Сцена 1
Дом с портиком, двор в колоннах, с крытой галереей, с обширным садом на склоне холма; статуи, роспись на стенах внутреннего двора и комнат, где установлены столики для пира. Гетеры, музыканты, молодые люди и Алкивиад - все держатся непринужденно, как бы на равных, даже прислуживающие рабы и рабыни.
1-й г о с т ь
Назначен день отплытья флота с войском
В Сицилию не очень-то удачный.
2-й г о с т ь
А что такое?
1-й г о с т ь
Разве не видали?
Уже висят повсюду, на воротах,
Изображения, столь сходные
На вынос тел умерших, похороны
Напоминающие.
П о л и т и о н
Да, причуда,
Что праздником Адониса считают
В Афинах женщины, разыгрывая
Обычай погребальный, с плачем, с песней;
Им хочется поплакать от веселья
Или повеселиться от тоски,
В предчувствии разлуки или смерти.
Т е о д о р
Но прежде был ведь настоящий праздник.
Адонис, сын царя на Кипре, славный
Воистину чудесной красотой,
Какой не встретишь даже у богов,
Привлек внимание самой Киприды,
Покинувшей тотчас Олимп, чтоб снова
Из моря выбраться новорожденной,
Блистая юной красотой любви.
Л е в к и п п а
Вот тема, подходящая для нас,
Здесь представленье разыграть сейчас.
А л к и в и а д
Прекрасно! К ночи я затеял тоже
Одно из таинств разыграть для вас.
Д о р и д а
(впадая как бы в исступление)
Ну, если вакханалии? Не новость.
А л к и в и а д
(молодым людям)
Нет, нет! Из вас один я посвященный;
Завесу с таинств Элевсинских я
Вам приоткрою, чтобы посвященье
Вы приняли пред дальнею дорогой
И, может статься, вечною разлукой.
П о л и т и о н
Но это, кажется, запрещено?
А л к и в и а д
Боишься? Будешь зрителем в беседке.
Левкиппа! Начинайте представленье!
Х о р г е т е р
О, Афродита! Мать Эрота,
Тебя влечет охота?
Блистает негой взор
В лесах, на склонах гор.
Ты гонишься всерьез за зайцем,
Как будто бы за счастьем
Любить
И жить!
О, нет! Адонис, сын царя на Кипре,
Прекраснейший из смертных в мире,
Тебя влечет, тобой любим,
И с ним
Ты дни проводишь на охоте,
А ночи в скромном гроте,
В пещере нимф,
Где таинства любви ты сотворяешь с ним,
Счастливейшим из смертных,
В объятьях и устах отверстых...
Но юность, как весна,
Лишь лучезарна и нежна;
И страстью пылкой утомлен, уходит
Адонис на охоту.
Вся счастием любви упоена,
Богиня грезит, и весна,
Подобно чуду,
Цветет повсюду.
(Пляшет.)
Адонис, как цветок,
Поет любви исток
В лесных пенатах,
И вторит хор пернатых.
И вдруг пред ним, как вражий стан,
Возник косматый зверь - кабан.
Он рад сразиться: "Ну-ка!"
Увы! Увы! Достать ни лука,
Ни верных стрел
Он не успел.
И, сбитый, весь в крови
Исторг последний вздох любви.
Примчались отовсюду нимфы,
И Афродита с ними,
Как бедная жена,
И плачет с ней весна.
(Пляшет.)
Т е о д о р
Чудесно! Но и здесь, сей праздник жизни,
Любви и красоты истек слезами,
Обрядом погребальным, даже жутко.
Д о р и д а
А наш Адонис занят не охотой
На зайцев и на уток, а войной,
Кровавым игрищем Ареса.
А л к и в и а д
Боги!
Дорида милая, ты плачешь? Я
Ведь смерти не боюсь, я посвященный.
П о л и т и о н
И вправду веришь, что бессмертен ты,
Принявши посвященье в Элевсине?
А л к и в и а д
Я верю иль не верю, что же делать?
Ведь большего нам, смертным, не дано.
Но воин смерти не боится, жаждет,
Как славы, почестей, бессмертья - в смерти.
1-й г о с т ь
А как же быть непосвященным? Нам?
В поход уходим дальний мы впервые;
Не думаю, я трус, но все же страшно:
Уж женщины оплакивают нас.
А л к и в и а д
В поход собравши вас, друзья мои,
Я позабочусь о путях к победе.
