– Вы отлейте мне колокольчик из золота, пусть у него будет звонкий голос, а остальное я беру на себя, повешу его на шею кота, – пообещала она.
Да если дело только в колокольчике… У мышей, которые вечно рыскают по хранилищам с золотом и серебром, этого добра предостаточно. Мыши-ювелиры в тот же день отлили золотой колокольчик, который сверкал на солнце. А мыши всё ещё ничего не могут понять. «Интересно, как она собирается приблизиться к коту и повесить ему на шею эту погремушку? Может, подкрадётся к нему, когда он будет спать, и сделает своё дело?», – наивно думали они.
На следующий день, прихватив с собой ещё двух смелых мышей, та мышь прибыла прямо во дворец кота. Воспользовавшись моментом, от имени всех мышей поздравила его с избранием ханом и торжественно надела на его шею золотой колокольчик. Подарок понравился хану.
После этого кот, гуляя, восторгался тем, какой нежный звук издавал висящий на его шее колокольчик. Зато мыши теперь всегда знали, откуда и куда идёт кот, где он отдыхает как его избежать, где спрятаться от него. Вот так мыши на какое-то время обеспечили себе спокойную жизнь…
В назначенный день съезд начался позже намеченного времени. Со своего места Ягды видел людей, занявших места в президиуме за столом, накрытым красным сукном, среди них были и знакомые ему лица. В центре сидели ведущие руководители государства – Атабаев, Попок, Айтаков, временами они оборачиваясь обменивались короткими фразами. В этом же ряду сидел, разглядывая делегатов, симпатичный молодой человек, в котором он узнал председателя Молодёжной организации Туркменистана Чары Веллекова. В прошлом году он приезжал в Тахтабазар во время хлопкоуборочной страды. Во втором ряду президиума сидел Ташли Аннамырат, временами его лицо мелькало между головами Атабаева и Попока. Рядом со светловолосой русской женщиной с края стола сидела Бердиева, словно соревнуясь с ней в красоте, она временами окидывала зал с радостной улыбкой на лице. Все выходящие к трибуне, взмахивая руками в сторону сидящих, краем глаза заглядывая в свои записи, выступали с каким-то особым вдохновением.
В перерывах делегаты высыпали во двор, там для гостей были установлены столы, за которым можно было выпить чаю. В тени деревьев собирались небольшие группы людей, кто-то курил, кто-то закидывал под язык нас, общались между собой. Многие толпились у стола с холодной водой.
Ташли Аннамырат во время каждого перерыва находил Ягды и Маммета Поллы, угощал их хорошим насом. Вспоминали былое.
Во время одного из перерывов, ожидая в тени дерева выхода товарищей, Ягды увидел идущих оттуда Ташли Аннамырата вместе с Гайгысызом Атабаевым. Они о чём-то шумно переговаривались. Когда подошли ближе, Ягды кивком головы поздоровался, а затем вслух произнёс:
– Салам алейкум, товарищ Атабаев!
Не успел Атабаев ответить на вежливое приветствие, как Ташли Аннамырат, о чём-то вспомнив, привлёк внимание собеседника к Ягды:
– Товарищ Атабаев, я собирался вам сказать об этом! – после чего, неожиданно согнув палец, подозвал ближе Ягды. Показав на него, сказал Атабаеву: – Гайгысыз, вот этот парень, он из села Акынияза Маммеда!
После этих слов Атабаев внимательно посмотрел на Ягды.
– И что, Акынияз так и ушёл?
– Ушёл.
– Эх, зря он это сделал!..
В этих нескольких произнесённых Атабаевым словах прозвучало сожаление о том, что ушёл такой уважаемый нужный человек, и это задело самолюбие Ягды, которому хотелось привлечь внимание такого высокопоставленного человека к себе. У него испортилось настроение. В брошенном на него взгляде Атабаева читалось недовольство, словно именно Ягды поступил неправильно, и Атабаев не одобряет его поступка.
В тот момент, когда Ташли подозвал его к себе, Ягды шёл в надежде, что Атабаев станет расспрашивать его о работе, о том, как он по-большевистски борется с представителями класса, ненавидящего советскую власть, и если останется доволен его работой, то и меня, думал Ягды, как и Ташли, отправит на учёбу, а затем предложит другую работу в более высокой должности. А вышло так, что Атабаева больше всего интересовала судьба его близкого знакомого Акынияза Маммеда. Ягды долго не мог прийти в себя, он чувствовал себя оскорблённым и униженным. “Чем я хуже Акынияза Мамеда?” – думал он про себя.
По возвращении домой после съезда он восторженно рассказывал:
– С товарищем Атабаевым за руку поздоровался. Меня ему представил Ташли Аннамырат. Мы с близкого расстояния видели товарищей Айтакова, Попока, Веллекова, слушали их выступления. Там была и Эне Бердиева, в Москве вручившая подарок товарищу Сталину от имени туркменского народа.
На самом-то деле он остался недоволен съездом. Он никак не мог забыть встречу с Атабаевым и короткий разговор с ним:
– Значит, Акынияз так и уехал?
Уехал.
– Эх, зря он это сделал!..
В этом его «зря он это сделал» был понятный подтекст. Тем самым он словно хотел сказать: «Этот достойный сын народа здесь более был нужен». И именно этот смысл больнее всего воспринимался Ягды.
