Но вот наступил час, когда надо было трогаться в путь. Лица людей выражали смешанные чувства, сочувствия к отъезжающим, ненависти к представителям власти. Больше всего сердобольные женщины жалели детей, которые вынуждены разделить судьбу своих несчастных родителей, они не могли сдержать слёз, всхлипывали.
Джемал мама, не могла стоять в одном место. Много раз поцеловав, вдыхая запахи запеленованного Рахмангулы, которого держала на руках, наконец передала его матери, которая уже сидела в телеге. Когда в толпе перед отправлением началось шевеление, она, взяв за руку Рахманназара, подошла к сидящим на коленях деда и похожих на двойняшек внукам Алланазару и Аганазару, попрощалась с ними.
– Идите сюда, детки, я ещё раз обниму и поцелую вас перед отъездом.
Всхлипнув, бабушка широко раскинула руки и обняла сразу обоих внуков.
Аманназар и Алланазар были одеты в новенькие белые рубахи-косоворотки, на головах у них были новые расшитые шёлком красивые тюбетейки, вид у мальчиков был торжественный, словно они собрались на свадьбу. Оба были подпоясаны сплетёнными из хлопковой пряжи полосатыми кушаками.
Увидев, что телеги вот-вот отправятся и Кымыш-дузчы, опираясь на посох встал с места.
Кымыш-дузчы по-прежнему размышлял о горькой судьбе сыновей, невесток и внуков, что он ничем не может помочь им, облегчить их участь. За что ему такое несчастье?! Как он без них будет жить дальше? Нужна ли ему такая жизнь, если птица счастья упорхнула от него?! Нет, не хотелось ему больше жить. «Почему, почему Бог не забрал меня раньше, чтобы я не мог видеть несчастье своих детей и внуков?!» – рвал он себе душу, зная, что больше никогда не увидит детей и внуков своих, не услышит их милые голоса. И виновных в этом не найти. «Таково требование властей!» – скажут они и махнут рукой. И что ты можешь сделать? Саблей размахивать? Но тогда лишишься и той малости, что останется у тебя.
… И если уж размахивать саблей, где ты раньше был, когда народ, сев на коня, защищал своё имущество, землю и скот? Жил себе спокойно, землю возделывал, говорил, не тронут, если ты не лезешь на рожон… Поздно уже…
Прощаясь вместе с братом с провожающими, Оразгылыч вдруг заметил отца, который, сгорбившись, убитый горем стоял с посохом в руке. Не желая, чтобы люди видели сникшего старика, которого раньше никогда не видели в таком состоянии, он с трудом выдавив из себя улыбку, предложил старшему брату: «Пойдём, теперь с акгамом попрощаемся!». С этими словами они направились к отцу.
Увидев идущих к нему сыновей, Кымыш повернулся к ним немного качнулся, как будто у него подогнулись колени, и ноги перестали держать его некогда могучее тело.
– Акга, мы поехали, а вы оставайтесь и будьте живы и здоровы! – Сыновья прощались.
Кымыш-дузчы положил руки на плечи сыновей. Вот они стоят перед ним – его опора и надежда.
– Да хранит вас Аллах, дети мои! – его голос дрогнул, стал хриплым. – Я-то вряд ли дождусь вашего возвращения, так что не держите на меня обиды! – Когда старик начал дрожать всем телом, сыновьям показалось из глаза вот-вот текут слёзы. Не желая отпускать от тебя, он крепко прижимал сыновей и печально бормотал: – Дети мои, дети, мои сынки…
Оразгелди, жалея отца, который сильно сдал после разговоров о ссылке, решил хоть как-то снять это напряжение, разрядить обстановку.
– Слушай, акга, нас не будут долго держать, очень скоро отпустят, и мы вернёмся домой!
– Дай-то, Бог!
– Наверно, нас поселят где-нибудь в окрестностях Мары.
– Хорошо бы, Мары хоть и далеко отсюда, но всё же наша земля.
– Мы вернёмся, акга, и дети вернутся.
Сказав это, Оразгылыч подмигнул стоявшим рядом с ним людям, давая им понять, что в его голове родилась озорная мысль. Он знал, что среди людей, сочувствующих им в их беде, есть и те, кто всегда завидовал их благополучной и достойной жизни и теперь в душе злорадствуют. Наверняка они думают сейчас про себя: «Если сытый не дрогнет, голодный не насытится». И поэтому он не хотел, чтобы люди видели слабость Кымышей, ведь они всегда были сильны духом, высоко держали голову. Сунув указательный палец за пояс посмеиваясь, он переводил взгляд с отца на собравшихся здесь людей.
– Акга, вы не сдавайтесь, держитесь!
– Да я не сдаюсь, сынок.
– Мы с Оразгелди акгамом постараемся вернуться как можно скорее. Но только вы, – тут Оразгылыч запнулся, словно что-то помешало ему, и продолжал улыбаться. Не дожидаясь вопроса «Что только мы?», продолжил в том же шутливом тоне: – Акга, помнится, вы собирались ещё раз жениться, не вздумайте сыграть свадьбу прежде, чем мы вернёмся!..
Люди поняли, что своей шуткой Оразгылыч пытается отвлечь отца от тягостных мыслей и переживаний, поэтому, обмениваясь взглядами, тоже заулыбались. В этот момент. Как будто сквозь тяжёлые тучи пробился лучик солнца. Да и Кымыш, выслушав сына, сам того не замечая, хмыкнул. Понял, что его сыновья не хотят показывать людям свою слабость и свои переживания. Шутливо отругал сыновей:
– Ах, вы дети кобыл!
С сыновьями Кымыш-дузчы попрощался у порога своего дома.
