А какой способ оттянуть его может быть приятнее, чем этот?
Алим не ждал, что Габи будет ждать его, пока он ведет себя как обычно, меняет женщин как перчатки; он собирался быть ей верен. Около года.
Им обоим это пойдет на пользу.
Алим рассуждал практично. Вдали от Бернадетты карьера Габи расцветет, в этом он был уверен. И в течение этого трудного года он сможет возвращаться в Рим, к Габи. Дворцу не придется разбираться со скандалом, особенно когда он станет играть более заметную роль как заместитель своего отца.
В своем высокомерии Алим не сомневался, что Габи не будет возражать против его предложения; в конце концов, женщины никогда не говорили ему «нет», а он предлагал Габи больше, чем любой другой женщине в своей жизни.
Это было самое серьезное решение, которое дал себе Алим после клятвы верности своей стране; и он принял его на рассвете, пока Габи спала. Небо было серебристо-серым; солнце поднималось над очень холодным Римом. Алим думал о серебристом платье на полу в соседней комнате и о мягком теплом теле в его руках.
Просыпаясь, Габи почувствовала, как руки скользят по ее телу; она повернула голову, надеясь увидеть Алима спящим, но потерпела неудачу — он уже проснулся и смотрел на нее.
Он наблюдал, как открылись ее глаза, как она повернулась навстречу. Он опасался увидеть гримасу или панику от воспоминания о прошлой ночи, но вместо этого ее губы растянулись в улыбке, сонные глаза встретили его взгляд.
— Лучшая ночь в моей жизни, — сказала она. Это было чистой правдой.
Именно это он и хотел услышать; в ее улыбке не было ни тени сожалений, в ее глазах — неуверенности.
Только желание.
Чувства Алима за ночь не изменились. Пока Габи спала, Алим думал — и он по-прежнему хотел получить еще одну ночь.
— Не Флер заплатила за свадьбу, — сказал он.
Габи нахмурилась от странного выбора темы в момент, когда они лежали сплетенными в объятиях, готовые прильнуть друг к другу в утреннем глубоком поцелуе.
Она еще не знала, что это самый интимный разговор в жизни Алима.
— Это был мой подарок Моне и Джеймсу.
— Почему?
— Потому что Джеймс мой единокровный брат.
Она нахмурилась сильнее, провела языком по губам, пытаясь разобраться; теперь, когда он это сказал, ей стало очевидно, что Джеймс и Алим похожи как родственники. Она стала замечать это прошлой ночью, когда наблюдала за танцующими молодоженами — в Джеймсе было что-то, что притягивало ее.
Теперь, когда она знала правду, казалось глупым, что она не заметила этого раньше.
— Флер — любовница моего отца, — пояснил Алим.
— Я не понимаю… — сказала Габи.
— Я объясню. — Взгляд и тон Алима говорили, что он рассказывает нечто очень важное. — Флер была любовницей моего отца, но его отец, мой дед, не считал ее подходящей невестой. Когда она забеременела, дед вызвал отца домой и организовал его брак с моей матерью, несмотря на его любовь к Флер.
— Почему он согласился на брак, если любил другую женщину?
— Потому что у него не было выбора. Его отец был тогда султаном султанов, и его слово — закон; теперь этот титул носит мой отец.
Он буквально почувствовал мурашки, проступившие у нее на руке.
— А кто тогда ты?
— Султан, и однажды я стану править страной.
— Почему ты мне это рассказываешь?
— Потому что мой отец сейчас в отеле; и уже скоро персонал свяжет одно с другим. И ты тоже.
— Но зачем рассказывать сейчас? — настаивала она.
— Потому что ситуация дома меняется. Мой отец нездоров, поэтому в ближайшие месяцы я часто буду туда ездить… — Габи все еще смотрела на него с недоумением, поэтому Алим пояснил: — Я хочу проводить с тобой больше времени, когда буду оказываться в Риме. Прошлой ночью я хотел предложить тебе работу координатора мероприятий в «Гранде Лючии».
Это было потрясающее предложение. Как выигрыш в лотерею. Оно открывало путь в светлое будущее… но теперь, как Габи понимала, она могла лишиться этого выигрыша из-за одной ночи в постели.
Однако она все равно не променяла бы эту ночь ни на что.
— Ты отзываешь свое предложение в свете последних событий? — спросила она.
Алим улыбнулся.
— Я его меняю. — И серьезно: — Как ты смотришь на контракт на один год?
— Один?
— Ты освободишься от Бернадетты, и за время работы здесь сможешь установить новые связи.
— Секс с тобой — это часть контракта.
— Габи! — Алим слышал возмущение в ее голосе, но отвечал спокойно: — Думаю, что прошлая ночь прекрасно продемонстрировала, что мы не сможем работать вместе в строго деловых отношениях. Конечно, нам нужно будет скрывать их от персонала, но…
— Ты уже все распланировал, да?
— Я обдумал все аспекты.
Габи вошла в его спальню прошлой ночью в полной уверенности, что утром все закончится. Без тени сомнения. Это ее даже успокаивало. Потому что Алим был честным развратником и не стал бы играть с ее сердцем. Ей не пришлось бы ждать, когда он позовет ее в постель, а когда прогонит.
Теперь она была, конечно, потрясена.
— Что будет, когда появится новая женщина?