Вы верите в меня?
2-й г о с т ь
О, да! Конечно!
А л к и в и а д
(облачаясь в длинное одеяние иерофанта)
Я посвящен в мистерии; примите
Здесь от меня вы нынче посвященье.
Все будет понарошке, но по смыслу,
Как в таинствах любви или молитв,
Все может оказаться откровеньем.
Готовы?
1-й г о с т ь
Да!
2-й г о с т ь
И я!
3-й г о с т ь
(указывая на ряд лиц)
И я! Мы все!
А л к и в и а д
Политион?
П о л и т и о н
Я жрец-факелоносец.
Т е о д о р
Я буду вестником, как обещал.
А л к и в и а д
Всем остальным. Как зрители в беседке
Вы можете собраться. Не шумите!
Сад на склоне холма; беседка; груда камней, под которыми вход в подземное хранилище. Звездная ночь. Жрец с факелом, иерофант и мисты блуждают за деревьями, за ними из беседки наблюдает публика.
Л е в к и п п а
Как ночь темна!
Д о р и д а
Хотя и крупны звезды,
Но свет их освещает только небо,
Там в вышине, где обитают боги,
А здесь и без мистерий жутко мне.
К л и о
Иерофант там что-то говорит;
Я слышу все, но не пойму ни слова.
М у ж с к о й г о л о с
Из древних заклинаний; смысл священный
Не должен быть понятным всем, иначе
Воздействия не будет, в тайне - дело,
Как в тайне жизни, так и в тайне смерти.
М а л ь ч и к
Алкивиад их знает в самом деле?
Л е в к и п п а
Он шутит.
Д о р и д а
А меня бросает в дрожь.
К л и о
И страх нам сладостен, когда он с нами
Играет жизнь свою полушутя,
Неистов и беспечен, как дитя.
М а л ь ч и к
Факелоносец провалился в погреб.
М у ж с к о й г о л о с
Нет, свет блуждает в глубине Аида,
Куда иерофант повел всех мистов.
М а л ь ч и к
Они умрут?
М у ж с к о й г о л о с
Конечно! Но воскреснут
Для жизни новой, в том смысл посвященья.
Л е в к и п п а
Там показался вестник, наш поэт.
В е с т н и к
Иакх, и он же Вакх или Дионис,
Сын Персефоны от царя богов
Или Семелы от того же Зевса, -
Все в таинствах священный смысл имеет,
Нелепый с виду для непосвященных, -
Так, этот бог - театра и вина,
Богиней Лиссой вечно одержимый,
В безумие впадая, вниз стремится,
В Аид, на Елисейские поля,
Где вакханалии справлять удобно, -
Итак, Дионис призывает мистов
Последовать на таинства за ним.
И е р о ф а н т
Слыхали, мисты? Зов услышан нами.
Не бойтесь смерти. В боге мы бессмертны.
Все проваливаются куда-то с треском и с шумом, вспыхивает пламя и обволакивается дымом.
Сцена 2
Агора, площадь для проведения Народного собрания среди административных и культовых сооружений: у ограды и стен Круглой палаты (здания Совета) каменная трибуна, перед которой амфитеатром расположены деревянные скамьи; поблизости два или три алтаря, храм Ареса, торговые лавки. Под платанами на скамьях и вокруг народ кучками; слышны то возмущенные голоса, то смех.
1-й а ф и н я н и н. Что же это за несчастье новое обрушилось на Афины? За одну ночь все гермы, сколько их ни стоят у общественных и частных домов, подверглись нападениям каких-то злоумышленников и весьма пострадали.
2-й а ф и н я н и н. Отбиты носы и бороды и это самое - фаллосы. Такого еще не бывало!
3-й а ф и н я н и н. Злая, неуместная шутка!
2-й а ф и н я н и н. Шутка? Святотатство! Андокид заявил, будто бы у него есть свидетельства нескольких рабов и метеков, которые донесли, что Алкивиад и в другом случае изуродовал статуи богов, стало быть, и этот случай - его проделки в пьяном виде. И еще не все. Андокид прослышал, будто у себя дома Алкивиад разыгрывал Элевсинские мистерии.
4-й а ф и н я н и н. И это все Алкивиад, наш стратег, вдохновитель похода афинских кораблей с войском в Сицилию, готовых уже к отплытию? Дел у него мало?
2-й а ф и н я н и н. Я говорю только о том, о чем Андокид толкует.
