Здесь уже ждали таджикских ссыльных, собранных из Бухары и Душанбе. В этом посёлке ходили слухи о том, что сверху Ивана Захаровича и Шадманова обязали поселить этих ссыльных в 31-м бараке.
Стоявший тут же старик, о чём-то глубоко задумавшись, внимательно разглядывая вновь прибывших ссыльных, тихонько покачал головой и тяжело вздохнул.
– Добро пожаловать, коли прибыли. Все мытарства будете испытывать вместе с нами. Чего-чего, а этого добра здесь превеликое множество! – под нос себе проворчал старик и вернулся назад.
Отправившись из Акмолы и проведя в пути два дня, ссыльные только на третий день добрались до места – до 31-го барака.
* * *
В тот же день после обеда Кымыш-дузчы узнал о том, что его племянника Ахмета вместе с семьёй задержали и увезли ОГПУ-шники в Гаравулдепе. Он был на бахче. Услышав об этом, он горевал и разозлился на племянника: «Говорил же я этому ослу, чтобы прекращал свои игры, что с ними лучше не шутить, окажешься побеждённым!.. Если тебя поймали, так тебе и надо! Вот только дети за что должны страдать, они-то в чём виноваты? Из-за этой свиньи безвинным людям приходится страдать. А Ахмет… разве он когда-нибудь успокоится?..» Как бы ни сердился Кымыш-дузчы на племянника, оставаться равнодушным к судьбе его детей он не мог, беспокоился о них.
Потом мысли его от детей Ахмета переметнулись к Гаравулдепе, куда их всех увезли. «Ай, наверняка этого Кабана избили. Хорошо, если не искалечили, они ведь могут это сделать, если ты не будешь говорить того, что они хотят услышать, они бьют человека по причинным местам, некоторых делают инвалидами…» – озабоченно думал старик. Обмотав верёвкой накошенную траву, они вместе с внучкой с трудом подняли этот стог на ишака, а сверху ещё закинули хурджун с дынями, после чего старик собрался ехать в село. Надел на себя дон, сложенный в сторонке, пока он косил траву, подпоясался кушаком из хлопковой пряжи и потуже затянул его, взял лежащую в тени папаху, отряхнул её от земли и надел на голову.
И вот ишак-конь вошёл в село. Старик от внутренней жары в дороге сильно хотел пить. Когда увидел вдали свой дом, подумал: «А хорошо было бы, если жена заварила чай!» Подстегнув ишака, заспешил домой.
За чаем Джемал мама рассказала мужу о поимке Ахмета, о том, что его увели со связанными за спиной руками, а затем увели и его плачущих жену и детей.
После этого Джемал мама, рассказала, как она рассчитывая на помощь, ходила к Ягды, но не нашла его. Ханума, всегда знавшая о его местонахождении, сообщила, что он рано утром повёл людей к екизябу очистить, собирать хворост.
При упоминании имени Ахмета на лбу Ханумы неожиданно выступили мелкие капельки пота.
– Вы, бабушка, идите. Как только Ягды появится, я постараюсь направлю его за детьми. Ведь он тоже глава села. А вот сможет ли он помочь Ахмету, не знаю, – не глядя в глаза старухи, она постаралась скрыть охватившее её волнение.
Старику не понравилось, что его жена, зная, кто такой Ягды, всё равно отправилась к нему за помощью.
– Нашла к кому обращаться за помощью! Неужели ты думаешь, что он всё тот же Ягды, который батрачил в своём доме, а ты его подкармливала: «Идём, сынок, выпей горяченького молочка!» ?.. Все это добро давно забыл он. Теперь он кум и хан Союнали, не простой человек, ему всё сходит с рук, и если бы он хотел помочь, почему не помог, когда разрушали твою семью?
Чем больше старик говорил, тем больше распалялся. Недопитый чай выплеснул на улицу.
– Эх, женщина ты, не надо было тебе идти к Ягды. Небо и то ближе, чем они, знай это, жена, нет больше прежнего Ягды, который называл нас «эне», «акга», вон как он задрал свой нос… Сейчас власть в его руках, и он властелин нашего села! Не нужно нам от них ждать никакой помощь!
Кымыш-дузчы, не теряя времени, взял приготовленные женой продукты для семьи Ахмета, положил в хурджун несколько дынь и поспешил к пограничникам, в ближнее Хандепе. Пройдя мимо разрозненных домов Хангулы, поравнялся с кладбищем, расположенным у дороги между селом и погранзаставой. Вспомнив, что там лежат его близкие, прочитал молитву за упокой их душ. Подумал о том, что и он в скором времени соединится с ними, представил, как он сидит, свесив ноги в свежевырытой могиле.
Впереди показалась пограничная застава Гаравулдепе. На какое-то мгновение старик подумал о том, что с ним может случиться там, но тут же переключился на безвинных детей Ахмета, которые сейчас сидят в темнице и плачут, а когда увидят его, кинутся на шею: «Дедушка, дедушка, забери нас отсюда!» Именно эти мысли не давали ему чувствовать усталость и подгоняли вперёд.
Старик обратил внимание на разросшиеся по обочинам дороги пышные кусты верблюжьей колючки – яндака. Те, что росли у самой дороги, были покрыты пылью, как будто на них накинули тонкую серую косынку. Зато поле около Беденяпа было чудесным, радовало глаз весенним зелёным цветом.
– Эх, стать бы сейчас верблюдом, чтобы с хрустом поедать эту колючку! – вдруг подумал старик. Это поле напомнило ему, как они в детстве пасли верблюдов, и мысли увели его в прошлое.
