Послушав Ягды, Оразгелди пообещал по окончании своей работы помочь со стрижкой колхозных овец, отбыл к себе.
Зная, что его напарникам, спешащим как можно скорее вернуться домой это сообщение вряд ли понравится другим, Оразгелди расстроился. В расстроенных чувствах и оседал коня. Натянув поводья и собираясь спуститься в долину с холма, на вершине которого поставил свою кибитку Ягды, он вдруг заметил Хануму. Женщина, словно пёстрая дикая курица, выскочившая из дома при виде незнакомого мужчины, сейчас медленно шагая по полю, прогулочным шагом шла обратно в сторону юрты. Воздух был напоен приятными запахами езгена. Солнце стояло в зените, приготовившись начать вторую половину пути. На раскинувшуюся вокруг равнину пустыня смотрела с согласием, и был в этом какой-то особый загадочный смысл. Самое неприятное в этом было отсутствие малейшего движения воздуха, который мог бы прохладой обвеять лицо.
* * *
Вот уже несколько дней Кымыш-дузчы в ожидании уехавших на стрижку овец сыновей не сводил беспокойного взгляда с дороги. По его расчётам, сыновья уже давно должны были вернуться домой. Старику было неведомо вмешательство Ягды, он не знал, что его сыновья вынуждены были задержаться, чтобы помочь со стрижкой ещё и колхозных овец. Получилось по поговорке «Известие от уехавшего вернётся вместе с ним».
Уже подоспела пора уборки пшеницы. Пшеничные поля радовали глаз здоровыми, зрелыми колосьями. Надо было незамедлительно приступать к жатве хлебов. Зрелая пшеница, как и зрелая девушка, не терпит промедления. Про засидевшуюся в девках будет много пересудов, но и всё, а вот созревшую пшеницу, даже если убережешь от скота, спасти от нападения мышей, муравьёв и птиц будет невозможно. Их всегда хватает, этих «налётчиков», того и гляди, оставят без урожая.
Теперь Кымыш-дузчы практически ежедневно наведывался в поле, чтобы посмотреть на созревшую пшеницу. А вчера Сары дуеджи как уважаемого старейшину попросил его серпом срезать первые колосья на его пшеничном поле, тем самым положить начало жатве хлебов. Кымыш-дузчы тогда подумал: «Если бы мои сыновья уже вернулись домой, я мог бы и на своём поле снять первую пшеницу». А потом, успокаивая себя, думал: «Не стоит слишком торопиться, вон многие ещё и не начинали убирать пшеницу». Если на то пошло, то и колхоз ещё не приступал к уборочной страде. Председатель Нурджума ждал, когда Ягды после окончания стрижки овец вернётся из песков.
Вот и сегодня Кымыш-дузчы проснулся с мыслью, что, может, его парни наконец-то появятся дома. Выйдя во двор и совершив омовение, прочитал намаз, но и по окончании молитвы не вставая с намазлыка, ещё какое-то время бормотал обращённые к Всевышнему просьбы о здравии и благополучии родных и близких, благополучии дома и своих земляков. Завершив намаз и продолжая взывать к милостям Аллаха, старик временами бросал взгляд на жену, сидевшую у очага и пытавшуюся разжечь тлеющие угли, подбрасывая туда свежих дров. Она раздувала костёр, дыша горьким дымом. Джемал мама собиралась вскипятить молоко, которое только что принесла старшая невестка, подоив корову. Просунув голову в дверь и поздоровавшись, она протянула свекрови котёл с молоком и тут же скрылась за дверью. Джемал мама хотела вскипятить молоко до того, как проснутся внуки. Когда дом заполнил горький дым, погружённые в сладкий сон дети, задыхаясь от дыма, заворочались, на их сонных лицах проступило недовольство. Однако, когда костёр разгорелся и дым потянулся вверх, в сторону туйнука, они успокоились и продолжили смотреть сладкие сны. У Кымыша-дузчы поднялось настроение при виде того, как его жена сидит у очага, словно окутанная нитями дыма, и теперь пытается освободиться от них. Ему захотелось как-нибудь пошутить, задеть жену. Чувствуя, что сейчас разыграется небольшой спектакль, с усмешкой на лице краем глаза посмотрел на жену. Он знал, что жена беспокоится о сыновьях, любит их, даже когда ругает, говоря: «Эти сукины сыны не собираются возвращаться домой? Помоги и спаси их, Аллах, от всяких там разбойников и недругов!». Она даже пару чуреков приготовила, чтобы раздать по воле Божьей. Кымыш-дузчы хорошо знал свою беспокойную и заботливую жену. Знал, как она переживает из-за того, что сыновья вовремя не вернулись домой. Да и как не знать, всё это было написано у неё на лице. А со вчерашнего дня из-за бесконечных переживаний за сыновей она и вовсе стала выглядеть заболевшей. Народ бежал из страны, и каждый день приносил плохие вести. И какое тут может быть спокойствие для материнского сердца? Он понимал, что если сейчас заведёт разговор о сыновьях, она отвлечётся от тяжёлых мыслей и немного успокоится. Ведь переживания матери, как боль от удара хлыста по пяткам разливается по всему телу, передается всей семье. И если мужчины воспринимают мир глазами и ушами, женщины это делают сердцем. Матери тяжелее переживают душевные страдания, боль души для них сродни болезни тела. Кымыш-дузчы думал над тем, как помочь жене избавиться от этой боли. Для того чтобы облегчить страдания близкого человека, достаточно начать ругать себя или ещё кого-то, отвлечь внимание женщины от застрявших в голове тяжёлых мыслей. Он видел, как каждый раз, когда он задевал жену, та вспыхивала, как тлеющий фитиль, становилась сильнее.
