот ловко прикурил от поднесенной Шаопином спички и окончательно капитулировал. Уголек прошел с «казенной части».
В школе было полно народу. Дети надели яркие спортивные костюмы, родители пришли поддержать своих чад. Шахтеры явно баловали детей – в их нелегкой жизни бóльшая часть приятных эмоций была связана именно с обожаемыми отпрысками. В большом городе родители наверняка не пришли бы на такие вполне регулярные соревнования, но для шахтеров это было важное событие – они не могли его пропустить. Потакая своим первоклашкам, кое-кто даже не пошел на работу, лишь бы принять участие в этом «спортивном мероприятии».
В толпе узнали Шаопина и удивленно спросили:
– А ты что тут делаешь?
– Пришел поболеть за сына бригадира Вана, – честно ответил он.
В ответ ойкнули, словно Шаопин раскрыл какую-то большую тайну. Но ему было совершенно наплевать. Он знал, что о нем с Хуэйин давным-давно чего только не болтают. Постоянный треп об «отношениях» на шахте был как дежурный поход на рынок – никто не считал это чем-то из ряда вон выходящим.
На спортплощадке школы белым и серым была нарисована уйма линий и кругов. Эстафеты состояли из бега, прыжков через скакалку и кучи разных других развлечений. Мальчишки-второклашки бежали разные дистанции, девочки прыгали. Минмин участвовал в забеге на пятьдесят метров.
Перед началом соревнования Шаопин несколько раз наказал ему не пялиться по сторонам, просто бежать вперед. Когда ребята замерли на старте, родители собрались по обе стороны беговой дорожки и дрожали от напряжения, словно бежать предстояло им самим. Шаопин с Угольком протиснулись сквозь толпу, готовые в любой момент крикнуть: «Давай, поднажми, Минмин!»
Едва прозвучал сигнал, как дети по-заячьи рванули вперед. Взрослые понеслись вдоль дорожки, выкрикивая имена и прозвища, переживая, стараясь помочь. Голоса взлетали к самому небу. Шаопин с Угольком бежали вместе. Шаопин вопил:
– Минмин, давай, Минмин, давай! – В этот миг он словно бы сам стал ребенком, страстно желающим только одного – победы.
Запыхавшийся Минмин первым пересек финишную черту. Шаопин обхватил его руками, засмеялся, закричал и покатился с ним вместе по земле. Уголек рванул вперед и присоединился к общему веселью.
Когда Минмин гордо взошел на чемпионское место и получил почетную грамоту и пластиковый пенал, Шаопина переполнила гордость. Он был тронут этим гораздо сильнее, чем своей собственной наградой. Уголек рывком вскочил на помост, закинул на Минмина передние лапы и кинулся лизать ему руки, чем изрядно всех рассмешил.
После соревнований они вернулись домой, как победоносные солдаты. Хуэйин была так счастлива, что не знала, что сказать. Они вместе прилепили новую грамоту рядом с красовавшимся на стене дипломом «примерного ученика».
Только после ужина, когда стало совсем темно, Шаопин, совершенно счастливый, покинул дом Хуэйин.
Глава 21
В последний день восемьдесят четвертого года в Медногорске выпал первый, едва заметный, снег. Когда около полудня выглянуло солнце, он мгновенно стаял. После зимнего солнцестояния прошло не так много дней, и в воздухе не успел разлиться настоящий холод. Земля все еще казалась чуть влажной.
В домишках и пещерах Речного Зубца жарили, парили, варили… Воздух был напоен запахами. Хотя на руднике не праздновали «заморский» Новый год так, как в больших городах, но и не относились к нему свысока. Самое малое – готовили большой обед, чтобы проводить год старый, уходящий. Ждали завтрашнего дня, с которым откроется заново отсчет дней, – и тут уж не обходилось без традиционных пельменей.
Пока на поверхности все ощутимее чувствовалась атмосфера праздника, тысячи горняков трудились не покладая рук в забое. Подземные работы не прекращались и в праздничные дни. Шахтеры привыкли съезжать под землю, не обращая на это внимания. Хотя все знали, какой сегодня день, они оставались спокойны.
Смена Шаопина съехала в забой в восемь часов утра. Они проработали под землей девять часов и только к пяти пополудни начали выезжать на-гора.
Непроглядно-черные полуживые силуэты, как всегда, молча появлялись из тьмы, сдавали в окошко фонари и шагали в сторону бассейнов. Стянув спецовку, шахтеры нервно прикуривали две сигареты разом и голыми падали на кафельный пол перед шкафчиками или у бассейна. Они попыхивали дымом, казавшимся особенно сладким. Снаружи уже доносился едва уловимый шум и редкие хлопки петард.
Накурившись, один за другим рабочие запрыгивали в угольно-черный бассейн с горячей водой и блаженно стонали. Они не вылезали оттуда верных полчаса. Сегодня после бассейна все ополаскивались для верности еще раз из-под крана: им предстояло натянуть на себя свою лучшую, до хруста выстиранную одежду.
Сменив грязные вонючие спецовки на новые праздничные наряды, умастив лицо, горняки ныряли в сверкающие кожаные ботинки и выходили из здания совершенно новыми людьми, сияя так, что самим становилось неловко. Уже в восемь утра им предстояло опять натянуть черные спецовки и съехать в забой, но пока – хоть несколько часов Нового года – так хотелось провести красиво.
Шаопин чувствовал себя так же. Смыв угольную пыль, он переоделся в белоснежную рубашку и темно-синюю куртку, натянул джинсы с кроссовками, а потом молодцевато выпустил белоснежный воротник наружу. Его шаги легко ложились на плиточный пол шахтоуправления – куда легче и веселее, чем обычно. Он собирался отправиться прямо к Хуэйин. Они уже уговорились о новогоднем ужине.
– Дядя Сунь!
Как только Шаопин вышел из здания, к нему подлетел Минмин вместе с Угольком. Мальчик был одет в симпатичный комплект, который не так давно купил ему добрый бригадир. На шее красовался красный галстук. Шаопин бросился навстречу и обнял малыша:
– Только подошел?
– Да нет, мы с Угольком давно тебя ждем, мама велела встретить, она там еды наготовила – ух!
Шаопин посадил Минмина на шею и вместе с веселым щенком зашагал вдоль железной дороги. Солнце – едва заметным намеком в тонких облаках – уже почти пропало за дальними горами. Весь рудник был захвачен праздничным гамом бурлящих голосов. Время от времени в прохладном влажном воздухе разносились горячие плески петард.
Хуэйин уже выставила на стол водку с закуской и стояла у двери, вытирая о фартук красные от воды руки. Она расплылась в улыбке.
Втроем они расселись в уютном тепле вокруг маленького стола, стали есть и смотреть телевизор. Уголек приткнулся к Минмину и уписывал из битого тазика приготовленное специально для него новогоднее угощение.
Теплота окутала измученные тело и разум Шаопина. Сердце обволокло нежностью и радостью. Спасибо, Хуэйин, спасибо, Минмин, спасибо, малыш Уголек, спасибо, жизнь…