Сцена 1
Ликей. У храма Аполлона с видом на Акрополь. Платон беспокойно расхаживает, выглядывая в сторону Пирея; подходит Левкиппа, оставив сопровождающих ее мужчин в стороне, где среди деревьев и на лужайке прогуливается публика.
П л а т о н
Левкиппа!
Л е в к и п п а
Знаешь ты меня? С Сократом
Тебя встречала я, как некогда
Ходил он здесь с Алкивиадом юным,
Со львенком, приручить его стараясь,
Пока не выказал тот норов льва,
Прекрасного и мудрого, как Сфинкс,
Но чьих загадок разгадал ли кто?
П л а т о н
Прелестна ты и столь же ты премудра?
Л е в к и п п а
Прослышавши о красоте моей,
Пришел ко мне Сократ, и с ним беседы
Вела я с радостью, поскольку он -
Знаток любви, конечно, как философ,
Как я на деле, жрица Афродиты.
П л а т о н
(с удивлением)
Он посещал тебя и вел беседы?
Л е в к и п п а
Ведь красота премудрости нас учит,
Он говорил, внушая мне значенье
Любви телесной, также и небесной.
Могу сказать, была я влюблена
В Силена, как вакханка молодая,
И денег не взяла бы я за ночи,
Тем более их не было, как видно,
Но сей мудрец ценил лишь красоту.
П л а т о н
Прекрасно! Ты права.
Л е в к и п п а
А ты атлет
Из лучших и поэт из самых лучших.
П л а т о н
Ты знаешь и стихи мои, Левкиппа?
Л е в к и п п а
(наклоняясь над кустами)
Только в тенистую рощу вошли мы, как в ней увидали
Сына Киферы, малютку, подобного яблокам алым.
Не было с ним ни колчана, ни лука кривого, доспехи
Под густолиственной чащей ближайших деревьев висели;
Сам же на розах цветущих, окованный негою сонной,
Он, улыбаясь, лежал, а над ним золотистые пчелы
Роем медовым кружились и к сладким губам его льнули.
П л а т о н
Чудесно разыграла эпиграмму!
Л е в к и п п а
Прочти мне что-нибудь, а я запомню
И буду знать одна, к твоей же славе.
П л а т о н
(разглядывая медальон на груди гетеры)
Пять коровок пасутся на этой маленькой яшме;
Словно живые, резцом врезаны в камень они.
Кажется, вот разбредутся... Но нет, золотая ограда
Тесным схватила кольцом крошечный пастбищный луг.
Л е в к и п п а
(повторив эпиграмму)
Любимец Муз, подарок царский твой
Прекрасней яшмы в золотой оправе,
Как лес и храм Ликейский в синеве.
П л а т о н
Послушать рад тебя, но я в тревоге;
И знаешь за кого? О, за Сократа!
Л е в к и п п а
Он болен? При смерти? Как это грустно!
Алкивиад погиб в расцвете сил;
Сократ, хоть стар, все крепок, как орешек,
Казался все, но смерть нас не щадит.
П л а т о н
И ты уже его оплакиваешь.
Повремени. Пока лишь подан иск
Мелетом с обвинением Сократа,
Подумать только и кого, в безбожьи,
А также в развращеньи молодежи.
Л е в к и п п а
Мелет? Трагический поэт?
П л а т о н
Бездарный!
Сократ не любит, кроме Еврипида,
Умершего в изгнаньи добровольном
Недавно, никого из нынешних,
И те его поносят, как торговки,
Чтоб только бы привлечь вниманье к пьесам,
Безбожным по нелепостям своим.
Л е в к и п п а
Но обратиться в суд? Мелет ведь молод.
П л а т о н
За ним стоит, я думаю, Анит,
Влюбленный некогда в Алкивиада,
Который предпочел ему Сократа.
Л е в к и п п а
В мужских влюбленностях друг в друга нет
Ни справедливости, ни красоты,
А, стало быть, кощунство и обман,
Что порождает зло и против женщин.
П л а т о н
Прости! Я вижу, там идет Сократ.
