— Чего-нибудь другого. Он пьет сухое вино, — сказал Сеймур.
— Пойду, скажу.
Все, что рассказал Клод после ухода Аслана, казалось Сеймуру невероятным, хотя он и был уверен, что все сказанное чистой воды правда.
Недавно генерал де Голль встречался с господином Хрущевым. Встретились для того, чтобы разрешить проблемы, накопившиеся за время войны. Проблем накопилось много, но одна из них относилась к числу главных — судьба военнопленных, бывших участников Сопротивления, вернувшихся в СССР. Узнав от де Голля о том, как с ними поступили в его стране, Хрущев был потрясен. Он дал слово восстановить справедливость и свое обещание выполнил. На сегодняшний день все они освобождены и восстановлены в гражданских правах.
Клод замолчал, когда в открытой двери появился Аслан.
— Вы можете разговаривать и при мне, ты же знаешь, по-французски я не понимаю. А вино и еду сейчас принесут, — при желании можно было заметить, что Аслан чем-то смущен. По его словам, первое, что он увидел, выйдя из ворот, был Самандар, непринужденно прогуливающийся в сопровождении племянника.
— Непринужденно прогуливающийся Самандар, это ты хорошо придумал, — одобрил Сеймур.
Он сказал, что гуляет здесь главным образом по своей инициативе, но с одобрения куратора. Горит желанием выполнять указания членов делегации и сопровождающих лиц, для чего государство в лице руководителя района выдало ему безразмерную скатерть-самобранку. Вот и все. Я вежливо попросил его сходить в ресторан и принести нам вина и еды.
— И он пошел?
— Побежал. После того как мы с ним подробно обсудили меню. По-моему, таким поведением он пытается загладить впечатление от утреннего жертвоприношения… Ладно, вы беседуйте, а я в ожидании обеда пойду непринужденно прогуляюсь в саду.
— Я тебя прошу, посиди с нами, Клод рассказывает поразительные вещи, послушай.
Клод, не скрывая удовольствия, рассказал, что на Первого секретаря Центрального Комитета Хрущева произвело также приятное впечатление письмо Генерального секретаря компартии Мориса Тореза, в котором тот просит восстановить справедливость и способствовать беспрепятственному выезду гражданина Французской республики Сеймура Рафибейли за пределы СССР.
— Вопрос. Каким образом Морису Торезу пришло в голову ходатайствовать за незнакомого человека, о котором прежде он ничего не слышал? — Сеймур испытующе посмотрел на Клода. — Да?
— Да, — подтвердил Клод. — Попросил его я. И еще за тебя поручились все оставшиеся в живых коммунисты нашего с тобой бывшего отряда. Письмо Торезу подписали сто четырнадцать человек. Что ты можешь на это сказать?
— Говорю. — Сеймур был взволнован. — Сказка! Прекрасная сказка, в которую хочется поверить.
Произведенным эффектом Клод остался доволен.
— Тогда послушай продолжение сказки. Завтра ты вылетаешь вместе с нами в Москву, а оттуда через день в Париж. Согласие властей получено. — Клод положил на стол паспорт. — Это твой французский паспорт с визой.
Аслан был потрясен.
— Первый раз в жизни вижу человека, который уезжает за границу, — благоговейно прошептал он, листая французский паспорт Сеймура. — И ты теперь будешь там жить? Молчи, молчи. Пусть ответит товарищ иностранец. Переведи.
Клод сказал, что Сеймур будет жить во Франции, где у него есть друзья, домик в городе Алби и счет в банке.
— Счастливец! Чувствую, как от зависти у меня начинается диабет! — диабетом Аслан заболеть не успел, потому что как раз в это время раздался стук, и в комнату просунулась голова Газанфара:
— Нести?
— Быстро! — приказал Аслан. — Наверно, все уже остыло.
Появившийся вслед за Газанфаром официант с тележкой стал проворно накрывать стол.
— Вижу по твоей физиономии, что в ресторане ты хорошо поел. Никуда не отлучайся, иди в сторожку и сыграй с охранником в нарды. Может быть, позже придется еще раз съездить за вином. Все понял?
Газанфар послушно кивнул.
— А Самандару что сказать? Он там. Стоит в коридоре.
Получить приглашение к столу Самандару в этот день было не суждено.
— Откуда я знаю? Скажи ему, что хочешь, я в ваши дела не вмешиваюсь, — мастерски изобразив приступ мимолетного скудоумия, пожал плечами Аслан.
Под аплодисменты участников застолья в комнату в сопровождении медсестры вошла Марион. Она выглядела здоровой и подтвердила это интересным комментарием к сегодняшнему происшествию, после того как Клод усадил ее рядом с собой. Медсестра села рядом.
Веселье за столом достигло высшей точки, когда приехал товарищ Назимов. За стол он сел, но пить наотрез отказался. Он ел осетрину на вертеле и запивал ее минеральной водой.
— Я приехал, чтобы узнать ваше мнение, — сказал куратор Назимов Клоду. — Завтра с утра мы прямо отсюда поедем на нефтеперегонный завод, затем на прием в Министерство культуры, а оттуда прямо в аэропорт.
Прежде чем ответить, Клод посмотрел на Аслана.
— Это невозможно, — сказал Аслан, выслушав перевод. — Мадам Вернье следует подготовиться. Самолет до Москвы летит шесть часов с двумя посадками — это серьезная нагрузка на организм, и рисковать я ей не советую. Лучше всего, если в аэропорт она поедет отсюда.