Она задавала прямые вопросы; Алиму это нравилось.
— Алим, я серьезно отношусь к своей карьере…
— И я восхищаюсь тобой за это, — ответил он. — Я не стану ей мешать. И других женщин не будет. — Для Алима это было серьезной уступкой.
— Почему год?
— Потому что через год меня вызовут домой, чтобы жениться.
Как жестоко, что он говорил это, держа ее в объятиях.
— Габи… — Он почувствовал, как она напряглась. — Пожалуйста, выслушай меня. Когда Флер забеременела, мой дед применил к моему отцу добрачный диктат. Это строгий закон, который должен заставить сомневающегося жениха согласиться на брак. Когда диктат применен, любовниц у него быть не может иначе как в пустыне.
— В пустыне? — переспросила Габи. — Ты имеешь в виду гарем?
— Тогда имелось в виду именно это. Диктат можно было бы обойти, но Флер отказалась быть пустынной любовницей.
— Я ее за это не виню.
— К тому времени, как Джеймс должен был появиться на свет, моя мать уже носила меня. Флер родила его в Лондоне; отец не смог приехать к ней. Но позже, когда появились наследники трона, все стало проще, и отец смог путешествовать…
Габи не хотела слушать дальше. Она села и обернулась простыней.
— Это совершенно средневековый разговор. — Ей это совсем не нравилось, и нервировало. Но Алим спокойно продолжил:
— Возможно, когда ты сегодня встретишься с врачом, вам стоит обсудить противозачаточные. Я могу позвонить и вызвать доктора сюда…
— Я назначу встречу сама, Алим, и мне не нужны указания о том, что обсуждать с врачом. — Она сердито посмотрела на него. — Мне не понадобятся противозачаточные, потому что я не буду твоей любовницей на тот год, пока тебя не позовут домой жениться.
— Но я все обдумал…
— Вот как!
— … И не вижу проблем.
— Можно начать с того, что ты решил, что я соглашусь.
Она выбралась из постели и отправилась в душ.
После бурной ночи у нее все ныло, а голова шла кругом от услышанного.
«Он ошибается, если думает, что это не помешает ничьей карьере», — думала она в душе. Обернувшись полотенцем, она вышла и сообщила свое мнение Алиму:
— И что будет с Марианной? Она посвятила «Гранде Лючии» годы своей жизни, а ты просто выгонишь ее, вот так? — Она попыталась прищелкнуть мокрыми пальцами, но не получилось.
— Она хочет работать меньше часов, — ответил Алим. — Я предложу ей роль консультанта.
Габи смотрела на него: секунду он казался не слишком безжалостным, но потом протянул руку и сдернул с нее полотенце, оставив ее обнаженной. К ее сердцу он будет безжалостным.
Но ее тело жаждало его.
Будет безрассудством не начать принимать контрацептивы, потому что прямо сейчас она хотела только вернуться в постель с Алимом.
— Я понимаю, что это большие перемены, — сказал он. — Но, по крайней мере, подумай о моем предложении.
Ее гнев был ему непонятен; большинство женщин молили о его любви.
— Разве ты бы предпочла, чтобы все закончилось одной ночью?
— Да! — Она засмеялась, словно сама не вполне могла поверить, что говорит это. — Да, — повторила она, качая головой.
— Обманщица.
Габи поймала его взгляд, и смех утих. Она сглотнула. Алим делал ей это предложение совершено искренне. До нее только сейчас это начало доходить.
— Год в твоей власти? — насмешливо спросила она.
— Во власти друг друга, — ответил Алим. — Я тоже буду в твоей власти.
Румянец разошелся по ее щекам и груди; она попыталась изобразить возмущение. Алим наблюдал, как она надевает трусики и садится на кровать, прежде чем застегнуть бюстгальтер. Он потянулся помочь ей, а потом поцеловал ее в шею сзади. Обнаженный, он придвинулся ближе и стал покрывать шею Габи поцелуями все крепче, обхватив ее и дотянувшись руками до груди.
— Алим. — У нее горело лицо, она не могла встать, и он это знал. Теперь одна его рука опустилась и скользнула ей в трусики. Она была чувствительной и припухшей после прошлой ночи; и его пальцы не собирались ее успокаивать.
От этой любви будет больно.
А между ними будет именно любовь — возможно, уже была, но год во власти друг друга лишь закрепит ее.
— Алим… — Она хотела повернуться в его руках, обвиться вокруг него; но Алим только ласкал ее сильнее и продолжал оставлять засосы у нее на шее, пока она не кончила.
Тогда он ее выпустил. Габи как-то удалось встать.
— Предложение все еще в силе.
И хотя он доставил удовольствие ей, но его сдержанность окупалась с лихвой, потому что теперь они жаждали друг друга.
Заставить себя одеться и уйти было величайшим подвигом в жизни Габи, но ей было необходимо морозное зимнее утро, чтобы заново научиться дышать и думать.
Однако он не закончил смущать ее ум. Алим открыл ящик тумбочки со своей стороны кровати.
Слухи были правдивыми: внутри в маленькой чаше, в которой другой хранил бы леденцы, лежала коллекция бриллиантов. Они сверкали в зимнем свете, зачаровывали и манили, и даже один из них сделал бы грядущие месяцы намного легче для Габи.