Я чувствую, как горят мои щеки, и выпиваю глоток вина, чтобы избавиться от внезапной сухости во рту. Ненавижу себя за то, что я так предсказуема.
– Откуда этот шрам? – спрашиваю я в попытке отвлечь внимание от его голой груди и румянца на моих щеках.
– От сокамерника.
– Он… порезал тебя?
– Хорошо заточенной ручкой. Мы как-то не поладили. – Он бросает на стул белое полотенце. – Такое случается, когда тебя считают насильником и убийцей юных девушек.
– Я… я думала, ты сидел в одиночной камере.
– Он был подсадной уткой. Копы посадили его, чтобы он выудил из меня, где я закопал Мэрили.
Меня пробирает озноб.
– Боже мой, Джеб.
Он неопределенно пожимает плечами.
– Что ты принесла? Я голоден как волк.
Я встаю и быстро подхожу к столу.
– Спагетти, домашняя паста болоньезе. Я разогрела остатки. Извини, что так задержалась. – Я колеблюсь. – Куинн никак не хотела засыпать, поэтому я почитала ей перед сном. Я не могу подвести ее; только не сейчас.
Он смотрит мне в глаза, и наш предыдущий разговор безмолвно всплывает между нами.
– Спасибо, – говорит он. – Ты будешь отличной матерью, Рэйчел.
Может быть, таким образом он дает мне понять, что не хочет забирать у меня Куинн? Я отворачиваюсь от этой мысли; я еще не готова обсуждать это с ним. Потому что единственный способ для нас обоих сохранить Куинн – это стать одной семьей, а я боюсь даже думать об этом сейчас, когда мы можем все потерять, когда так много брошено на чашу весов.
Я достаю тарелку из корзины и снимаю крышку.
– Где ты будешь есть?
Он смотрит на мой бокал вина на кофейном столе.
– У огня будет лучше.
Я беру ложку, вилку и нож из кухонного ящика и выкладываю их на салфетку рядом с его тарелкой на кофейном столе. Сажусь на диван, беру свой бокал и отпиваю еще глоток.
Он садится на коврик со скрещенными ногами. Огоньки свечей тянутся вслед за его движением.
– Ты присоединишься ко мне?
Я снова гляжу на него. Мой разум уходит в темные и глубокие места: свечи выглядят слишком интимно, его обнаженный торс – слишком соблазнительно.
– Рэйчел?
– Э-ээ… я уже поела. – Я снова вспыхиваю. – Хочешь посмотреть новости? Давай я включу прямо сейчас.
Я начинаю стучать по клавиатуре, чтобы вывести на экран сайт CBC.
– Попозже. – Он наматывает макароны на вилку. – Я хочу насладиться трапезой.
– Ты серьезно? Хочешь подождать?
Я не могу в это поверить. Мне не терпится увидеть, чего мы достигли и как люди отреагировали на это.
– Мне хочется есть, Рэйчел, – просто говорит он. – И мне хочется, чтобы ты получила удовольствие от вина. Расслабься ненадолго; тебе это нужно.
Он отправляет еду в рот, закрывает глаза, опуская густые черные ресницы, и тихо стонет от удовольствия.
– Боже, как хорошо. – Он открывает глаза и быстро наматывает на вилку новую порцию. – Я уже много лет не ел ничего подобного!
Тогда до меня доходит, что эта возможность просто сидеть и поглощать домашнюю пищу, это простое удовольствие должно многое значить для него после стольких лет заключения. Мне вдруг становится стыдно за то, что я подгоняла его. Я смущена его состраданием ко мне и моим собственным слабостям.
Джеб провел почти десять лет в крошечной камере и лишь недавно вышел на свободу. Время может иметь совершенно иное значение для него. И в этот момент – здесь, в уединенном и теплом месте, отрезанном от остального мира, – я понимаю, почему он хочет насладиться скоротечным промежутком до столкновения с грубой реальностью, пока хаос, который мы сегодня выпустили на волю, еще не вмешался в нашу жизнь.
Я подгибаю ногу и пью вино, пока смотрю, как он ест, пока алкоголь расслабляет мои напряженные мышцы и успокаивает разум. Он так и не надел рубашку: в комнате очень жарко. Мышцы гладко перекатываются по его телу при каждом движении. Я позволяю себе любоваться чертами его лица: безупречными дугами бровей, миндалевидными глазами, наполненными жидким обсидианом. Длинными ресницами, которым могла бы позавидовать любая женщина. Красивому рту со скульптурно вылепленными губами.
Губами, которые я недавно целовала.
Его вкус, ощущение его тела, прижатого к моему, вдруг воскресает в моей памяти и теплой волной устремляется вниз. Когда я делаю очередной глоток, он смотрит на меня и видит желание в моем взгляде… как он может не видеть? Краска вновь заливает мне шею и щеки.
Его темные глаза пронзительно смотрят на меня.
– Тебе не стоило так горячо заступаться за меня, Рэйчел.
Я тяжело вздыхаю.
– Это едва не привело к крупному скандалу. Надеюсь, его еще можно избежать.
– Ты все поставила на кон ради меня: твою газету, твое положение в обществе.
За его словами скрывается чувственное напряжение – темное и многослойное, хрупкое и опасное. Я думаю о том, готовы ли мы к ущербу от взрыва информационной бомбы, сброшенной сегодня на жителей Сноу-Крик. Смотрю на ноутбук и почти боюсь заглядывать туда.
