– Поднимайся, Гуллы, уходим! Нашёл себе хана, который привёл нас сюда! Что это за хан, который не режет там, где надо резать, а мямлит и сидит уговаривает какого-то негодяя?!
Кымыш в тот момент, не думая о последствиях, как всегда, высказался очень резко, вложив в свои слова всю силу недовольства и неприязни. После этого всем стало ясно, что больше никакого разговора не будет. Люди стали один за другим вскакивать, подниматься с места. Все испытали в этот момент такое чувство, будто их огрели горящей камчой по голове. Возникла непонятная паника, все были растеряны. Высказанные прямо недовольные слова Кымыша-дузчы произвели на Джунаид хана эффект разорвавшейся бомбы. Он и сам не понял, как вдруг, следуя примеру Кымыша-дузчы, взорвался:
– Ах, чтоб тебя!.. – не называя ничьего имени, он вдруг резко вскочил с места, достал из лежавшей рядом кобуры свой маузер и приставил его прямо ко лбу Беркута.
Как только хан поднялся на ноги, два охранника его в хивинских донах и невысоких папахах, сидевшие чуть поодаль от хана, положив перед собой оружие, тоже моментально вскочили с места вскрикнув «Ах, да эх!». И сразу передвигали затворы ружей с видом людей, готовых, в случае если хан подаст какой-то знак, открыть пальбу и положить всех находящихся в доме людей. Слова, которые произнёс Кымыш-дузчы, хоть и исходили от него в этот момент, хотело бы произнести большинство присутствующих. Его слова попали прямо в цель, это было видно и по тому, как разъярился Джунаид хан. В словах хана была сейчас не просьба, а сторогое требование.
– Если ты заставишь меня ещё раз вернуться к этому вопросу, пеняй тогда на себя, Беркут!
Видя, что дело принимает опасный оборот не ждавший такого резкого исхода, испугавшись намертво бледный Беркут, волнуясь, склонил голову и глухим голосом повторял одну и ту же фразу, обещание словно забыв другие слова:
– Хан ага, будет так, как вы сказали! Хан ага, успокойтесь! Я всё понял! Вот увидите, я умею держать свое слово…
На лице Беркута от прежнего выражения высокомерия, пренебрежительного отношения к туркменам, сарказма не осталось и следа. Обливаясь потом, лишь только животный страх испытывал он в этот момент. Он сидел, трясясь от страха, усы его поникли, да и сам он как будто съёжился, стал меньше…
После совещания туркмены оседлали своих коней вышли из крепости. Коней направили в сторону Союнали к реке. Здесь Гуллы эмин, благодарный хану за оказанную помощь, пригласил его в гости к себе. Но хан сказал, что ему необходимо завтра же быть в Герате, что там будут важные переговоры на высшем уровне и поэтому заедет как-нибудь в другой раз в гости к нему. Прощаясь, он особенно почтительно оценил действия переговоров сказав Гуллы эмин:
– Гуллы эмин, ты оказался человеком, знающим, что делать. Если бы ты жил среди нас в нашем крае, был бы ты ханом или его приближённым.
Потом хан обернувшись, недалеко стоявшему Кымышу-дузчы сказал:
– А ты если с этой прямотой был бы в нашем крае уже остался бы без головы!
Кымыш-дузчы не обиделся на слова хана, напротив, он довольно улыбнувшись, ответил:
– Хан ага, а я не буду с тем краем, который не сможет выносить меня. Меня моё село вполне устраивает. Вы же сами видели, как я гожусь для своего народа!
Ответ Кымыша-дузчы, похоже, пришёлся по душе хану. Он тоже тихо улыбнулся и довольно погладил бороду, как бы говоря: «Однако, каких только людей нет среди наших туркмен!..»
Распрощавшись с Гуллы эмином и его окружением, хан с несколькими всадниками поехал наверх, в сторону Баламургаба. А союналийцы, довольные поддержкой хана, двигаясь по течению реки, вернулись домой. Грозная крепость Беркута осталась позади. Словно покрытая туманом, она грустно смотрела им вслед…
… Тем, кто задавал вопросы, совсем не хотелось, чтобы Кымыш-дузчы отвечал на их вопросы уклончиво, по-стариковски, долго ходил вокруг да около. Они требовали от него точного ответа на каждый вопрос. А старик, вместо того, чтобы отвечать на вопросы односложно «да» или «нет», начинал говорить неторопливо, словно рассказывая внукам сказки, приводя примеры и события, связанные с заданным вопросом. Правда, старик, многое слышавший о сидящих перед ним людях, причём, нелестного, в глубине души даже побаивался их. Но когда выяснил, что их интересует всё, что связано с Джунаид ханом, успокоился. Аман из ОГПУ и другие поначалу пытались заставить старика отвечать на вопросы кратко, но из этого ничего не вышло. Каждый раз, когда его перебивали, старик на некоторое время замолкал, а после продолжал с того же места, где его остановили. Спустя какое-то время и Аманов из ОГПУ, и другие, увлечённо слушавшие рассказы Кымыша-дузчы, в конце концов поняли, что им не удастся переделать старика, и они оставили его в покое. И потом, из рассказов старика о Джунаид хане они почерпнули немало сведений о нём.
Похожие рассказы о Джунаид хане ОГПУ Аманов слышал и от других людей, которых ему приходилось допрашивать. Старик же начинал вспоминать события, которые свели его с Джунаид ханом, и неспешно рассказывать о них.