В те далёкие дни Кымыш вместе со своими старшими братьями Арнагылычем и Озбекгылычем пас верблюдов. Иногда к ним, опираясь на посох, приходил их старый дед Мухамметгылыч сердар, на нём был чекмень. И первым делом интересовался своим старым конём: «Как он, пасётся?» Подходил к коню, задумавшись о чем-то, гладил его по лбу. Однажды, увидев взмыленного коня, отругал он их внуков:
– Сколько раз я говорил вам, чтобы вы не трогали этого коня?!
Но Арнагылыч и Озбекгылыч, несмотря на запрет, каждый день садились на коня, на нём они ездили за верблюдами. Иногда они стегали старого коня плетью, чтобы он скакал быстрее, а тот был не в состоянии делать то, что требовали от него мальчишки. Этот конь был известен как последний боевой конь Мухамметгылыча сердара.
Поскольку это поле напомнило Кымышу детство, ему вдруг почудилось, что сейчас вот-вот здесь появится его дед Мухамметгылыч сердар…
Ведь он же в легендах, когда нужен народу, всегда приходил на помощь.
Стоявшие у ворот заставы пограничники прекрасно знали, что Кымыш-дузчы живёт в соседнем селе, однако слушать его не хотели. Один из них был курносым русским парнем высокого роста. Второй, напротив, невысокого роста, с чуть раскосыми глазами, с акцентом говорящий по-тюркски татарин. Узнав, что старик пришёл навестить кого-то из арестованных, ответив небрежно, попытался отделаться от него: «Старик, ты лучше уходи, в любом случае, тебе никого не покажут, командира сейчас здесь нет, а остальные не могут дать тебе свидание». Слушая тюркскую речь татарина, старик, посмотрев ему в глаза, понял, что тот говорит неправду. Ничего не говоря солдатам, он слез со своего ишака-коня и отошёл к зарослям тальника рядом с протекающим возле заставы арыком. Привязав ишака, расстелил на земле свою маленькую кошму и устроился на ней. Вначале пограничники переглядывались, не понимая, что старик задумал. «Может, наступило время намаза, и он сейчас будет отбивать поклоны?» – думали они. Но Кымыш-дузчы не читал намаз, не садился на своего ишака и не уезжал, продолжал сидеть на месте.
Его поведение со временем стало действовать на нервы стоящим на посту пограничникам. Немного говорящий по-туркменски татарин быстрым шагом подошёл к старику и сделал ещё одну попытку избавиться от него. Нахмурившись и сделав недовольное лицо, он неприязненно произнёс:
– Старый, а теперь ты чего ждешь?
– Здесь я буду ждать вашего командира!
– Тебе же было сказано, что его здесь нет!
– Нет, так придёт когда-нибудь. Я никуда не спешу, подожду его здесь.
Лицо татарина стало злым:
– Тебе же сказали, что большой начальник приедет завтра!
– Завтра, так завтра, я подожду.
Поняв, что со стариком ему не договориться, татарин постоял некоторое время, испепеляя его своим злобным взглядом, и удручённо ворча, пошёл обратно. Поговорив немного с напарником, он оставил его стоять на посту, а сам отправился во внутрь, туда, где сидит командование. Через некоторое время оттуда с оружием в руках выскочило несколько воинов, они были похожи на рой испуганных пчёл, над которыми нависла опасность. Кымыш-дузчы увидел, как следом за ними из помещения вышел тот самый командир, задававший вопросы в тот день, когда расспрашивал его о Джунаид хане. Похоже, они собрались все вместе изгнать несговорчивого старика. Старик озабоченно посмотрел в лицо приближающегося командира, невольно подумав: «От этих что угодно можно ожидать!» Однако не увидел ожидаемого осуждения, никаких признаков гнева. Командир и внешне был похож на человека умного и образованного, интеллигентного.
Когда они приближались, опираясь руками о землю, Кымыш-дузчы поднялся с места. Командир остановился перед стариком, и татарин, понимая, что командиру потребуется переводчик, шустро подбежал к ним.
Старик рассказал, что в его отсутствие задержали его племянника и вместе со всей семьёй привезли сюда, а он не смог усидеть дома и прибыл сюда, чтобы справиться об их судьбе. Добавил: что, теперь советская власть видит врагов и в женщинах, и детях, если стала захватывать и их, его это очень удивляет, что село пустеет на глазах. Разве это пристало такому уважаемому государству? С свойственной ему прямотой Кымыш-дузчы высказал всё, что у него было на уме, абсолютно не задумываясь о том, чем всё это может кончиться.
Командир молча выслушал старика, не перебивая, не задавая вопросов. Поняв, что речь идёт об Ахмете и его семье, слегка кивнул головой, словно о чём-то вспомнив:
– Знаешь что, старик, если ты пришёл за женщиной и детьми, я с тобой соглашусь. Мы как раз получили сообщение из города, что ОГПУ разрешает нам вернуть их. К ним обратились с просьбой из вашего сельсовета руководители. Мы собирались отпустить их завтра, но если хочешь, можешь забирать их прямо сейчас.
Для старика, шедшего сюда с мыслью, что его ожидает трудный разговор, это сообщение стало неожиданным и приятным. И хотя он собственными ушами слышал о милостивом разрешении ОГПУ, не очень-то этому поверил. Разве это ведомство способно на такие поступки, ему бы только хватать, стрелять, сажать. Но тут Кымыш-дузчы вспомнил рассказ жены о том, как она ходила к Ягды просить у него помощи.