Платон и Сократ встречаются у храма; за ними наблюдает Левкиппа, как между тем ее окликают ее подруги и спутники, беспечные и веселые.
С о к р а т
Платон! Ты весел и угрюм; весь в думах,
А молодость и сила через край,
Каким я помню здесь Алкивиада,
Пришедшего с дарами Аполлону, -
И будто жизнь вся прежняя вернулась!
П л а т о н
Прости, Сократ, ты, верно, знаешь новость?
С о к р а т
Конечно, знаю; говорил с архонтом,
Который уверяет, что Анит
С товарищами думают, что я
На суд явиться не посмею, зная,
Как ненавистно имя всем мое.
П л а т о н
Не всем!
С о к р а т
Так думают они и правы.
П л а т о н
Так думают они? Они-то правы?!
В чем правы? В чем? В невежестве своем?
С о к р а т
Ну, в чем-то правы, если прав и я;
Ведь Правда - достоянье всех, как небо.
Принес дары и помолился богу?
Могу узнать, о чем просил ты Феба?
П л а т о н
Просил о справедливости, конечно,
Чтоб восторжествовала истина!
С о к р а т
Прекрасно! Значит, избегать сраженья
Не станем мы, пусть гибель нам грозит;
Есть Правда высшая во славе павших.
П л а т о н
Есть Правда? Где ж она? Ужели в смерти,
Когда она и так ведь неизбежность?
Идешь на суд, заведомо неправый,
Во имя торжества закона?
С о к р а т
Правды,
Самой ее идеи - неодолимой
Никем ведь в мире, даже и богами.
П л а т о н
Есть мир идей, творящих нашу жизнь,
Предвечный и прекрасный?
С о к р а т
(обращая взор в небо)
Да, как Космос.
В наступающей ночи ярко вспыхивают мириады звезды.
Сцена 2
Царский портик. Вход, коридоры, зал суда. Публика всюду; трибуна; часть зала, где сидят судьи числом в 500 человек. Архонт-базилевс ведет заседание; перед судьями выступает Мелет, худощавый молодой человек; на скамье обвиняемого Сократ.
М е л е т. Заявление подал и клятву произнес я, Мелет, сын Мелета из Питфа, против Сократа, сына Софроникса из Алопеки. Я утверждаю: Сократ повинен и в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за это - смерть.
Шум в местах, где сидит публика.
Я не буду пространным, ибо мое обвинение основано на том, что всем в нашем городе хорошо известно, настолько хорошо, что Сократ давно стал излюбленной мишенью для шуток комических поэтов и даже персонажем комедий. Но то, над чем мы все смеемся, слушая комических поэтов, не столь безобидно, как кажется. Мы смеемся, когда Сократ в комедии Аристофана "Облака" внушает своему ученику Фидиппиду, в котором, говорят, можно узнать молодого Алкивиада, что Зевса нет, а гром производят облака, и дети этому верят, а юноши горделиво это повторяют, тот же Критий, один из учеников Сократа, ставший затем самым жестоким из всех Тридцати тиранов.
Смех и шум в зале.
Сократ утверждает, что он слышит голос демона, который удерживает его якобы от опрометчивых шагов. Что за это демон, который ему служит, а другим нет?
Пауза.
А что его сбило совершенно с толку, забросить даже домашнее хозяйство и ходить летом и зимой в одной и той же накидке и босой, как нищий раб, и ко всем приставать с вопросами, самому же никак не отвечая на них, заставляя отвечать и поэтов, и ремесленников, и ораторов, и делая их глупцами при этом, не способными быть ни судьями, как вы, ни управлять государством, заседая в Совете и выступая на собраниях, так это изречение оракула в Дельфах, полученное его учеником Херефонтом, якобы он, Сократ, мудрее всех людей. Софокл мудр, Еврипид мудрее, Сократ мудрее всех людей! Каково? И вот он ходит по рынкам, стоит у меняльных лавок, сидит в палестрах, доказывая всякому, кто вообразит себя рассудительным, что он глупец и ничего не смыслит ни в науках, ни в искусствах, ни в войне и не в управлении государством, что якобы и видно в смутах, охвативших Афины, и в поражениях, понесенных нами. А настоящий виновник всех наших бедствий-то он, Сократ, вкупе с его знаменитыми учениками, от которых наш славный город понес потери и лишения больше, чем от лакедемонян с их союзниками и персов!
