Люди в эти дни, причины своей тяжёлой жизни, которая с каждым днём становилась все невыносимее, видели не в новой власти, а в сельсовете Ягды, который лез во все дела. Они были уверены, если бы захотел Ягды-кемсит, он мог бы предотвратить много бед, найти общий язык с представителями власти и облегчить жизнь своим землякам. Он этого не делал, за это и его не любили. А он слишком старался отличиться, угождая новой власти, и совершенно не переживал за угнетённых людей.
Было предпринято уже две попытки избавиться от Ягды сельсовета. Парочка тех, кто бежал от его гнёта в Афган, ночью переплыли реку, чтобы свести с этим человеком счёты. Но за день до этого счастливчик Ягды с руководителями города уехал на собрание в Мары. Неудачной оказалась, и вторая попытка разделаться с Ягды. На сей раз из Афганистана прибыли другие люди, которые также были злы на Ягды. Хотя, прежде чем идти сюда, эти люди выяснили, что Ягды сельсовет находится вдали от села, в местечке под названием «Дейме ер», где днём и ночью руководит вспашкой полей. Прибывшие глубокой ночью мстители тихо, чтобы не проснулись пахари, одно за другим откидывали с их лиц одеяла, но среди них председателя сельсовета не обнаружили. Но и Ягды, хорошо зная о своём положении, проявил бдительность. Он ложился спать головой в другую сторону, к ногам пахарей. Кому может в голову прийти, что он всё предусмотрит и поступит именно так? Пришлось мстителям несолоно хлебавши возвращаться обратно. Вспомнив об этом, Огулджума вдруг подумала, а не с такой ли миссией прибыл сюда её брат, и от этой мысли немного разволновалась. Но потом, и сама не поверила собственным мыслям.
Если бы Махмут прибыл с таким намерением, разве стал бы он приходить в дом сестры, подставлять её, если бы вдруг неудача постигла бы его? Огулджума хорошо знала своих братьев, они ни за что не причинили бы сестре зло, напротив, постарались бы всячески защитить и её семью. Они скорее умрут, чем сделают ей больно.
Плотно поужинав и выпив чаю, Махмут наконец решил сообщить о цели своего появления. Повернув голову в сторону сестры, которая сидела за спиной Оразгелди, произнёс:
– Джумаэдже, меня послал сюда Акынияз акгам, чтобы я справился о ваших делах, узнал о вашей жизни.
Оразгелди хотел было что-то сказать, но потом передумал, промолчал. Вместо него заговорила Огулджума, в её голосе были слышны нотки благодарности:
– Да возблагодарит Бог того, кто уважил нас!
– Он сказал, если сестра согласится, забери её сюда вместе со всем скарбом. Откуда-то он узнал, что новая власть начала придираться к вам, не даёт покоя.
Оразгелди, опустив голову, сидел молча, словно разговор брата и сестры его не касался, и не замечал взглядов, которые время от времени бросал на него Махмут.
Огулджума осталась довольна словами брата. Она была рада тому, что брат подумал о них и приехал специально для того, чтобы помочь им в трудную минуту жизни.
Какое-то время все молчали, никто не издал ни звука. Махмут по-своему понял молчание и подумал, что Оразгелди пугает переход через границу, поэтому поспешил успокоить его:
– О дороге не беспокойтесь! Пограничники знают нас, не станут трогать. Я не один прибыл, со мной прибыли ещё несколько бесстрашных джигитов, прошедших огонь и воду. Они ждут возле реки моего сигнала. Слава Богу, у нас есть возможность защитить вас и спокойно переправить через границу! – уверенно заявил он ночной гость.
Да, не так-то это и просто – оставить Родину и перебраться на чужбину. Этот вопрос волновал не одного Оразгелди, многие задумывались, надо ли им это. И кому охота покидать родные места, если только нужда не заставит?! Разве так просто оставить родные могилы, святыни своих предков, ведь ты привязан к этим местам тысячами невидимых нитей, и оборвать их не всегда хватает мужества и сил.
Поскольку Оразгелди никак не реагировал на слова брата и ничего ему не отвечал, опять Огулджума заговорила сама, как бы советуясь с мужем:
– Акгасы, ты же видишь, Махмут джан ради нас сюда прибыл. Прибыл, чтобы переселить нас к себе, помочь с переездом. Ну и что ты скажешь на это?
Оразгелди поднял голову и, не глядя на Махмута, разглядывая жену, резко ответил:
– Если ты хочешь, жена, вон тебе порог, можешь одна уезжать. Я тебя отпускаю! Там у тебя есть мать, братья. Оставь моих детей, и если хочешь, можешь отправляться. И из дома забирай всё, что сможешь унести с собой. Лично я не намерен оставлять Родину и куда-то перемещаться. Что должно случиться со мной, пусть случится здесь!
В этой пламенной речи чувствовалась присущая всем Кымышам прямота. Каждый раз такая резкость возникала неожиданно, когда надо было принимать какое-то решение, разрубать узел.
Огулджума не обиделась на слова мужа. Прикусив конец яшмака, она молча размышляла: «Интересно, а что бы я ответила на его месте?». Конечно, её ответ не был бы таким резким, она бы постаралась смягчить его. Но Оразгелди совсем другой человек, у него характер не тот, чтобы ходить вокруг да около, сглаживать углы. Это ведь Кымышы, они не думают о последствиях, режут правду-матку в глаза. Да и Махмут был немного неправ, когда обратился не к Оразгелди, а к своей сестре, тем самым задел самолюбие зятя как главы семьи. А с другой стороны, обращаясь к сестре, Махмут как бы обращался к ним обоим, а иначе и быть не могло. Ведь он прибыл сюда не за одной сестрой, он искренне хотел помочь её семье и забрать с собой всех вместе. Но его слова прозвучали так, будто он обращался только к своей старшей сестре.
