— Но вы могли бы оставить их себе.
— Чтобы они всякий раз напоминали мне о вас? Разве вы не видите, имя «Лин» написано у меня на лбу большими буквами?
— Том, не надо… Хорошо, я возьму их, — неуверенно сказала Лин. И с улыбкой добавила: — Все же не стоило покупать такой дорогой подарок, даже и к свадьбе.
— Я должен был это сделать. В конце концов, это был мой прощальный подарок. А людям нравится делать такие жесты, особенно когда ничего другого не остается. — Том завернул часы и положил их на колени Лин. Поколебавшись немного, он добавил: — Я же не мог знать, что мне представится еще один шанс…
Он замолчал, заметив промелькнувшую в ее глазах тревогу.
— Ну хорошо, Лин. Я не буду навязываться со своей любовью, если вы не хотите. Я понимаю. И еще кое-что понимаю, как мне кажется. Вы страшно боитесь, что вас опять обидят, да?
Она не сразу ответила, и он повторил:
— Да?
— Наверное, да.
— Вы даже меня боитесь! Дорогая, не надо. Я лишь хочу, чтобы вы были счастливы. И чтобы вы попробовали еще раз, не важно, если не со мной. Когда я говорил, что У.Б. не способен на обман, я хотел убедить вас, что ни один порядочный человек не станет обманывать. А таких все-таки куда больше.
— То есть мне просто не повезло? — с горечью спросила Лин.
— Да, но мне не хотелось бы, чтобы вы думали, что так будет всегда. Что бы ни случилось, вы не должны замыкаться в жалости к себе.
Жалость к себе! То же самое сказал ей Уорнер Бельмонт. Странно, насколько тяжелее ей было услышать это от него, чем от Тома. Внезапно она поняла, как много значит для нее дружба Тома. Собираясь выйти из машины, она повернулась к нему:
— Спасибо вам, Том. У меня и не получится замкнуться в себе, даже если бы мне и хотелось. Благодаря вам с Пэтси.
— Но вы не захотите этого. У вас слишком сильный характер, — заверил он ее. — Я буду рад помочь вам, если смогу.
— Сможете. Вы уже помогаете. — Она улыбнулась и, повинуясь какому-то импульсу, добавила: — Поедете со мной в Эмберли еще, когда у нас совпадут выходные? Мэри Дорн приглашала вас.
— Вы же знаете, с удовольствием.
На мгновение Лин пожалела, что позвала его: в глазах молодого врача мелькнула надежда. Уж не обманывает она его невольно, пользуясь его дружбой, не будучи в состоянии предложить ничего большего? Но идти на попятную было уже поздно. Они распрощались, договорившись связаться друг с другом, и Лин пошла в свою комнату, чувствуя себя смущенной и почему-то виноватой.
Хотя работа в операционной отличалась от работы в терапевтическом отделении, Лин втянулась достаточно быстро. Сестра Крэддок вышла на работу, и Лин больше не приходилось встречаться с мистером Бельмонтом или с кем-либо из хирургов.
В операционной они работали до глубокой ночи. Кроме того, существовало неизбежное разделение между старшим и младшим медперсоналом, и сестра Крэддок частенько приглашала Лин в свой кабинет попить кофе по окончании дежурства. К этому времени операционная пустела, хирурги уходили домой. Теперь они обе могли расслабиться, поболтать.
Однажды ночью раздался неожиданный стук в дверь, и на пороге появился мистер Бельмонт. Обе сестры немедленно вытянулись чуть не по стойке «смирно». Лин обнаружила, что она отодвинула чашку кофе, застегнула манжеты и встала, хотя он обращался к сестре Крэддок. «Как же нас вымуштровали в больнице», — подумала она.
Он спрашивал о каком-то отчете и рентгеновских снимках, которые хотел забрать с собой.
Сестра Крэддок покраснела.
— Мне следовало напомнить вам…
— Нет, это полностью моя вина. Я собирался просмотреть их здесь. А теперь, если можно, я их заберу. — Он повернулся к Лин: — Сестра принесет их мне, правда?
— Хорошо. Нет… Лучше я сама, — сказала сестра Креддок и вышла, оставив Уорнера Бельмонта и Лин вдвоем.
Повисло короткое молчание. Сердце у Лин колотилось. Хотя внешне в ней ничего не читалось, кроме спокойной почтительности. Она с облегчением вздохнула, когда Уорнер Бельмонт взглянул на кофейный поднос и попросил чашечку кофе для себя.
— Конечно, сэр. — Она подала ему кофе. Он сидел опершись об угол стола, и в его позе была такая непринужденность, которой она у него никогда не замечала. Она забыла уже, что он дважды задевал ее самолюбие, теперь ей было интересно: что он читает, какие игры любит, какие люди ему нравятся… Конечно, вряд ли она когда-либо узнает его настолько хорошо…
Ее мысли прервал голос Бельмонта:
— Не ожидал увидеть вас здесь. Но я, пожалуй, воспользуюсь случаем. Я должен извиниться перед вами, сестра Эсолл…
Лин почувствовала себя хозяйкой положения, и ей захотелось совершенно искренне возразить, что, хотя ее профессиональная гордость и была задета, обида уже прошла. Она спокойно спросила:
— Извиниться? За что же?
Он нахмурился:
— Господи, да не лукавьте вы! Вы прекрасно понимаете, что я говорю о том случае, когда я отказался работать с вами как с первым ассистентом вместо сестры Крэддок!
— Понимаю. Но вы были вправе так поступать. Вы считали, что у меня мало опыта.