Какое же наказание для Сократа можно придумать лучше, чем смерть? Я все сказал.
В зале устанавливается тишина. Архонт предоставляет слово третьему обвинителю - Аниту.
А н и т. Афиняне! Я не выдвигаю против Сократа, как и оратор Ликон, выступавший здесь перед Мелетом, другого обвинения, а поддерживаю всецело обвинения Мелета. Он молод, и поэтому, может быть, вы не совсем доверяете ему. Я же знаю Сократа всю жизнь, и он остался таким же, каков был смолоду. Он всегда насмехался над лучшим государственным устройством - демократией, чем славен наш город, благодаря чему достиг могущества и процветания, поколебленного теми, из самых знатных и богатых семей, кто с юности всего охотнее слушал речи этого софиста, который по глупости даже не брал денег за свои поучения, как другие, чтобы жить достойно и подавать достойный юношеству пример.
Смех проносится по залу.
Он ни во что не ставит ни богов, ни богатство, ни власть, будь то демократия или тирания. Это Сфинкс, чьи загадки отгадывать - значит, подвергаться опасности и преступать все человеческие и божеские законы, как Эдип. Добро бы, это все претерпели лишь Алкивиад или Критий, а все Афинское государство расшаталось, с началом войн между греками, с приходом чумы, и снова война, вплоть до гражданской войны...
Бедствиям, постигшим Фивы из-за преступлений Эдипа, пришел конец с его изгнанием. Сократу вообще не следовало приходить сюда, ибо тщетна его надежда оправдаться, а уж если пришел, то невозможно не казнить его.
Шум в зале.
Афиняне! Вам надо подумать вот о чем: если Сократ уйдет от наказания, то ваши сыновья, занимаясь тем, чему учит Сократ, как мой несчастный сын Анит, развратятся уже вконец все до единого. И тогда что же останется от былого могущества Афин? Снова придут варвары или лакедемоняне с их союзниками, и тогда точно продадут всех афинян в рабство, а город сравняют с землей для пастбищ овец. Спасение наше - в возвращении к старинному отеческому строю. И не слушайте Сократа, он лишь посмеется над вами! Я все сказал.
Шум в зале. Сократ перед судьями.
С о к р а т. Ведь у меня много было обвинителей перед вами и раньше, много уже лет, и все-таки ничего истинного они не сказали; их-то опасаюсь я больше, чем Анита с товарищами.
Пауза.
Страшны нынешние обвинители, но еще страшнее давнишние, пустившие молву, что существует некий Сократ, который исследует все, что над землею, и все, что под землею, и выдает ложь за правду. Их и назвать по именам нельзя, кроме сочинителей комедий. Вы и сами видели в комедии Аристофана, как какой-то Сократ болтается там в корзинке, говоря, что он гуляет по воздуху, и несет еще много разного вздору, в котором я ничего не смыслю, и все, что говорили Анаксагор, Протагор и софисты, все он приписал мне.
Смех и шум в зале.
Но, спрашивается, чем же я занимаюсь? Дельфийский оракул своим изречением заставил меня призадуматься, в чем мудрость, не моя, Сократа, а человеческая, я и отправился, подвигнутый богом Аполлоном, испытывать всех и каждого, кто претендовал на мудрость, не находя ее у самого себя, но и у других, с кем вступал в беседы, отчего сделался многим ненавистным. Вот откуда клеветы!
Сократ и Мелет.
С о к р а т. Ну вот, Мелет, скажи-ка ты мне, не правда ли, для тебя очень важно, чтобы молодые люди были как можно лучше?
М е л е т. Конечно.