4-й а ф и н я н и н. Андокид толкует, бегая по площади, а Фессал, сын Кимона, уже подал жалобу с обвинением Алкивиада в поругании Деметры и Коры.
3-й а ф и н я н и н. Это очень серьезное обвинение. Что там гермы!
4-й а ф и н я н и н. В таком бесчинстве с гермами должна быть причина, а не просто буйство молодых людей, переходящих все границы разумного под влиянием чистого, не смешанного с водой вина; но чтобы они бегали по всему городу, да еще впотьмах, а ночи ныне темные, новолуние, - это уж слишком. Скорее можно подумать на коринфян.
3-й а ф и н я н и н. И правда! Ведь сиракузяне были колонистами Коринфа, и у коринфян есть весьма веские причины задержать или сорвать поход афинских кораблей с войском в Сицилию. Как ни суди, случай с изуродованием герм - дурное предзнаменование, и день отплытия благоразумно перенести на более поздний срок.
4-й а ф и н я н и н. Чтобы в Сиракузах успели прознать о походе заблаговременно. Нет, нет, тут вам уже не шутки Алкивиада!
Показываются Критий и Ферамен.
К р и т и й. А где Андокид?
Ф е р а м е н. Ты не слыхал? У дома Андокида стоит герма, одна не тронутая среди прочих поблизости. Друзья Алкивиада среди судей, чтобы отвести от него подозрения, заявили архонту-базилевсу, что Андокид должен объяснить, почему его герма одна цела, а другие изуродованы; его вызвали в суд и тут же посадили в тюрьму.
К р и т и й. Он выдаст нас!
Ф е р а м е н. Не думаю. Ведь в этом случае все мы погибли, и он первый; оставшись вне подозрений, мы скорее можем спасти его, тем более, как слышно, Алкивиад совершил куда более серьезное преступление - профанацию Элевсинских таинств. О гермах скоро забудут.
К р и т и й. Как! Не стоило нам вмешиваться в ход событий?
Ф е р а м е н. Тсс!
К р и т и й. Теперь Алкивиаду впору скрыться и, вместо похода в Сицилию, отправиться в изгнание.
Ф е р а м е н. Да, узнав об иске Фессала, Алкивиад, говорят, испугался, ускакал в Пирей, где собрались войска, но, услышав, что матросы и тысяча гоплитов из аргивян и мантинейцев говорят открыто, что они отправляются в далекий поход за море только из-за Алкивиада и не потерпят какой-либо несправедливости по отношению к нему, ободрился и явился в суд, чтобы выступить с защитой.
К р и т и й. Назначен суд?
Ф е р а м е н. Нет. Архонт и многие из судей догадались, - я с ними успел переговорить, - что народ, поддержав Алкивиада с походом в Сицилию, будет снисходителен к нему, и ему легко удастся оправдаться, и решили судебное разбирательство затянуть и даже отложить до возвращения Алкивиада с похода, что, конечно, его не устраивает, и он намерен сейчас выступить на Народном собрании.
К р и т и й. На чем же он станет настаивать?
Ф е р а м е н. Ясно, на чем: на снятии с него обвинений.
К р и т и й. А ты выступишь?
Ф е р а м е н. Лучше бы тебе выступить, Критий.
К р и т и й. Мне народ не поверит, ведь во мне видят противника демократии и Алкивиада. Выступить должен ты, Ферамен.
Ф е р а м е н. Да. Первым выступит Никий. Он воспользуется случаем и предложит отложить поход. Вот он идет к трибуне. (Уходит.)
4-й а ф и н я н и н (надев на голову миртовый венок). О мужи афиняне! Вы не послушались меня и против воли назначили стратегом, чтобы своей осторожностью и, надо думать, мудростью, свойственной старости, я уравновесил пылкость Алкивиада. Видно, и боги не одобряют сицилийского дела. В изуродовании герм, кто бы это ни сделал и какую бы цель ни преследовал при этом, нельзя не видеть дурного предзнаменования. При таковых обстоятельствах разумно отложить поход в Сицилию, по крайней мере, на какое-то время. Вы видите, уже по всему городу на воротах висят изображения, напоминающие вынос покойников, завтра, в день отплытия кораблей в поход, женшины, справляя праздник Адониса, станут распевать похоронные песни, бить себя в грудь, подражая погребальным обычаям. О мужи афиняне! Нельзя не видеть, что все знамения не благоприятствуют нам!