– Знаешь, что, жена, эти твои сыновья…
– Перестань, мои сыновья ничуть не хуже чужих сыновей, а то и лучше, – сразу же поняв, куда клонит муж, Джемал мама тут же дала ему отпор.
– Разве можно так долго возиться со стрижкой? А тут пшеница уже сыплется, вон колосья на земле валяются.
– Ну, да, для тебя стрижка овец простенькое дело. Да ты своих двух паршивых овец во дворе целый день стриг.
– Но они-то, как я, не разменяли восьмой десяток! А я…
– Да помню я, каким ты был в молодости…
Джемал мама произнесла эти слова, кочергой отодвигая горящие угли из-под казана с кипящим молоком. Кымыш-дузчы хорошо знал, что кроется за этими словами жены. Это было связано с одним случаем из прошлой жизни.
В тот раз старший брат Джемал мама Джуманазар бай нанял его батраком для помощи в уборке хлеба. А Кымыш, досыта набив желудок и воспользовавшись тем, что рядом никого не было, расстелил свой дон, под голову подложил папаху и крепко заснул. Когда он выспался, уже вечерело. А пшеницу, которую он должен был скосить, чуть поодаль косил и вязал снопы сам Джуманазар бай. Он тогда со смехом подшутил над парнем: «Молодой человек, из тебя бы получился неплохой сторож на току».
Упоминание о том случае заставило старика ещё раз пережить его. Да, с тех пор прошло много времени, много воды утекло. И пшеница тогда была убрана, и на харман свезена. И Кымыш, женившись на Джемал, стал зятем в том доме. Но промахи ошибки человеческие, похоже, никогда не забываются. То обстоятельство вспоминалось до сих пор, оно приобрело стойкий фразеологический оборот: «Как Кымыш пшеницу жал». В тот раз Кымыш батрачил на Джуманазара бая несколько месяцев, не только с уборкой пшеницы помогал, но и перетаскал в сарай все созревшие дыни и арбузы. Именно в то время у него появилась возможность частых встреч с двадцативосьмилетней младшей сестрой бая Джемал, которая нравилась ему и которой понравился он сам. Они смотрели друг на друга влюблёнными глазами. Однажды, встретив девушку в укромном месте, он взял её за руку и сказал ей о своих чувствах к ней. В тот раз Джемал, испытывавшая к Кымышу те же чувства, упрекнула его: «Что ты ешь меня глазами, посылай сватов. Наши неплохо к тебе относятся. Мама даже говорит: «Он благородного происхождения». Если тебе мало того, что ты видишь меня, забери к себе в дом и смотри на меня, сколько хочешь!» После того разговора не прошло и месяца, как они сыграли свадьбу…
Разговор, начавшийся с шутки, на этом не закончился. Невольно стали вспоминать приятные мгновения совместной многолетней жизни, и это поднимало настроение, успокаивало.
И все же старику не хотелось оставлять без ответа слова жены, хотя и сказанные в шутку, он чувствовал себя ребёнком, не сумевшим ответить на нанесённую ему обиду. Поглаживая бороду и с усмешкой на губах рассматривая жену, он размышлял: сказать или не сказать то, что готово было сорваться с языка. А потом вдруг весело улыбнулся.
– Даст Бог, соберём нынешний урожай, после чего я намерен позаботиться о тебе, жена!
Джемал мама поняла, что старик собрался подшутить над ней, но не могла уловить суть его слов.
– А какие у меня ещё могут быть заботы помимо моих детей?
– Ты ведь всё равно не успеваешь переделать все домашние дела, весь день в хлопотах проводишь. Вот я и думаю, а не привести ли мне в дом ещё одну рабыню тебе в помощь?
Услышав слова, произнесённые за спиной, Джемал вначале несколько растерялась, но очень скоро взяла себя в руки.
– Ой, похоже, у него старая болезнь обострилась! – насмешливым тоном произнесла жена Кымыша.
Видя, что своей шуткой сумел оживить жену, довольный Кымыш-дузчы продолжил в том же духе:
– Вдвоём вам будет легче, жена, одна из вас будет тесто месить, а вторая стиркой-уборкой заниматься, за внуками присматривать. Разве не так? И потом, глядишь, как две жены одного мужа сойдётесь и станете подругами…
– Гмм… А ты попробуй привести сюда ещё кого-нибудь, вот тогда и увидишь, что будет! Теперь ты только горсть чёрной земли получишь! И потом, кто-то рвётся выйти за тебя замуж? Покажи мне, где она? А если собирался взять вторую жену, чего тянул до сего дня? Почему раньше не сделал этого? Да тебе и первая-то в сорок лет выпала! Давай, приведи в дом вторую жену и посмотри, что с тобой сделает советская власть, которая только и творит, что отбирает у людей имущество, может одну из двух овец забрать. Нашёл время жениться, выживший из ума старый кобель! – Джемал мама всё больше распалялась. – Давай, обманывай себя, думая, что с двумя жёнами тебе будет лучше. Не всякая будет ухаживать за тобой, как Джемал, покрывая твои недостатки и выпячивая достоинства…
Как никто, понимая друг друга и ласково подтрунивая друг над другом, Джемал мама и Кымыш-дузчы успокоились настолько, что все дурные мысли о сыновьях улетучились, оставив вместо себя только добрые мысли.