днялся со своего места и, покачиваясь, направился к нашему столику.
– Ты это, – дыхнув мне в лицо сивушно-луковым перегаром, изрек он на краймарском, – того, в смысле, это самое, че как, ага?
– Ага, – в тон ему ответила Лора, – вали отсюда, недоделанный.
Пьяница с трудом сфокусировал на ней взгляд, гыгыкнул и протянул в ее сторону заскорузлую лапу. Дальнейшие события произошли столь стремительно, что я даже не успел толком понять, что именно случилось. Мгновение назад мужичок еще стоял на ногах, благоухая перепрелым сивушным духом, и вот он уже лежит на полу, жалобно поскуливая и баюкая неестественно вывернутую руку. Лора, невесть как очутившаяся с противоположной стороны стола, презрительно глядела в его сторону. Двое компаньонов поверженного выпивохи стали медленно подниматься со своих мест. Лора двигалась стремительно, с мягкой, хищной кошачьей грацией. Мгновение – и один из них отлетел в угол трактира, где тихо сполз по стеночке и больше не предпринимал попыток ринуться в бой, второй упал кулем прямо под ноги девушки, которая добила его быстрым и резким ударом в область солнечного сплетения. Пьянчужка затих, а у нее, кажется, даже не сбилось дыхание.
– Пойдем отсюда, – бросила Лора в мою сторону, – а то видишь, мужики прямо штабелями укладываются. Того и гляди придется истребить все мужское население столицы.
– Что это было? – спросил я, бросив на стол сотенную купюру в надежде, что эта сумма с лихвой покроет невеликий ущерб от случившейся только что потасовки. – Тайное боевое искусство лорейских монахов?
– Крав-мага, – ответила девушка, – в переводе это означает «контактный бой». Специальная техника самообороны, придуманная для израильской армии. Там девчонки служат наравне с парнями, так что оно годится для людей обоих полов и любого телосложения. Очень эффективная штука.
– Да уж видел.
– Ни фига ты не видел. Помимо рукопашного боя нас учили и холодным оружием владеть, и огнестрельным, и подручными предметами всякими. Вполне достаточно, чтобы парочку таких вот ухарей в бараний рог скрутить.
– А если бы их пятеро было или шестеро?
– Это крестьяне, – поморщилась Лора, – у них специальной подготовки нет никакой. Так что шестерых я бы одолела, пожалуй. Вот с настоящими бойцами было бы сложнее. Ну или с ребятами из Очага, это серьезный противник.
– А что ты еще умеешь?
Девушка на минуту задумалась, смешно сморщив нос. Мы шли по замерзшей улице вдоль прячущихся за каменными оградами домов, и снег радостно хрустел у нас под ногами.
– Еще? Еще умею самолетом управлять одномоторным. У меня есть лицензия пилота-любителя. Машинистом паровоза могу быть. С парашютом прыгать. Ездить верхом. Стрелять из автоматического оружия. Плавать под водой с аквалангом… Ну и языки, конечно. Говорю на английском, французском, русском. И на всех языках Центрума.
Ни черта себе! Никогда не заподозрил бы в этой вздорной девчонке с разноцветными волосами и сложным характером эдакого терминатора. Универсального солдата, автономную боевую единицу, обладающую серьезной разрушительной силой.
– Да ты просто Джеймс Бонд какой-то в юбке, – пошутил я.
– Юбок не ношу, неудобная это одежда. И бегать в ней тяжело, и на стенки карабкаться, да и в жбан кому-нибудь ногой не особо зарядишь, не сверкнув трусами. Нет, штаны лучше.
– Ну и зачем тебе это все?
Лора посмотрела на меня с легким недоумением.
– Вань, я же в департаменте разведки Пограничной стражи служу, забыл? Это, если хочешь, такой спецназ при Корпусе. В том числе и для силовых операций. Есть у нас, конечно, аналитики, есть связисты, но рядовые агенты должны уметь выживать в Центруме при любых обстоятельствах, даже без связи со Штабом. И жратву себе добыть, и рану перевязать, и в бубен кому надо настучать, если понадобится. Меня и натаскивали как диверсанта, способного действовать в одиночку во враждебной среде. Сечешь?
Вот оно, значит, как. Диверсант. Интересно, а мне она при необходимости шею свернет с такой же непринужденной легкостью, как уделала тех троих в кабаке? Видимо, угадав ход моих мыслей, Лора дружески похлопала меня по плечу:
– Не бздынь, Ударник. Беккер велел тебя беречь, холить, лелеять и целовать в розовую попку. Так что в обиду я тебя не дам, не волнуйся.
Да уж, обнадежила. С одной стороны, с таким напарником можно горы свернуть, если не врет, конечно. С другой – совершенно непонятно, чего от нее ожидать. Нет, ясно, что командование Корпуса заинтересовано в успехе всей этой затеи, иначе само существование не только планеты Земля, но и Пограничной стражи окажется под угрозой. А для любого человека личная шкура и собственное благополучие всегда на порядок ценнее, чем судьбы мира. Могли бы по такому случаю и больше ресурсов выделить. Хотя… Надо думать, развязанная Сурганом война сильно спутала карты пограничникам во всех без исключения континуумах. Где-то местные власти уже пожгли заставы, как это произошло в Клондале, где-то просто не дают страже спокойной жизни, устраивая бесконечные провокации. Да и сам Штаб находится в Марине, считай, под самым боком у Сургана. Надежной связи с региональными заставами у некогда могучей организации теперь практически нет, что делать, они, похоже, и сами не знают. Не до нас им теперь.
