— О Боже! А что он сказал?
— Сестра не доложила об этом. Но, правда, сказала, что он смотрел на тебя чуть ли не с молитвенным выражением.
— С молитвенным?!
— Да. Так сказала сестра. Больше я ничего не знаю. — И Лин низко нагнулась над чемоданом Пэтси, чтобы скрыть свой смех над ее пораженным молчанием, показывающим, какое глубокое впечатление на нее произвело это наблюдение сестры. Во всяком случае, она благополучно уехала на следующий день, и вскоре Лин получила от нее первое письмо, которое ее полностью успокоило, потому что Пэтси писала, что сестры Майкла — совсем не гордячки и очень славные, почти как сам Майкл.
Несколько дней спустя после отъезда подруги Лин с удивлением узнала, что ее вызывают в кабинет к начальнице. Она мысленно быстро перебирала свои возможные грехи и нарушения правил, но никак не могла догадаться о причине вызова.
Но степенная улыбка и радушная манера начальницы сестринского корпуса сразу же успокоили ее. Пожилая дама серьезно сказала:
— Я вызвала вас сюда, сестра, чтобы сказать вам о своем решении препоручить вам собственную палату — с понедельника вы назначаетесь в палату Принстон. Вы будете исполняющей обязанности старшей сестры только вначале, а затем, если ваша работа докажет, что вы достойны этого, вы будете официально утверждены как старшая сестра.
Собственная палата! О, это стоило всей тяжелой и нудной работы младшей сестры, всех разочарований и скучной рутины, иногда казавшейся бесконечной. Теперь у нее будут некоторые привилегии и новые права. Но тут вдруг все эти быстро мелькающие мысли оборвались, и сердце у нее упало. Ведь это означает и конец ее работы в операционной, конец ежедневных встреч с Уорнером Бельмонтом!
Она знала, что начальница ждет от нее ответа, но пока она с трудом пыталась найти тактичные фразы, чтобы отказаться от этого выдвижения, сказать ей, что лучше она останется на прежнем месте, та неуклонно продолжала:
— Я признаю, что в качестве первого места в новом звании Принстон, с его репутацией несколько трудной палаты, явится для вас чем-то вроде испытания. Я надеюсь, что вы оправдаете мое решение назначить вас туда и будете смотреть на вашу работу там как на настоящий вызов вашим способностям. Но хотя я чувствую, что вы готовы к этому выдвижению, не менее важно, чтобы это почувствовали и вы сами. Что вы мне ответите, сестра?
Лин еще не знала, что сказать, и боялась, что ее нерешительность будет замечена начальницей, и та посчитает, что она не уверена в себе.
Может быть, поэтому она так тщательно выбирала слова, говоря с ней, и Лин, к собственному удивлению, почувствовала, что она понимает старую даму.
Вызов ей, ее способностям! Да, именно так она будет теперь воспринимать эту возможность освободиться от сладкой горечи порабощающего влияния Уорнера Бельмонта на ее мысли и жизнь, раз из этого для нее не может ничего получиться. Она примет предложение начальницы перейти в палату Принстон. Потому что… вдруг Уорнер — и при этой мысли ей стало чуть ли не плохо — вдруг он услышит, что кто-нибудь истолковывает ее отказ от повышения по службе лишь желанием оставаться поближе к нему? Если это случится, что он будет думать о ней? Впрочем, тут нечего было и задавать такой вопрос — она знала, что он даже не попытается скрыть свое неблагоприятное мнение о ней.
Она спокойно сказала:
— Я очень благодарна вам, мэм. Я сделаю все, что могу, работая в палате Принстон.
— Хорошо. Вы становитесь самой молодой старшей сестрой в нашей больнице. Конечно, были и другие претенденты на это место, но, наверное, мне стоит сказать вам, что ваша смелость в решении вернуться снова сюда и ваш твердый выбор сестринского дела как профессии после ваших больших личных переживаний делают вам честь и оправдывают мое решение выбрать именно вас.
Лин возразила:
— Но я всегда любила эту работу, мэм. Мне не хотелось оставлять ее даже ради…
— О, разумеется. — Начальница поднялась, двинулась к двери и открыла ее. — Но я так понимаю, хотя и не из ваших собственных слов, что перед тем, как вернуться назад, у вас была серьезная внутренняя борьба, в которой победила сила вашего собственного характера… — И при этих словах Лин внезапно оказалась по другую сторону двери, мягко, но решительно затворившейся за ней.
Она была права! Они никогда не обсуждали обстоятельства, которые привели ее к решению вернуться на старое место в Бродфилд. Но тогда каким образом начальница узнала обо всем этом, если… У нее забилось сердце… Если не через Уорнера Бельмонта? Лин покраснела, вспомнив, как он тогда вмешался со своим жестким непрошеным советом. По крайней мере, он дал возможность начальнице поверить, что окончательное решение было принято ею самостоятельно. Но как мало она заслуживает этого!