После того, как женщины с детьми расселись в арбе, все тронулись в путь. О чём-то переговариваясь, люди последовали за телегой. Видя, как счастье и благополучие уходят из её дома, Джемал мама, идя вместе со всеми, держась за край телеги, зарыдала: «Если Ты не накажешь тех, кто растоптал мой очаг, я обижусь на тебя, Всемогущий Аллах!»
Алланазар и Аганазар, сидя поверх высокой горы тюков с вещами, наблюдали за тем, как отдаляется их дом. Они махали руками и шептали: «До свиданья, дедушка, до свиданья, бабушка, мы скоро вернёмся!» Идущие рядом с арбой люди прощались с Оразгелди и Оразгылычем кто кивком головы, кто, пожимая руку и выказывая добросердечие. Идущие рядом с арбой женщины концом пуренджика оттирали слёзы и по-женски жалостливо прощались с ними.
– Возвращайтесь живыми и здоровыми!
– Да услышит Аллах ваши молитвы!
Завернувшись в пуренджек и прижав к груди Рахманназара, Огулджума сидела, прислонившись спиной к тюку с вещами напротив свояченицы, ни слова не говоря, заливаясь слезами. На вопросы женщин коротко отвечала. Не понимая, за что их сослали, они чувствовали, что сейчас навсегда расстаются с родными местами и близкими родственниками, со всем тем, что ничем другим невозможно заменить.
Жена Хуртека Зохрегуль, и жена Сахетдурды Огулбиби, с двух сторон взяв под руки Джемал маму, ласково уговаривали её: «Бабушка Аганазара, вы теперь останьтесь!», и она осталась стоять у калитки, заливаясь горькими слезами и глядя вслед арбе, увозившей её сердце в неведомые дали.
Обернувшись и посмотрев в сторону оставленного дома, Оразгылыч увидел отца, который стоял позади небольшой группки женщин рядом с тремя их кибитками и раскачивался, как это делает верблюд перед тем, как опуститься на колени.
Бяшбелалары, а это Сахетдурды, Махы, Магсут, Розмырат пальван и другие никак не хотели отстать от арбы. По двое-трое они шли рядом с Оразгелди и Оразгылычем и о чём-то беседовали с ними. На небе в том месте, где вот-вот появится солнце, появился кроваво-красный круг. Похоже, сегодня солнце может и вовсе не взойти, навсегда скрыться за облаками.
Когда арба поравнялась с Холмом споров гапланов, с юга показалась группа людей, провожающих в ссылку Гуллы эмина, его младшего брата и двух сыновей. На последней из телег, где были сложены тюки с вещами, возвышаясь над всеми, гордо восседал Гуллы эмин в красивом домотканом доне.
Как и всегда, Гуллы эмин был спокоен. Похоже, зная, что так должно быть, он уже давно готовился к этому. Отовсюду подходили люди, уважительно здоровались с ним за руку, а затем, произнеся краткую молитву, прощались. Всем своим видом показывая, что внимание людей ему приятно, благодарно кивал головой. Но даже после этого Гуллы эмин не произнёс ни слова. И с людьми, и с Родиной он прощался печальным взглядом. Было в его взгляде смирение, но слабости не было.
Уже хорошо рассвело. Все холмы оставались на своих местах, но сегодня Союнали будто заново родился. Задул утренний летний ветерок. Холмы Пенди и холмы Гарабила взяли в кольцо долину. Казалось, они встанут на пути арб, везущих ссыльных, и дальше не пустят их, оставят здесь.
Объехав Холм споров гапланов, арбы проехали мимо арыка Беден арык и откуда вырулили на дорогу возле села Дуеджи.
После того, как ссыльные выехали на дорогу, работники ОГПУ, сопровождая их верхом на конях, постарались вежливо отстранить от отъезжающих односельчан, которые, не оставаясь продолжали идти рядом с арбами.
И только после этого люди, утирая слёзы, начали возвращаться обратно.
* * *
Огулбике с сестрой Акджагуль, сидя на том же месте, где оставила мать, велев не выходить на улицу и не попадаться на глаза чекистам, выглядывали через шели кибитки на улицу, глазами провожая отъезжающих. Девочки послушно молчали, но лица их были залиты слезами, ведь они были ещё совсем юными, и расставание с родителями и братьями далось им тяжело. Они помнили сказки, в которых в трудные минуты отважный молодец приходил на помощь. Или такие спасители бывают только в сказках?! Хотя и в нынешнее время полным-полно злых дэвов. Кто знает, может, и среди них найдётся свой Худайберди трусишка мудрый, который умеет умиротворить дэвов, а потом возвращается домой верхом на этом чудище, прихватив с собой мешки с золотом и серебром.
Когда арбы скрылись из виду, толпа около дома начала редеть. Акджагуль, всё ещё сжав тюбетейку зубами, смотрела вслед уехавшим, и всё никак не могла успокоиться, её сотрясали тихие рыдания. Не в состоянии видеть страдания сестры, Огулбике, сама того не ведая, босиком и с непокрытой головой выскочила во двор.
Ей хотелось ещё разок хотя бы краем глаза увидеть своих родных. Спустившись к реке, Огулбике стала пробираться сквозь заросли коротким путём, чтобы оказаться в том месте, где появятся телеги с людьми, раньше них. Когда она добралась до камышей у подножия холма неподалёку от села, с лица её ручьями стекал пот, сердце бешено билось в груди, так что она слышала его стук, похожий на стук босых пяток по твёрдой почве. Среди зарослей камышей она выбрала укромное место, откуда ей была хорошо видна дорога, но саму её увидеть было невозможно. Скоро должны появиться арбы, они пойдут мимо этих зарослей, повернут на северо-запад и поедут дальше.