Продержав старика несколько часов в застенках, к вечеру Аман орус выпустил его. Сказал: «Яшули ты всё точно рассказал!» – и разрешил ему вернуться домой.
Вот так по требованию ОГПУ Кымыш-дузчы вынужден был ещё раз вспомнить события, которые с течением времени практически почти стёрлись из дряхлевшей памяти.
* * *
Ягды и Нурджума, чтобы успеть на собрание в городе, куда они были вызваны, ранним утром впрягли алашу Нурджумы в телегу Ягды и вдвоём тронулись в путь. Хотя стояло лето, утро было прохладным. Со стороны зарослей дул слабый ветерок, пропитанный запахами лягушек и паутины, и ласково обдувал лица. Глядя по сторонам, они всё время зевали, всё ещё находясь во власти сна, дремали. Им попадались отдельные участки, засеянные хлопчатником, покрытые утренней дымкой, они словно выныривали из тумана. Когда они отъехали от села на приличное расстояние, Нурджума решил завести хоть какой-нибудь разговор, чтобы скоротать время в пути.
– Интересно, для чего нас сегодня вызвали? – обратился он к сидящему рядом с ним Ягды.
– Не знаю, – равнодушно произнёс Ягды.
– Если нас вызывают на ишачью свадьбу, то либо дрова кончились, либо вода…
Но Ягды снова промолчал. Широко зевнув, раскинул руки, потянулся, а вместо ответа повернулся в сторону Нурджумы и согласно кивнул головой.
Поведение Ягды спровоцировало озорство Нурджумы, локтем правой руки, в которой держал плётку, легонько толкнул Ягды в бок, а затем трубным голосом стал подначивать того.
– Да проснись ты, наконец. Всё ещё не можешь выбраться из-под одеяла своих женщин. Конечно, если всю ночь обслуживал двух жён, откуда силы возьмутся днём! Молчишь, как глухонемой!
Повернувшись к Нурджуме, Ягды весело улыбнулся, словно услышал что-то приятное для себя, отреагировал на слова председателя:
– А что, завидно тебе, товарищ башлык? Может, подберём тебе в городе кого-нибудь вроде Марии?
– Перестань болтать! – сказал Нурджума, не соглашаясь с предложением Ягды. Но по дальнейшим его словам стало ясно, что такое предложение пришлось ему по душе. Его голос стал гораздо мягче, вкрадчивее. – А что, разве в селе мало людей, живущих с двумя, с тремя жёнами?
После этого Ягды стал заигрывать с ним ещё больше.
– Хватит болтать, Ягды! Язык без костей, несешь всякую чушь. Разве мы можем сравниться с теми, кто по нескольку жён имел, ведь они люди состоятельные, уважаемые, большинство народа за ними идёт…
– А мы тогда кто? – перебил Ягды, в его голосе звучала насмешка.
– Мы? Мы – Ягды-кемсит и Нурджума.
– Если хочешь знать, друг, то мы тоже своего рода беки, уважаемые люди своего времени, люди, поддерживаемые государством.
– Да какая мы знать? – возразил Нурджума, хотя пренебрежение в его голосе прозвучало слабо.
Довольный тем, что сумел вовлечь Нурджуму в разговор о женщинах, Ягды похлопал его по плечу:
– Гони быстрее, товарищ Нурджума! Вижу, твои мысли уже скачут вокруг Марии… Ну, точно, настоящий туркмен! Заговори с туркменом о женщинах, он начинает облизываться. А вообще, говорят, эта болезнь перешла к этой нации от кори. Болезнь, оставшаяся от кори, никогда не уходит.
Потом Ягды, о чём-то вспомнив, добавил:
– Слышал, наверно? – увлекшись разговором, Ягды стал как пример рассказывать о том, как восьмидесятилетний уважаемый в народе ишан напутствовал тех, в то время кто собирался совершить набег: «Ребята, вы там присмотрите пухленькую рабыню и для дедушки тоже!»
Приехав в город, Нурджума и Ягды оставили коня и телегу на базаре и поспешили к месту проведения совещания.
На сегодняшнем собрании рассматривался вопрос о раскулачивании которое в последнее время приобрело невиданные масштабы, а также борьбе с допускаемой в этой работе медлительностью.
Борьба с владельцами земель началась гораздо раньше, сразу после победы Октябрьской революции и захвата власти большевиками. Их тогдашней целью было добиться подчинения всех земель страны, а затем по новой раздать дайханам с учётом их отношения к новой власти и её принципам. Но тут грянула Гражданская война, и в эти годы большевикам было не до решения водно-земельных вопросов. Они тогда отложили решение этой задачи до лучших времён, ведь сначала надо было заняться вопросами защиты и устройства Советского государства. Дайханам тогда показалось, что большевики оставили их в покое и больше не будут мешать им жить. Они очень надеялись на это. Но не успела закончиться Гражданская война, как большевики с новыми силами приступили к решению отложенного до поры до времени земельного вопроса.
Владельцев земли и воды преследовали, а неимущие поощрялись государством. В стране высокими темпами велось колхозное строительство. Во многих местах для дайхан-единоличников коллективные хозяйства были закрыты, власти не желали включать их в новую жизнь сёл. Но даже если их и принимали в колхоз, рассчитывать на какие-то руководящие должности они не могли.