Палата Принстон была «трудной», как сказала начальница, не столько из-за ее величины или сложностей работы, сколько из-за ее обитателей. Собственно, палата была не так уж и велика, в ней было не более десяти кроватей, зато в них лежали мальчики-подростки. Народ был более чем живой, склонный к бойкости и дерзости с нянями, и Лин увидела, что поздравления от коллег были смешаны с немалой долей сочувствия к ней. В самом деле, любители поострить вспоминали всякие жуткие повествования кое о ком из сестер этой палаты, которых в свое время уносили в состоянии полной невменяемости прямо в психиатрическое отделение.
Но только Нора Фейерс ухитрилась подпустить дозу яда в свои поздравления, добавив:
— Операционная без вас заскучает.
— Ну, не считаю себя незаменимой, но все же надеюсь, что меня будут помнить, — ровно ответила Лин.
— Но наверное, все же не так, как вы их?
— Судя по отзывам, работа в Принстоне занимает весь день, и на сожаления едва ли останется время, — хладнокровно парировала Лин, надеясь в душе, что Нора сама не подозревает, насколько она близка к правде.
— Но значит, сожаления все-таки будут? — хитро спросила Нора. — Я думаю, что они и должны быть, если вы достаточно ценили вашу близость к некоторым хирургам. В Принстоне, поскольку это терапевтическая палата для выздоравливающих, вряд ли будут те же возможности для личных контактов подобного рода!
Лин даже проглотила комок в горле, поворачиваясь к ней и говоря:
— Если бы вы когда-нибудь работали в операционной, вы едва ли бы возразили, что в группе бесформенных фигур, закутанных в халаты и маски от пяток до глаз и работающих при температуре Бог знает сколько градусов, есть что-то восхитительно личное! — сказала она.
Но Нора ответила только скептическим смешком, и Лин почувствовала, что ее отповедь не имела такого успеха, как она надеялась.
В воскресенье Лин отправилась в палату Принстон, чтобы заранее ознакомиться с обстановкой и воспользоваться советами уходящей оттуда сестры Оллмен. Она пришла в тихий час, когда предполагалось, что больные должны лежать в постелях, но, когда они вошли в палату, из-за задернутых занавесок послышался тихий топот и как будто столкнулись несколько человек, бегущих к своим кроватям.
Сестра Оллмен пригвоздила одного из провинившихся внимательным взглядом.
— Аллан, ты вылезал из кровати! — сказала она строго.
— Нет, сестра!
— Я видела, как ты бросился в кровать, когда я вошла.
— Это у меня только одна нога была не в кровати… Это остроумие вызвало всеобщее хихиканье, и даже Лин хотела улыбнуться. Сестра наклонилась, чтобы подоткнуть одеяло привычной рукой, прошептав Лин на ходу:
— Они страшно любят эти нагловатые ответы. Но вам нельзя подавать вид, что вы обращаете на это внимание, потому что, если они увидят, что вам это не нравится, вам спасу не будет.
Лин пообещала усвоить это и затем, когда они обходили все кровати, сосредоточилась, пытаясь запомнить подробности истории болезни каждого мальчика. Сама палата была светлой и очень приятной; в данный момент здесь было занято только несколько кроватей. Дальний конец палаты был отгорожен. Сестра Оллмен объяснила, что эту часть палаты держат как резервную на случай поступления пострадавших при чрезвычайных происшествиях, но что она еще ни разу не использовалась по назначению с тех пор, как она здесь работает.
— Я думаю, что в этих случаях штаб по чрезвычайным ситуациям должен прислать сюда и своих медиков, а что касается вас, вы должны работать с нашим персоналом, в том числе и с младшей сестрой и двумя практикантками.
Лин понравился ее будущий кабинет, рядом со входом в палату, которую можно было видеть через внутреннее стеклянное окно кабинета. Здесь она будет советоваться с терапевтами и хирургами, писать отчеты и принимать родственников больных, если им нужно будет поговорить с ней. Она почувствовала приятное волнение при мысли о том, как она украсит кабинет какими-нибудь своими вещами: например, на подоконник поставит керамическую вазу с цветами; дорожные часы — подарок Тома — очень пригодятся здесь. А может быть, ей удастся подобрать какой-нибудь хорошенький чайный сервиз.
Сестра Оллмен заваривала чай. Некоторое время они говорили на чисто профессиональные темы и о палате, а затем сестра сказала задумчиво:
— Знаете, все-таки странно думать, что завтра меня уже не будет касаться то, что происходит в этой палате!
— Вы увольняетесь, значит?
— Да. Я выхожу замуж. Можете себе представить, с каким трудом я пытаюсь ничего не забыть? Надеюсь, что я ничего не забыла рассказать вам, Эсолл!
— По-моему, вы рассказали мне все. Я считаю, что вы полностью ввели меня в курс дела.
— Я рада, если это так, дорогая. Во всяком случае, я уверена, что у вас все пойдет успешно. Вы единственный человек, кому я со спокойной душой передаю палату.
— А вам не жаль уходить отсюда? Я помню, я очень жалела, — сказала Лин не подумав.
На лице ее собеседницы внезапно показалось пристыженное выражение.
— Дорогая моя, я ведь совсем забыла, что вы… Поверьте, мне совестно за мою бестактность.
— О, пожалуйста, не надо. В тот момент мне было очень плохо, но я ни разу не пожалела, что вернулась сюда, в больницу. А теперь, когда мне поручили Принстон, я чувствую, что у меня впереди самое интересное.