С о к р а т. В таком случае скажи-ка ты вот этим людям, кто именно делает их лучшими? Очевидно, ты знаешь, коли заботишься об этом. Развратителя ты нашел, как говоришь, привел сюда меня и обвиняешь; а назови-ка теперь того, кто делает их лучшими, напомни им, кто это. Вот видишь, Мелет, ты молчишь и не знаешь что сказать. И тебе не стыдно? Однако, добрейший, говори же: кто делает их лучшими?
М е л е т. Законы.
С о к р а т. Да не об этом я спрашиваю, любезнейший, а о том, кто эти люди, что прежде всего знают их, эти законы.
М е л е т. А вот они, Сократ, - судьи.
С о к р а т. Что ты говоришь, Мелет! Вот эти самые люди способны воспитывать юношей и делать их лучшими?
М е л е т. Как нельзя более.
С о к р а т. Все? Или одни способны, а другие нет?
М е л е т. Все.
Смех среди публики.
С о к р а т. Хорошо же ты говоришь, клянусь Герой, и какое множество людей, полезных для других! Ну и вот они, слушающие, делают юношей лучшими или же нет?
М е л е т. И они тоже.
С о к р а т. И члены Совета, и те, кто участвуют в Народном собрании?
М е л е т. И те тоже.
С о к р а т. По-видимому, кроме меня, все афиняне делают их добрыми и прекрасными, только я один порчу. Ты это хочешь сказать?
М е л е т. Как раз это самое.
С о к р а т. И богов не признаю?
М е л е т. Вот ничуточки!
С о к р а т. Это невероятно, Мелет, да, мне кажется, ты и сам этому не веришь. Да и кто бы стал тебя слушать, если бы за тобой не стоял Анит? (Обращаясь к Аниту и к каждому из присутствующих.) О лучший из мужей, гражданин города Афин, величайшего из городов и больше всех прославленного за мудрость и силу, не стыдно ли тебе, что ты заботишься о деньгах, чтобы их у тебя было как можно больше, о славе и о почестях, а о разумности, об истине и о душе своей, чтобы она была как можно лучше, не заботишься и не помышляешь? Так, как и прежде, я буду вопрошать всех...
Шум среди судей.
Могу вас уверить, что так велит бог, и я думаю, что во всем городе нет у вас большего блага, чем это мое служение богу.
Не шумите, мужи афиняне... Я намерен сказать вам и еще кое-что, от чего вы, наверное, пожелаете кричать... Будьте уверены, что если вы меня такого, как я есть, убьете, то вы больше повредите себе, нежели мне.
Шум в зале усиливается.
О мужи афиняне! Я не стал заискивать перед вами, как вы к тому привыкли, не стал обвинять себя в том, что не почитаю богов. Я почитаю их больше, чем кто-либо из моих обвинителей, и предоставляю вам и богу рассудить меня, как будет всего лучше и для меня, и для вас.
Публика выходит из зала; Сократа окружают его друзья, среди них Критон, Платон, Федон.
К р и т о н. Сократ! Где твоя кротость? Ты выступал не как обвиняемый, а как обвинитель.
С о к р а т. Когда бы я знал свою вину, Критон.
К р и т о н. Ты говорил прекрасно, но тем не менее лишь восстановил судей против себя.
С о к р а т. За один день трудно снять великие клеветы, которые укоренились во мнении людей. Я, откровенно сказать, и не надеялся на это.
К р и т о н. Анит в одном прав, тебе не следовало приходить сюда. Теперь поздно. После обвинительного приговора, - каким он будет, будем готовы к худшему, - тебе дадут слово, в котором ты можешь сказать по закону, какого наказания ты заслуживаешь. Назначить себе изгнание ты не хочешь.
С о к р а т. Нет, мой друг.
К р и т о н. Пусть подвергнут тебя крупному штрафу, деньги мы собрали, 30 мин серебра.
С о к р а т. Критон, я скажу, коли вы хотите этого, только, думаю, делу это не поможет, а скорее повредит.
К р и т о н. Как?
С о к р а т. А, увидим!
Зал суда.