Поплутав по переулкам, мы обогнули рыночную площадь и повернули к центру. Вдалеке замаячила та самая колокольня, о которой рассказывал нам давешний аспирант. Постройка эта, признаться, издалека имела весьма неприглядный вид – в стрельчатых окнах темнели мутные, давно не мытые стекла, а каменная кладка, украшенная множеством змеистых трещин, потемнела от времени. Приглядевшись к шпилю, я заметил закрепленную на нем странную конструкцию, состоящую из множества металлических штырей и перекладин. От мачты, на которой болталась эта штуковина, тянулся толстый кабель, нырявший в крошечное слуховое оконце. Вокруг ржавого шпиля кружились птицы, то присаживаясь ненадолго на железную арматуру, то взмывая в небеса вновь. Со стороны конструкция напоминала гибрид громоотвода и эфирной телевизионной антенны, хотя телевидению здесь взяться, естественно, было неоткуда. В общем, и не заметишь эту поделку, если не всматриваться ввысь, задрав голову.
– Похоже, мы на месте, – сказал я.
– Ага, только вот есть у меня ощущение, что мы опоздали. – Лора указала рукой вперед. Я посмотрел в этом направлении, и у меня сразу же зашевелились в душе нехорошие предчувствия.
Возле каменных ступеней, что вели ко входу в колокольню, собралась немаленькая толпа. Люди галдели, толкались, отпихивая друг друга локтями. Те, кто стоял с краю, то и дело вставали на цыпочки, чтобы получше рассмотреть нечто, скрывавшееся за спинами других. Издалека бесформенная колышущаяся людская масса напоминала какое-то рассерженное животное, хищника, почуявшего запах свежего мяса и крови. Очень мне не понравилось это сборище. Ну вот прямо совсем. По мере нашего приближения гомон нарастал. Смело орудуя локтями, Лора растолкала сгрудившихся посреди улицы зевак, я с трудом пробился следом.
На мерзлой брусчатке темнела лужа крови. В ней, точно в зеркале, отражались неторопливо плывущие в небесной синеве облака. Рядом лежал человек, невысокий, плотно сложенный и уже явно немолодой. Он был не по погоде облачен в строгий черный сюртук, надетый поверх рубашки с небольшим стоячим воротником. Лежащий человек уже не шевелился.
– С башни упал, болезный, – посверкивая глазами, делилась с окружающими информацией толстая румяная женщина, явно наслаждавшаяся прикованным к себе всеобщим вниманием. – Я мимо, значится, шла, в Фолькину лавку, Фольке-то, говорят, Рыжему новое сукно давеча завезли… И вот иду я, значится, себе, иду, и вдруг – бух! Свалился! Чуть мне не на голову! А то и пришиб бы!
– Ох ты ж, батюшки! – всплеснула руками другая дородная тетка.
– А звук-то, звук-то какой, – продолжала тараторить первая, – такой вот звук, прям аж до печенок пробрало!
Не знаю, сколько у рассказчицы в организме имелось печенок, но люди внимали ей с явным интересом. Я опустился на одно колено и присмотрелся. Кажется, мужчина был еще жив – грудь его едва заметно приподнималась и опускалась, но дышал он поверхностно и очень часто. Чтобы заглянуть лежащему человеку в лицо, пришлось переместиться чуть в сторону, потеснив какого-то паренька в дырявой ермолке. Глаза старика были закрыты, а из ноздрей тянулись по гладко выбритой щеке тонкие струйки крови. Что-то здесь было не так, что-то занозой засело в мозгу, не давая покоя. Вот только что? Я снова осмотрел лежащего. Спокойные, как у спящего, черты, правильной формы скулы, чуть спутанные седые волосы… Никак не удавалось отделаться от ощущения, что раньше я где-то уже видел этого человека.
И тут я наконец вспомнил где. На рыночной площади, в толпе зевак, когда Лора развлекала горожан своими шулерскими трюками. Именно у этого пожилого мужчины мальчишка вытащил из кармана связку ключей, что лежала сейчас в моем кармане.
– Профессор!
Расталкивая толпу, к распростертому на земле телу пробился Гвен Ки, тот самый взъерошенный паренек, что недавно угрожал нам револьвером, а потом сыпанул мне в лицо песком.
– Профессор Хольте!
Ки плюхнулся на колени и принялся тормошить лежащего за плечо. Безрезультатно. Я даже подумал было осадить паренька, чтобы он, тряся едва живого старика, не повредил ему что-нибудь жизненно важное, но тут веки Хольте дрогнули. Он приоткрыл глаза. Взгляд старого ученого был бессмысленным, он будто глядел куда-то в глубь самого себя. Хольте приоткрыл рот, его губы шевельнулись, и я наклонился поближе, чтобы разобрать среди гомона толпы одно-единственное слово, которое ему удалось прошептать. Затем старик издал протяжный булькающий хрип и затих.
– Что он сказал? – дернула меня за плечо Лора.
– Он сказал «врата».
– Врата?
Девушка на мгновение задумалась.
– Значит, он видел кого-то, кто прошел вратами? Прошел вратами и столкнул его с колокольни…
Тем временем Гвен Ки продолжал тормошить пожилого ученого, но тот со всей очевидностью был уже мертв. Подняв перекошенное от охвативших его переживаний лицо, Ки, словно ища поддержки, обвел толпу влажными от слез глазами. Наши взгляды встретились, и он меня узнал. В тот же миг воздух над площадью прорезала пронзительная трель полицейского свистка.