— Прежде всего безопасность мадам Вернье, — от себя добавил Сеймур.
Слова Сеймура куратор пропустил мимо ушей.
— Имей в виду, — криво усмехнувшись, сказал Аслану товарищ Назимов, кивнув на Сеймура. — Он уедет с ними, а ты-то останешься здесь.
— Договорились, с этой минуты мы с тобой на «ты». Только, ты тоже имей в виду, они уедут, а ты-то останешься здесь, хе-хе! — шутливым тоном, в котором явственно сквозил вызов, сказал Аслан.
— Ты что хочешь этим сказать? — с потемневшим лицом спросил Назимов. Чувствовалось, что куратор теряет самообладание.
— Хочу сказать, что и вы, и я, и наши дети, и внуки будут до конца жизни жить здесь и за границу не переедут, — доброжелательно объяснил Аслан. — Потому что ни вас, товарищ Назимов, ни меня переехать во Францию никто не пригласит.
— Что-нибудь случилось? — заинтересовалась Марион, поняв, что речь идет о ней.
— Товарищ куратор спрашивает, хотите ли вы завтра утром поехать на нефтеперерабатывающий завод и посмотреть там на самую мощную в Европе крекинг-установку, перерабатывающую сырую нефть в бензин, дизельное топливо и мазут? — через переводчика объяснил ей доктор.
— Нет, — решительно отказалась Марион, — мне не хочется ехать смотреть на нефть и бензин. Я не люблю запах бензина.
Товарищ Назимов посмотрел на бокал с вином в руке пациентки доктора Аслана и рассмеялся.
— Все сошли с ума, — ни к кому не обращаясь, сказал он. — Невозможно работать.
Беседа на тему здоровья Марион продолжилась. Она рассказала внимательно слушающему доктору, что в первый раз в обморок упала в 1944 году в городе Алби. Она увидела, как на улице трое мужчин, один из них полицейский, садовыми ножницами насильно стригут наголо молодую женщину. Женщина билась всем телом, истошно кричала, но бесполезно, стрижка продолжалась. Марион попыталась помочь несчастной, но полицейский приказал ей не вмешиваться, и она потеряла сознание.
Аслан не мог понять, как это могло произойти, что во Франции средь бела дня какие-то посторонние люди насильно стригли женщину. Вмешался Клод. Он рассказал, что в 1944 году во Франции не осталось ни одного германского оккупанта. И тогда французы воспряли и начали очищать страну от предателей коллаборационистов. Сотрудничавших с немцами мужчин сажали в тюрьму, а женщин, повинных в горизонтальном коллаборационизме, то есть оказывающих оккупантам интимные услуги, публично подвергали стрижке наголо. Насильственно были пострижены двадцать тысяч женщин. Это продолжалось год, а затем вмешался де Голль и все, мужчины и женщины, были прощены и приравнены в правах ко всем остальным французам.
Узнав о том, что у Марион случались обмороки и до приезда в Амбуран, Назимов почему-то воодушевился:
— Очень хорошо. Вот видите! Выясняется, что мадам Вернье падала в обморок и до Амбурана. Это обязательно надо отметить в отчете, — одобрительно сказал он и, подняв бокал, до которого прежде не дотрагивался, предложил выпить за здоровье мадам Вернье, которая мужественно перенесла выпавшие на ее долю неприятности средней тяжести.
Вспоминали Виктора. Клод рассказал, что после отъезда Сеймура Витек получил лицензию и открыл на главной городской улице кафе под непонятным для горожан названием «Анна унд Марта баден».
— Очень популярное кафе с баром, — сказала Сеймуру Марион. — Управляет им Мишель Астахов. В каждый приезд в Алби мы с Клодом туда заходим. Между прочим, над стойкой бара висит большая фотография. Ты на ней в смокинге, весь в орденах и улыбаешься.
Назимову, судя по всему, застолье понравилось. Во всяком случае, он произнес несколько прочувственных тостов. А когда говорил о вечной неувядаемой дружбе народов Советского Союза, Азербайджана и Франции, у него трогательно дрогнул голос.
— Я на твоем месте плясал бы от радости, а по тебе не поймешь, рад ты или нет, — сказал Аслан, когда, попрощавшись, они вдвоем шли по направлению к совхозу.
— Рад? Когда Клод выложил на стол мой паспорт с визой, я понял, как выглядит счастье.
— Это и есть счастье! Но все равно такое у меня ощущение, что ты непрерывно что-то обдумываешь.
— Так и есть, нормальный человек перед долгой поездкой должен все обдумать.
— У тебя вид как на похоронах доктора Аслана. Перед отъездом и поговорить бы не помешало. И долго еще ты собираешься думать?
— Боюсь, что до самого утра, — усмехнулся Сеймур.
— Тогда до завтра, прощаться приеду в аэропорт.
Они расстались на остановке, когда подошел последний автобус.
Вещи были собраны, Марион и Клод ждали машину.
Сеймур смотрел на улыбающегося друга и никак не мог заставить себя сообщить ему свое решение.
— Я решил остаться, — сказал Сеймур. — Спасибо тебе за все, но я остаюсь, — Клод молча смотрел на него. — Ты должен понять меня. У меня было время над всем подумать, и я понял, что не сумею жить на чужбине.