Гул одобрения и смятения. К трибуне выходит Ферамен.
Ф е р а м е н (в миртовом венке). О мужи афиняне! Все важнейшие решения в связи с сицилийским делом приняты; снаряжены корабли, собраны войска, избраны стратеги, назначен день отплытия. Нежданно происходят происшествия, весьма странные: изуродование герм по всему городу за одну ночь и якобы розыгрыш Элевсинских мистерий, - и все это приписывается Алкивиаду, известному всякими шалостями в пьяном виде. Я не говорю, - это дело судей, - он виновен или нет. Но нелепо было бы, чтобы человек, выбранный полновластным стратегом таких крупных сил, теперь, когда войско и союзники уже готовы к выступлению, терял драгоценное время, ожидая, пока окончится жеребьевка судей и судебная процедура, отмеряемая водяными часами. Итак, пусть он теперь отплывает в добрый час, а после окончания войны явится сюда, чтобы защищаться согласно тем же законам.
Гул одобрения.
Г о л о с а. Праздник Адониса женщины выдумали! Пусть поют и плачут в свое удовольствие, а война - наше дело! Ферамен прав!
К трибуне выходит Алкивиад, надевает на голову миртовый венок.
А л к и в и а д. Мужи афиняне! Знамения никогда не бывают однозначны, их подлинный смыл прояснивается нередко лишь впоследствии. Есть же знамения ложные, особенно те, которые основаны на неблаговидных делах людей. Готовясь к великому походу, с вашего полного одобрения, я мог лишь молиться богам, но не вступать в войну с ними. Но как бы то ни было, было бы возмутительным посылать стратега во главе таких больших сил с тяготеющим на нем недоказанным обвинением. Если я не смогу защититься, меня следует казнить, если же я оправдаюсь, то смогу выступить против врагов Афин, не опасаясь доносчиков.
Г о л о с а. Не о тебе речь, Алкивиад! Ферамен прав! Голосуем!
1-й а ф и н я н и н (председательствующий как один из пятидесяти пританов, сидящих на трибуне). Голосуем за предложение Ферамена: стратегам выступить в поход завтра!
Собравшиеся на площади в большинстве поднимают руки в знак одобрения.
1-й а ф и н я н и н. Решение принято!
Алкивиад в окружении своих сторонников.
П о л и т и о н. Алкивиад! Ты мог бы настоять на своем, если бы сослался на войско.
А л к и в и а д. Нет, в тираны я не стремлюсь, сам слишком люблю свободу.
Т е о д о р. А как же нам быть, если судебным разбирательством займутся в твое отсутствие?
А л к и в и а д. Друзья, вам лучше будет скрыться. Впрочем, все теперь зависит, как пойдут дела на войне.
П о л и т и о н. Ты уж постарайся, иначе очень скоро нас оплачут, как Адониса.
Женщины, смеясь, несут покрывало с изображением выноса тела усопшего; мужчины стараются не обращать на них внимания.
Сцена 3
У Царского портика (зала суда). На ступенях афиняне кучками сидят или стоят; выходит Ферамен, к нему подходит Критий.
К р и т и й
Что нового, дружище?
Ф е р а м е н
А? Будь весел!
Я подсадил Тимея к Андокиду
Уговорить признать свою вину,
Назвав своих рабов, еще немногих,
Кто с ним прошелся ночью злополучной
И нас не видел, - с тем ему прощенье
Собранье вынесет постановленьем,
Что принято уже, и Андокид,
Назвав сообщников, спас жизнь свою.
К р и т и й
А жизни тех?
Ф е р а м е н
Кого нашли, казнили;
Но из друзей - все скрылись за границу.
К р и т и й
Да ты всерьез политикой занялся!
Ф е р а м е н
Покончив с осквернителями герм,
Народ призвал: к суду Алкивиада
Теперь же и привлечь, - поскольку слухи
Об играх в таинства вдруг подтвердились.
Уж арестованы Политион
И Теодор, и послана триера
В Сицилию за ним, Алкивиадом,
С приказом без насилья привезти,
Чтоб избежать волненья среди войска.
К р и т и й
Здесь пред судом предстанет беззащитен
Стратег, а там афинский флот и войско,
Как обезглавленное воинство,
Что б ни предприняли, - добра не будет!
Ф е р а м е н
Кто все затеял, пусть несет ответ.