— Да, вправе. Но это было бестактно. Тем более, что я поторопился с выводом, хотя способствовали этому вы. Ведь это вы заставили меня думать, что ваш опыт ограничивается работой в отделении Бартрам.
— Это вышло случайно, — объяснила Лин. — Я покидала больницу, и мне казалось, что это уже не важно, даже если бы вы и запомнили наш разговор.
— Да, понимаю. Но у меня хорошая память, а вот использовал я ее очень неудачно. Повторяю, что я очень сожалею. Если будет случай поработать вместе, уверяю вас, все будет хорошо. Я наблюдал за вами с тех пор и теперь знаю, что могу быть вполне уверен в вашей работе.
Его похвала заставила Лин покраснеть от удовольствия, и она, осмелев, спросила его, как он узнал, что ошибся.
— Начальница сказала мне. — Он устроился поудобнее, сидя на столе и качая ногой. В его глазах была веселая искорка, отчего он выглядел совсем мальчишкой.
— Ах, так…
Уорнер Бельмонт кивнул:
— Да, мне так здорово досталось от нее за то, что я решил сделать по-своему, а не так, как она назначила. Сказала, что она вполне компетентна делать любые перестановки сестер в своей больнице. В будущем она будет весьма благодарна, если я воздержусь от замены сестер, которых она назначила в отделение, или, по крайней мере, снесусь с ней для уточнения необходимости такой замены. — Необычные торжественные интонации его голоса так точно передавали холодную манеру выговоров начальницы, что Лин не удержалась от улыбки.
— Я тоже прошу извинить меня, — притворно застенчиво сказала она.
Он выпил кофе, слез со стола и взял пальто.
— Значит, все в порядке. Обещал ей хорошо вести себя в будущем и пригласил ее где-нибудь вместе пообедать. Мы с ней опять друзья. Ну а где же все-таки сестра со снимками?
Она как раз в этот момент вернулась. Обменявшись с мисс Крэддок замечаниями насчет рентгенографии, он ушел, не взглянув на Лин. Потом, раздумывая, она заметила, что он принял ее возвращение в больницу как нечто само собой разумеющееся. Неужели он был так уверен в силе собственного убеждения? Лин вспомнила свои колебания в тот момент, когда он говорил ей, в чем заключается ее долг. И опять пожалела, что не поблагодарила его. Но если бы ему было интересно, разве он не спросил бы об этом сам?
Нет, все же ясно, что сестра Лин Эсолл является инструментом в его собственной работе и только в этом качестве представляет интерес для него. В его мыслях не остается места для девушки Лин Эсолл, которая после большой душевной борьбы приняла решение, давшееся ей так трудно. Она не понимала, почему чувствует себя разочарованной. Но почему-то чувствовала себя именно так.
Лин все больше и больше начинала жалеть, что пригласила Тома Дринана в Эмберли, с беспокойством видя, как нетерпеливо он ждет этой поездки, видимо надеясь на многое. Как она и говорила Мэри, она была рада разделить с ним уютное гостеприимство Эмберли, раз его собственный дом был так далек, что он не мог ездить туда часто. Но пригласить его с собой было то же самое, что ввести его в тот единственный дом, который был у нее. А это могло значить для него гораздо больше, чем она бы хотела.
Если бы могла поехать и Пэтси, все выглядело бы совсем по-другому. Но троим ждать, чтобы совпали их дни отдыха, означало ждать месяцами. Поэтому ничего не оставалось, как сдержать слово, данное Мэри и ему, и при первой же возможности поехать туда с Томом.
Последнее время Лин иногда в мечтах рисовала себе, что увлечение Тома ею переносится на Пэтси и дружеские отношения этих двоих вдруг за один вечер чудом превращаются в самые романтические.
Но как это могло случиться?.. Хотя Пэтси нравился Том сам по себе, все-таки он оставался для нее одним из этих проклятых оранжистов [4] из Северной Ирландии.
Что же касается Пэтси, то ее склонность к неистовому обожанию любого мужчины-врача постарше ее явилась бы серьезным испытанием даже для преданного и верного Тома. Нет, пожалуй, Лин не удастся устроить их брак. Но каким бы счастливым выходом это было!
Поэтому, когда за день или два до предполагавшейся поездки в Эмберли она узнала, что у Тома подозревают ветрянку, которую он мог подцепить в детском отделении, она испытала чувство облегчения с оттенком вины. Он был в отдельной палате изолятора, и посетителей к нему не пускали. Но Пэтси, которая была временно назначена дежурить в отдельных палатах, сообщила Лин:
— У него вид такой, как будто его приговорили к смерти.
— Ну, Пэтси, ведь он не так уж и болен?
— Не болен. Только очень жалеет себя, ну, как полагается мужчине, даже если у него только палец болит. Он велел сказать тебе, что ужасно жалеет и что, может быть, ты его еще раз пригласишь?
— Ну конечно, — с раскаянием ответила Лин, решив обязательно сделать это.
А пока она собиралась отправиться в Эмберли одна. Ей нужно было выехать из больницы в четыре часа дня, тогда она проведет там ночь и всю субботу, но к вечеру вернется. Снова, как и в тот злосчастный день, она вызвала Альфреда, чтобы поехать на станцию. Но судьба не позволила ей продолжить сравнение: «старушенция» вела себя прилично, Уорнер Бельмонт был в Бродфилде и в этот момент оперировал, как она точно знала. И даже Эмберли со временем, если она решительно не позволит воспоминаниям осаждать ее, не будет больше напоминать ей о Перри, который и бывал-то здесь