* * *
Перед самым Курбан-байрамом жара стала еще просто несносной. И лишь ночью, ближе к утру, воздух становился чуть свежее, зной ненадолго отступал. В это время люди больше всего пили воды, никак не могли утолить жажду. Теперь в Союнали возле домов с колодцами холодной воды собиралось много людей, за холодной колодезной водой выстраивались очереди. Холмы Пенди, по весне одетые в ярко-зелёный народ, сейчас поменяли его на тусклую серо-коричневую одежду. Сейчас они были похожи на обиженных мужьями и отвернувших от них лица пожилых женщин.
Зелёный цвет жизни сохранился только в пойме реки и кое-где на полях. Убрав зерно, теперь дайхане были озабочены тем, как быстро и без потерь собрать выращенный урожай хлопка.
В один из таких дней Ягды, отправившись на собрание, вернулся из города с дурными вестями: «Любого, у кого есть хотя бы ишак с твёрдыми копытами, велено раскулачивать». В последнее время люди предпочитали, чтобы он вовсе не ездил в город. Потому что оттуда он всегда приносил плохие вести. А по возвращении если успевал, в тот же день, либо на следующий, собирал руководителей колхозов, находящихся в подчинении сельсовета, и проводил с ними собрания. Вот и в этот раз на таком собрании он сообщил о том, что наверху есть такое мнение. А в заключение призвал колхозников содействовать ОГПУ и прокурору, которые в ближайшие дни проведут такую чистку, помочь им в выявлении кулаков, ишанов и мулл.
Неприятная весть взбудоражила всех собравшихся. Зародившиеся в душе сомнения не дали людям возможности услышать другие сказанные слова. Среди них многих уже забрали, под разными предлогами назвав их «байскими прихвостнями» и «родственниками басмачей».
«Интересно, кто теперь на очереди?» Этот вопрос не давал покоя многим людям. И каждый, представляя, как его забирают в тюрьму, приходил в ужас. А что, у кого-то, может, считанные дни остались для вольной жизни? И ведь непонятно, кого на этот раз они будут преследовать. Они и без того действуют непонятным образом, им достаточно, чтобы кто-то кого-то из своих недругов назвал врагом, они приходят в дом полуголодного человека и, обвинив его в кулачестве, забирают с собой. Нынешнее поведение ОГПУ напоминает повадки разбойника Джемхура, не так давно устроившего на дороге к Кушке кровавую резню. О нём говорят: «Джемхур без разбора грабит людей, и, лишь убив человека, только после этого определяет, кого убил». И если большевики опять взялись за своё, выискивая «байских прихвостней» и «кулаков», значит, жди беды.
Среди тех, кто в панике покидал собрание, были Пайзы и Хан. Им было по пути, поэтому шли рядом. Хан вдруг спросил:
– Как тебе сегодняшнее сообщение Ягды сельсовета:
– Слушай, да устали мы от всех этих гонений. Пусть куда угодно увозят, только поскорее избавят нас от всех этих страданий! А то ведь всё время в страхе живём, залает собака на другом конце двора, начинаешь думать, что это за тобой пришли, – немного подволакивая одну ногу, недовольно произнёс Пайзы.
– Однако, надо что-то делать!
– А что ты можешь сделать? Пару раз дадут прикладом ружья по башке, и как миленький попрешься за ними, никуда не денешься.
– Да, хоть и говорят, что наши предки были воинственными, но есть в них эта овечья покорность. А то ведь можно было бы с ними разделаться…
По тону собеседника Пайзы почувствовал, что у Хана есть что-то на уме. Остановившись, он одобрительно посмотрел на него.
– А что, может, и в самом деле поступить по поговорке «убегающий спасётся, стоящий будет пойман»? – произнёс он, поглаживая свой круглый нос с острым кончиком, похожий на очищенную луковицу, вопросительно посмотрел на собеседника. Поскольку у него у самого тоже после собрания Ягды возникли такие же мысли, Пайзы был солидарен с Ханом. Не сходя с места, они решили воспользоваться близостью границы и немедленно переправиться в Афганистан, чтобы, прежде чем определить там куда перебираться насовсем, произвести разведку на месте, посмотреть, можно ли будет там устроиться.
… В дебрях кустарника было душно. Отыскав звериную тропинку среди зарослей, Хан и Пайзы осторожно продвигались вперёд. Временами останавливались, чтобы прислушаться, не идёт ли по их следу пограничник. После чего, обливаясь потом, осторожно продолжали свой путь.
Хан шёл впереди, осторожно переставляя ноги, и всем своим видом напоминал охотника, выслеживающего свою добычу.
Вдруг в шагах двух-трёх перед ним, шурша крыльями, выпорхнула дикая курица (фазан) и взлетела вверх. Хан испытал непонятное чувство, то ли испуга, то ли растерянности. Он даже толком не разглядел эту птицу, но при этом успел подумать: «Какими же красивыми бывают эти дикие куры!» И тотчас же буквально перед собой увидел её гнездо, в ней лежали пять-шесть яиц цвета золы. Обернувшись, Хан жестом подозвал к себе отставшего от него Пайзы. –
– Что случилось?
– Ты только посмотри сюда! – вытянув палец, хан показал ему на лежащие в гнезде яйца.