К р и т и й
Да он же не глупец, чтобы вернуться -
С угрозой жизни здесь лишиться зря,
За игры в таинства любви и смерти.
Ф е р а м е н
Скорее бунт поднять он может в войске,
Сицилией к тому же завладев,
Чтобы затем тираном к нам явиться.
К р и т и й
Ты поступил бы так? Алкивиад -
Он демократ по вольности натуры,
Он любит справедливость, как Сократ.
Боюсь, он явится из благородства,
А чернь, припомнив все его бесчинства
Из нашей юности, казнит его,
Как льва, которому уж тесно в клетке.
Ф е р а м е н
Фессал составил жалобу почище,
Чем первую об оскверненьи герм.
Могу сказать.
К р и т и й
Я слушаю тебя.
Ф е р а м е н. Примерно так: "Фессал, сын Кимона, обвиняет Алкивиада, сына Клиния, в оскорблении двух богинь, Деметры и Коры, путем подражания мистериям, которые он показывал у себя в доме своим товарищам, надевая длинное платье, подобное тому, какое носит иерофант, соверщающий таинства, и называя себя иерофантом, Политиона - жрецом-факелоносцем, Теодора - глашатаем, других же друзей - мистами и эпоптами, чем нарушил законы и правила, установленные эвмолпидами, кериками и жрецами элевсинских мистерий".
К р и т и й
Ведь, в сущности, всего была игра,
В какую с важностью играют мисты.
Ф е р а м е н
Алкивиаду впрямь несдобровать,
Когда бы он решился возвратиться.
Народ в невежестве своем жесток.
К р и т и й
Как и тиран, пусть самый просвещенный.
Ф е р а м е н
Да, в крайностях всегда таится зло.
Критий подходит к кучке беседующих, среди которых Сократ и красивый молодой человек, двоюродный брат Крития Хармид.
К р и т и й. Сократ! Все ходишь, испытывая афинян вопросами? Неужели не понимаешь, что ты становишься все более ненавистным для них? И ты здесь, Хармид!
С о к р а т. Критий, что тебе сказал Ферамен?
К р и т и й. Увлечение философией у безусого юноши я считаю признаком благородного образа мыслей; того же, кто совсем чужд философии, считаю человеком низменным, не пригодным ни на что прекрасное и благородное. Но когда я вижу человека в летах, который все еще углублен в философию и не думает с ней расстаться, тут уже, Сократ, по-моему, требуется кнут!
С о к р а т. Ты им и замахнулся, Критий. Боюсь, Хармид, это он из-за тебя на меня сердится.
К р и т и й. Я понимаю чувство Хармида к тебе. Я сам был в его возрасте и в его положении и испытывал к тебе то же чувство, какое было у Еврипидова Зета к его брату Амфиону. И мне хочется сказать тебе примерно так, как Зет говорил брату: "Сократ, ты невнимателен к тому, что требует внимания; одаренный таким благородством души, ты ребячеством только прославил себя, ты в судейском совете не можешь разумного мнения подать, никогда не промолвишь ты веского слова, никогда не возвысишься дерзким замыслом над другими".
С о к р а т. Да, видно, так.
К р и т и й. А между тем, друг Сократ (не сердись на меня, я говорю это только потому, что желаю тебе добра), разве ты сам не видишь, как постыдно положение, в котором, на мой взгляд, находишься и ты, и все остальные безудержные философы? Ведь если бы сегодня тебя схватили - тебя или кого-нибудь из таких же, как ты, - и бросили в тюрьму, обвиняя в преступлении, которого ты никогда не совершал, ты же знаешь - ты оказался бы совершенно беззащитен, голова у тебя пошла бы кругом, и ты бы так и застыл с открытым ртом...
С о к р а т. Как сейчас?
К р и т и й. ... не в силах ничего вымолвить, а потом предстал бы перед судом, лицом к лицу с обвинителем, отъявленным мерзавцем и негодяем, и умер бы, если бы тому вздумалось потребовать для тебя смертного приговора.
С о к р а т. Да уж, видимо, какая бы участь ни выпала, а придется терпеть.
К р и т и й. И по-твоему, это прекрасно, Сократ, когда человек так беззащитен в своем городе и не в силах себе помочь?