А р х о н т. Голосование судей показало: с перевесом в 31 голос поддерживается обвинение Мелета, Анита и Ликона против Сократа, а под наказанием они называли смерть. Сократ, по своему разумению, можешь пожелать себе иного наказания.
С о к р а т. Хорошо. Какое же наказание, о мужи афиняне, должен я положить себе сам? Не ясно ли, что заслуженное? Чему по справедливости подвергнуться или сколько должен я уплатить за то, что не старался ни о чем таком, о чем старается большинство: ни о наживе денег, ни о домашнем устроении, ни о том, чтобы попасть в стратеги, ни о том, чтобы руководить народом, вообще не участвовал ни в управлении, ни в заговорах, ни в восстаниях, где я не мог принести никакой пользы ни вам, ни себе, а шел туда, где мог частным образом всякому оказать величайшее, повторяю, благодеяние, стараясь убеждать каждого из вас не заботиться ни о чем своем раньше, чем о себе самом, - как бы ему быть что ни на есть лучше и умнее?
Итак, чего же я заслуживаю, будучи таковым? Что же подходит для человека заслуженного и в то же время бедного, который нуждается в досуге вашего же ради назидания? Для подобного человека, о мужи афиняне, нет ничего более подходящего, как получать даровой обед в Пританее, по крайней мере для него это подходит гораздо больше, нежели победителям на Олимпийских играх.
Г о л о с а с у д е й. Да он смеется над нами! Почестей себе ищет, вместо казни!
С о к р а т. В таком случае не должен ли я назначить для себя изгнание? С какой стати? Если бы я был достоин хоть какого-либо наказания! Будь у меня деньги, тогда бы я назначил уплатить деньги сколько полагается, в этом для меня не было бы никакого вреда, но ведь их же нет, разве если вы мне назначите уплатить столько, сколько я могу. Пожалуй, я вам могу уплатить мину серебра; ну столько и назначаю.
Шум среди судей.
А вот они, о мужи афиняне, - Платон, Критон и другие, - велят мне назначить тридцать мин, а поручительство берут на себя; ну так назначаю тридцать, а поручители в уплате денег будут у вас надежные.
Публика выходит из зала; друзья окружают Сократа, совершенно подавленные.
П л а т о н. Все пропало!
С о к р а т. Платон, на тебе лица нет. Успокойся, друг. Никакой неожиданности нет, все идет своим чередом.
Ф е д о н (заливаясь слезами). Как это страшно и нелепо, Сократ, быть невинно осужденным на смерть!
С о к р а т (теребя его кудри). Федон, а ты бы хотел, чтобы я был повинен в чем-то?
К р и т о н. Сократ, ты не хочешь, чтобы мы, твои друзья, тебя спасли!
С о к р а т. От смерти уйти нетрудно, а вот что гораздо труднее - уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть. И вот я, человек тихий и старый, настигнут тем, что идет тише, а мои обвинители, люди сильные и проворные, - тем, что идет проворнее, - нравственною порчей.
В зале суда после оглашения смертного приговора.
И вот я, осужденный вами, ухожу на смерть, а они, осужденные истиною, уходят на зло и неправду; и я остаюсь при своем наказании, и они - при своем. Так оно, пожалуй, и должно было случиться, и мне думается, что это правильно.
Тягостная тишина воцаряется в зале.
Сцена 3
Академия, пригород Афин с рощей и храмом, посвященных мифическому герою Академу; гимнасий и сад, обнесенный стеной, с жертвенниками Музам, Прометею и Эроту. Платон идет по дороге, обрамленной стелами в честь героев с изображением сражений и именами погибших, а также гробницами знаменитых афинян, и углубляется в рощи, в излюбленные места для прогулок, где впоследствии откроет школу, получившую название местности.
П л а т о н
Ведь кроток, как никто, и добродушен!
Но перед судьями держался дерзко,
Как мысль его, без тени униженья,
К чему привыкли судьи из народа,
Крестьяне сплошь, забросившие поле,
Да и ремесленники, не из лучших,
За два обола заседать готовых
Во имя справедливости, закона
И равенства, - таков наш суд присяжных!