– Нет, не только ради тебя, – говорю я. – Ради чего-то большего, чем мы с тобой. Ради правды и справедливости. Ради Куинн, Софии и Питера. Город должен исцелиться, а семья Цукановых – завершить свои поиски. А я наконец пользуюсь газетой по ее прямому назначению – так, как поступил бы мой дед. – Я отбрасываю прядь волос, упавшую на глаза и тихо смеюсь. – Как ни странно, при этом мы выставляем себя в самом невыгодном свете. И хотя в итоге справедливость может восторжествовать, не обойдется без побочного ущерба. Это плохо, потому что никому не хочу портить жизнь.
– Кто бы ни совершил это преступление, он испортил жизнь многим людям. А не ты. Это он привел в движение темные силы.
– Все верно.
Круги на воде, которые расходятся от брошенного камня. Иногда они достигают дальнего берега. Иногда они усиливаются со временем и превращаются в мощный прилив.
Несколько секунд он молчит, потом уголки его красиво вылепленных губ изгибаются в улыбке. В его глазах танцуют отблески свечей.
– Мы еще сделаем из тебя крестоносца. София бы гордилась тобой.
Я показываю ему язык, и мы вдруг снова превращаемся во влюбленных подростков. Зрелость пересекается с юностью. Эта сила так велика, что я резко встаю и подхожу к окну. С бокалом в руке я смотрю на озеро, освещенное луной.
– Ты правда думаешь, что это был один из них? – спрашиваю я. – Один из тех мужчин, которые сегодня были в «Шэди Леди», убил Мэрили и изнасиловал Эми?
Джеб молчит. Я оглядываюсь через плечо. Он смотрит на меня со звериной напряженностью. Я знаю, о чем он думает и чего он хочет. Я вижу, как желание хищно обостряет черты его лица. Я вижу это в глубокой черноте его глаз. Мое тело тоже хочет его. Внутренний жар, жажда его ласки туго скручивается в моем животе, как пружина, готовая лопнуть. Я отвожу глаза и смотрю на озеро, но мое сердце бешено стучит, а ноги превратились в студень.
– Это единственное, с чего я могу начать. – Джеб отодвигает пустую тарелку и откидывает голову на скрещенные руки. Свет пламени играет на его груди, на изогнутом шраме. – Один из них или все сразу. Я надеюсь, что если кто-то из них окажется невиновным, он сломается и расскажет о других, чтобы спасти свою шкуру. Члены его семьи или друзья тоже могут дать слабину.
Он выпрямляется и похлопывает по дивану рядом с собой.
– Иди сюда. Давай посмотрим, что мы натворили.
Я сажусь рядом с ним и целую минуту не могу сосредоточиться из-за его близости. Я чувствую запах мыла и шампуня, которыми он пользовался. Я наклоняюсь вперед, чтобы включить ноутбук, но он кладет ладонь мне на руку и останавливает меня.
– Подожди, Рэйчел. Сначала я хочу кое о чем спросить тебя.
Мой пульс резко учащается.
– О чем?
Он отворачивается, потом говорит:
– Ты расскажешь мне о моей матери? Как это случилось, ты знаешь?
У меня перехватывает дыхание.
– Ты не знаешь, как она умерла?
– Только то, что у нее случился сердечный приступ. София сказала мне, что ее нашли мертвой на своем участке. Но я даже не знаю, кто именно нашел ее.
Неистовая энергия его взгляда каким-то образом сочетается с нежностью. Память возрождает всю былую любовь, которую я испытывала к нему, когда он был мальчиком, потом юношей. Я вспоминаю тот день, когда он спас раненую малиновку, какими ласковыми были движения его рук. И другой день, когда он взял меня на охоту, и я в последний момент попросила его не стрелять в оленя. Он опустил ружье и не задал никаких вопросов. Он был чутким и сочувственным человеком, но скрывал это от большинства людей под личиной крутого парня. Я вспоминаю о том, как глубоко ранила его, когда рассказала суду о его откровении насчет своего отца. Чувство вины настолько острое, что я на несколько секунд теряю дар речи.
– Рэйчел? – мягко окликает он.
У меня пересыхает во рту. Я глубоко дышу.
– Она умерла у реки.
– Она была на берегу? У воды?
Я прочищаю горло.
– Похоже, она развешивала лосося… – Я заставляю себя посмотреть ему в глаза. – Ее нашли только через две недели.
– Две недели? Откуда ты знаешь? Поисково-спасательный отряд?
– Первые, кто обнаружил ее… Они рассказали, только в конфиденциальном порядке.
Его взгляд пригвождает меня к месту. Я вижу биение пульса в его сонной артерии, прямо под татуировкой. Рыба кажется живой, как будто у нее тоже появилось бьющееся сердце.
– Продолжай, – говорит он.
– Там побывали дикие звери. Медведь. Возможно, его привлек запах рыбы.
Он делает медленный, глубокий вдох, словно готов превратиться в опасного зверя. Воздух в сарае дрожит от его тихой ярости.
– Целых две недели, и никто не навестил ее? Никто не проверил, как она там? Никто не вспомнил о ней? Они позволили медведю сожрать ее?
Я молчу.
Он вскакивает на ноги, запускает пальцы в волосы и начинает расхаживать. Бугры бронзовых мышц переливаются на его спине и груди. Он внезапно становится похож на зверя в клетке, слишком тесной для него. Я с трудом сглатываю слюну. Не могу представить, как он сидел в крошечной камере все эти годы.