С о к р а т. Да, Критий, если он располагает средством защиты, о котором я не раз говорил и с тобой, и с другими, если он защитил себя тем, что никогда и ни в чем не был несправедлив - ни перед людьми, ни перед богами, ни на словах, ни на деле; и мы с тобой приходили к выводу, что эта помощь - самая лучшая, какую человек способен себе оказать.
К р и т и й. Сократ, я это и называю ребячеством, которое пора оставить, чтобы не быть смешным, чтобы не быть беззащитным.
С о к р а т. Видишь ли, Критий, я не боюсь несправедливости по отношению к себе, ибо терпеть ее лучше, чем совершать ее, хотя ты со мной не согласен, по тебе лучше самому совершать несправедливость, чем терпеть ее от других, так?
К р и т и й. Конечно, так!
С о к р а т. Но как же быть с воздаянием? Есть прекрасное предание о том, как души умерших предстают пред судом, не здесь, а там, в Аиде. Может быть, ты не веришь в это предание, но я, поскольку верю, что душа бессмертна, весьма озабочен тем, чтобы душа моя предстала перед судьею как можно здравой. Равнодушный к тому, что ценит большинство людей, - к богатству, к почестям, к власти, - я ищу только истину и стараюсь действительно стать как можно лучше, чтобы так жить, а когда придет смерть, так умереть. Я призываю и всех прочих, насколько хватает сил, и тебя, Критий, - в ответ на твой призыв оставить философию и заняться, как и ты, политикой, - и корю тебя за то, что ты не сумеешь защищиться, когда настанет для тебя час суда и возмездия, но, очутившись перед судьями Эаком, Радамантом и Миносом, застынешь с открытым ртом, голова у тебя пойдет кругом, точь-в-точь как у меня здесь, на земле, а возможно, и по щекам будешь бит с позором и сброшен в Тартар.
К р и т и й. Сократ, ты шутишь! Ты большой шутник и озорник. Недаром Аристофан постоянно упоминает тебя в своих комедиях, а в "Облаках" вывел тебя под твоим именем и в маске, которая словно пристала к твоему лицу с тех пор.
С о к р а т. Не я шутник, а твой Аристофан; таков уж нрав у комических поэтов.
К р и т и й. Но Алкивиад и в шутках всех превзошел.
С о к р а т. У нас все считают себя сведущими в благочестии и в управлении государством. Вот до какого невежества мы дожили!
К р и т и й. Согласен с тобой. А скажи, Сократ, как, по-твоему, поступит Алкивиад? Неужели он с корабля командующего смиренно перейдет на "Саламинию", посланную за ним, пусть и пообещают ему не заковывать его в цепи?
С о к р а т. Свобода - его закон; ради свободы он пойдет на все.
К р и т и й. Вот это я понимаю. Ведь он может поднять бунт в войке?
С о к р а т. Бунт в войске на вражеской территории?
К р и т и й. Он может повернуть корабли обратно - с тем, чтобы совершить переворот и объявить себя тираном. Кто может помешать ему, если и народ поддержит его?
С о к р а т. Никто, кроме самого Алкивиада. Ведь рассудительный человек, цело-мудрый, умеет властвовать не только над другими, но и над самим собой.
К р и т и й. Алкивиад, своевольный с юности, безудержный, обладает рассудительностью?
С о к р а т. Когда необходимо, да.
К р и т и й. Но если он вернется и предстанет перед судом, ему грозит смерть! Или он, как ты, решит, что претерпеть несправедливость лучше, чем совершать ее?
С о к р а т. Нет, он из тех, кто, совершив несправедливость нечаянно или даже по умыслу, тотчас готов понести наказание, чтобы очистить душу; а поскольку он молод и горд, то никакой несправедливости по отношению к себе не потерпит.
К р и т и й. Значит, он предпримет все меры, чтобы избежать суда и смерти?
С о к р а т. Конечно.
К р и т и й. Ты рад?
С о к р а т. Чему же мне радоваться? Как быстро город одолел Алкивиада, как в конце концов случилось и с Периклом! Но это же лишь на беду ему, то есть всем нам, афинянам.
К р и т и й. Кто знает, может быть, как раз к добру для Афин? Хармид, идем. А ты, Сократ, подумай все-таки о том, что я сказал тебе. А сказками о воздаянии в Аиде пусть тешат себя рабы.
Критий с молодым человеком уходят; Сократ, проводив их взглядом, идет в другую сторону в сопровождении нескольких юношей; опускаются сумерки, а в вышине в вечерних лучах солнца вспыхивает Парфенон.