И наш мудрец пред ними, как пугало,
Что смастерил шутя Аристофан
Заместо козлоногого сатира.
О, чернь, не ведаешь, что ты творишь!
Тобой играют, извлекая звуки
И одобрений, и хулы до злобы
Для блага общего - добро бы, нет,
Для славы честолюбцев и позора.
Р а б
Куда бежишь? Быть может, в этот день
Казнят Сократа.
П л а т о н
Да, но ближе к ночи.
Не вынес я бесед его предсмертных,
Смиренья полных, будто благо смерть.
Р а б
Да ведь такого судьи б оправдали.
П л а т о н
И правда! Мог растрогать их до слез
Речами о душе, о воздаяньи, -
Всех сделав лучше, пусть на день один.
Р а б
Но он не стал потворствовать народу,
Как демагоги, неподкупно прям.
П л а т о н
Здесь день еще, но сумерки в тюрьме
Уж опустились. Боги!
Р а б
Кто-то скачет.
П л а т о н
Велел Федону прискакать за мной,
Когда свершилось чудо бы какое.
Соскочив с лошади, подбегает весь в слезах Федон, юноша с прекрасными вьющимися волосами.
Ф е д о н
Платон! Увы! Сократа нет на свете!
Не стал он медлить, чтоб нас отпустить
До ночи, как заботливый хозяин
Своих гостей. Он мог спросить вина
И ужин, но ему зачем все это?
П л а т о н
Он был спокоен? Говорил о чем?
Ф е д о н
Приговоренный к смерти, пренебрег
Он всяким снисхожденьем и изгнаньем
Через побег, предложенный Критоном,
Чему все были б рады, даже те,
Замыслившие это злое дело.
П л а т о н
Критон бы спас его, когда бы он
Послушался его - спастись для нас.
Ф е д о н
Но он, как жил, смирился пред законом,
И, видно, бог его благословил,
Как он нам с радостью о том поведал.
Нет, ни Мелет с Анитом и ни судьи
Повинны в приговоре; государство
С расшатанным до трещин основаньем
От войн несчастных, от свободы нашей,
Рождающей могущество и славу
И вольнодумство с своевольем, гибнет,
Как от землетрясенья иль чумы,
И я один из многих, на кого
Упали изваяния богов
Или колонны, - кто же в том повинен?
П л а т о н
Так, это речь его?
Ф е д о н
О да, Сократа.
Трагедия из мифов и легенд,
Как Еврипид предвосхищал давно,
Взошла на сцену жизни современной,
Где смерть героя определена
Его судьбой, все правильно, и слез
Не надо лить, как женщинам пристало,
Чтоб радость очищенья испытать, -
Вот почему спокоен я и весел,
Сходя в Аид со сцены бытия.
А что нас ждет там, как сказал, не знаю,
Помимо мифов о загробном мире
И о бессмертии души, - но ими
Мы зачаровываем, как детей,
Самих себя, чтоб верить в провиденье
И в промысел творца, в чем есть же смысл,
Как в Космосе, превечном и прекрасном?!
П л а т о н
Когда он это говорил?
Ф е д о н
Помывшись
В соседней комнате, вернувшись к нам,
Куда бодрее нас, поскольку слезы
У нас у всех текли неудержимо.
И вот цикуту в чаше принесли;
Он взял ее, как будто это кубок
С вином и сделал возлиянье жестом
Богам и сам спокойно выпил яд;
И стал ходить, задумавшись, как прежде,
Не помня словно где он и что с ним,
Пока не подкосились вскоре ноги,
И он улегся; отнялось и тело,
Но он еще нам отвечал, хоть тихо,
И без мучений словно бы заснул.
П л а т о н
(зашатавшись, словно не в силах заплакать)
Последний отблеск золотого века,
Как солнце на закате, Парфенон,
Расцвеченный лучами храм Афины,
Нас он покинул, снисходя в Аид,
Где он найдет ли острова блаженных,
Не знаем мы, но коих он достоин,
Один из лучших на земле людей.
Опускается ночь со сверкающими в небе звездами.