На самом-то деле Оразгелди отнёсся к приходу Махмута как к поступку настоящего мужчины, и был по-своему благодарен ему за это. Перейти границу, к тому же в такое смутное время было по силам только очень отважному человеку. Не каждый решился бы на такой смелый поступок…
И хотя Оразгелди ответил грубо, Махмут не стал обижаться на него, он понял его как может только мужчина понять мужчину. Продолжая пить чай, он спокойно ждал ответа. Подняв голову, внимательно осмотрел дом и увидел, что при тусклом свете лампы комната казалась разделённой на две части – нижнюю и верхнюю. Нижняя хоть и тускло, но была освещена. Верхняя же часть комнаты была тёмной, создавая впечатление, что она накрыта подолом просторного чёрного платья, и если свет погасить, это чёрное покрывало накроет всю комнату. После некоторого молчания:
– Махмут джан, братишка! – первой подала голос Огулджума, и в нём было столько любви и ласки! – Я благодарна тебе, что ты подумал о сестре и пришёл сюда, чтобы защитить всех нас, я от радости места не нахожу. Я благодарна и Акыниязу акгаму, и брату Ходже, и тебе, мой любимый братишка Махмут джан! Но нам не надо никуда уезжать! – при этих словах она искоса посмотрела на мужа, после чего и продолжила. – Я буду находиться там, где Оразгелди, и умру рядом с ним.
После такого ответа стало ясно, что каждый должен плыть к своему берегу. Наступила гнетущая тишина. Допив из пиалы остывший чай, Махмут ещё немного посидел молча, словно пытаясь осмыслить услышанный ответ, после чего обратился к хозяевам дома, спрашивая разрешения попрощаться. После этого Огулджума встала с места, сунула руку между сложенных на сундуке одеял и достала оттуда платок, в который завернула две свежие лепёшки из сачака, а сверху насыпав всяких имеющихся в доме сухофруктов, хорошенько всё завернула и подала брату. Ей хотелось, чтобы её угощение отведали живущие в Афганистане родственники. Она передала большие приветы матери, братьям с женами и детьми. Она ещё долго стояла у порога, не желая расставаться с братом. «До встречи на тоях!» – сказала на прощание, но не была уверена, что ей ещё когда-нибудь доведётся увидеться с братом. Огулджума была сильно расстроена, но, чтобы не производить на брата грустное впечатление, постаралась сдержать себя, нашла силы, чтобы без слёз попрощаться с ним. С благодарной улыбкой на лице проводила Махмуда.
И Оразгелди, выйдя во двор вслед за Махмудом, провожая его, высказал слова признательности:
– Махмут, счастливого тебе пути! Спасибо тебе за то, что ты из уважения к нам пустился в такой опасный путь!
– И вы будьте здоровы и счастливы, Оразгелди ага! – Махмут, пожав руку зятю, тепло распрощался с ним.
Через несколько минут после того, как Махмут, держа в руках винтовку, спустился с пригорка вниз, в долину, оттуда донёсся стук конских копыт. Потом перестук удалялся, становился тише и тише, а потом и вовсе затих, словно всадник вышел на дорогу, огибающую «Холм спорщиков гапланов».
Кругом царила тишина. Союнали был погружён в глубокий сон. Едва заметные днём холмы вокруг Союнали в ночи напоминали движущуюся в сторону села тёмную толпу. Оразгелди, прислушиваясь к шагам ушедшего шурина, мысленно благополучно перевёл его через реку, ещё немного постоял на улице и только после этого повернувшись, пошёл в дом.
* * *
Председатель сельсовета села Союнали Ягды Нарлы рано утром уехал в город на собрание и с видом победителя вернулся оттуда далеко за полдень. По тому, как он, задрав нос, на всех смотрел свысока, можно было догадаться, что председателя сельсовета что-то взволновало. И когда джигит, беседовавший с небольшой кучкой людей в тени недавно побеленного здания сельсовета, увидев начальника, подбежал к нему, принял поводья коня и спросил: «Шура ага, вы вернулись?», по его тону можно было понять, что у того прекрасное настроение.
– А ты что, сомневаешься в том, что я вернулся? Разве ты не видишь человека, который, как гора, восседает в седле коня? – весело произнёс глава сельсовета.
Обычно, возвращаясь с собрания, особенно летом, он был без настроения, потому что там приходилось выслушивать критические замечания в свой адрес. Хотелось чаю напиться, утолить жажду. И всегда, сойдя с коня, он первым делом задавал вопрос: «У вас нет настоянного чая?».
И пока он не выпьет весь ароматный напиток, никого из ожидающих его людей не примет, даже если мир перевернётся. Ханума в это время сидит снаружи и никого не пускает к нему, объясняет: «Председатель только что вернулся с собрания и поставил перед собой чайник чая. Подождите немного, пусть он хоть жажду утолит, спокойно попьёт чай!» В связи с этим чаепитием по селу ходили разговоры, что Ягды как-то заявил: «Пока я пью чай, пусть никто меня не беспокоит, даже если придёт сам Нарлы гамышчи, не портьте мне настроение!». При этом он имел в виду своего отца.