– Если уж на то пошло, то ситуация Рейфа, наоборот, должна была вызвать у него сочувствие и помочь ему понять, почему я непременно должна отправиться в Морриган. Но, похоже, он об этом и не помышляет.
– Сейчас он мыслит не головой, – произнес Тавиш, – а сердцем. Он боится за твою жизнь.
Его слова осколком вонзились в мою податливую душу.
– Я не вещь, которую нужно защищать, Тавиш. Так же как и он. Мой выбор и мой риск – это мое дело.
Ответить на это ему было нечего. Я была права.
У моей палатки сопровождающие оставили меня. Перси и его отряд уже были на месте, чтобы заступить на смену.
– Ну, скоро увидимся, – неуверенно улыбнулся Джеб. – Обещаешь мне первый танец?
– Это привилегия короля, – напомнил ему Тавиш.
Может статься, и нет. Быть может, я вообще не буду танцевать. По крайней мере, с Рейфом. Королям и узницам не пристало танцевать вместе – не в том мире, частью которого я желала быть.
Я лежала на кровати в одной сорочке и вписывала в «Песнь Венды» вырванные когда-то из нее строфы. Спустя столько лет я наконец-то возвращала ее слова туда, где им и надлежало быть. Они уместились на обороте за вырванной страницей.
Преданная своим родом,
Избитая и презираемая,
Она изобличит нечестивых,
Хотя многолик Дракон
И сила его не знает границ.
Ожидание будет долгим,
Но велика надежда
На ту, что Джезелией зовется,
Чья жизнь будет отдана в жертву
За надежду на спасение ваших.
Хоть поначалу меня и занимала исключительно одна фраза – «Чья жизнь будет отдана в жертву», – я помнила в песне каждое слово, произнесенное в тот день на террасе Черного камня. И теперь мое внимание зацепила другая строка: «Она изобличит нечестивых».
Я коснулась пальцами обгоревших краев книги, а затем яростно рванула обложку, пытаясь снова вырвать из нее слова.
И улыбнулась.
Видимо, кто-то очень сильно ненавидел меня или, что было еще приятнее, даже боялся, полагая, что я изобличу его или ее.
Страх. Злость. Отчаяние. Вот что я узрела в этих обгоревших краях и изорванных страницах. И я обязательно отыщу способ подогреть этот страх, потому что хоть я и знала, что отчаяние может сделать людей опасными, также оно делает их и глупыми.
Разоблачение самых высокопоставленных участников этого заговора было крайне важно, и если я раздую их ужас, то, быть может, они поперхнутся и ненароком раскроют свои карты.
Малик уже едет к ним с вестями, а значит, я потеряла стратегическое преимущество застать их врасплох. Они будут вооружены и настороже, и теперь я должна обратить это обстоятельство в свою пользу, пусть даже и самую незначительную.
Я отложила книгу в сторону и взбила несколько подушек. Откинулась на них. Поразмыслила, как бы мне поступить, чтобы не выдать себя. Мне нужно продержаться в живых как минимум до того момента, когда я выясню, кто состоит в сговоре с канцлером и Королевским книжником. Может, это был кто-то из лордов малых графств? Их влияние довольно ограничено, но если мне повезет, то я могу успеть попасть в Морриган как раз к началу зимнего конклава. А что, если это другие члены Совета? Капитан стражи, например? Казначей? Фельдмаршал? Хранитель Времени всегда относился ко мне с подозрением и ревностно следил за расписанием моего отца. Может, он делал это, чтобы отводить его взор от более насущных дел? Я избегала самого очевидного варианта: моего отца, объявившего награду за мою голову. Он был кем угодно, но только не предателем собственного народа. Конечно, ему ничего не стоило бы вступить в сговор с Комизаром, но был ли он безвольной марионеткой? Казалось, решение всех проблем заключалось в том, чтобы просто пробиться через ряды приспешников, окружавших его, и поговорить с отцом напрямую, однако и это представлялось весьма сложной задачей. Насколько это безопасно?
Я зарылась пальцами в соболиный мех одеяла у себя под боком, комкая его в кулаке. Нужно было еще как-то утихомирить его гнев. Я припомнила слова Вальтера: «Прошел уже почти месяц, а он по-прежнему бушует». Даже обожаемому принцу Вальтеру пришлось таиться за спиной нашего отца, чтобы помочь мне, оставляя ложный след для королевских следопытов. Нет, прошедшие несколько месяцев вряд ли смягчили его злость. Я подорвала его авторитет и унизила его. Так стал бы он прислушиваться к моим словам, не подкрепленным ни единым доказательством? Меня заклеймили врагом Морригана, как и его собственного племянника, которого он, к слову, повесил. И если против слова канцлера, который долгие годы неустанно трудился на его благо, будет только мое, то с чего бы отцу вообще верить мне? Нет, без должных доказательств канцлер и Королевский книжник переврут мои обвинения, выставив меня последней трусихой, пытающейся выкрутиться из петли. А в последний раз, когда я допустила лишь легкий выпад в адрес канцлера, отец пришел в такую в ярость, что даже приказал мне удалиться в свои покои. Станут ли они теперь использовать другие, более действенные способы заставить меня замолчать? В моей груди все сжалось от возможных вариантов. Я никак не могла распутать этот узел. Могла ли я ошибаться во всем? Рейф, похоже, так и думал.
Единственная надежда была только на моих братьев, но они, как и я, были еще совсем молоды – всего девятнадцать и двадцать один год – и занимали очень незначительные посты при дворе. Впрочем, если бы они оба надавили на отца, то, быть может, смогли бы убедить его выслушать меня. А если он не захочет слушать, то, пожалуй, братья смогут помочь мне изменить его решение и другими, более решительными способами. Сейчас, когда на карту было поставлено настолько много, ничто не будет считаться чрезмерным.
С нижнего уровня заставы послышалась новая музыка – праздник был в самом разгаре, – и о, эта мелодия была невероятно прекрасна: она звала звонким перебором тысячи струн, хором ответных реплик, атласным касанием, снова и снова извлекавшим ноты. Звучание ее напоминало наши мандолины, однако было куда более глубоким, более громким. Фараш – так назвал ее Джеб, когда зашел за мной, – боевой танец. Я отправила Джеба вперед, сказав, что еще не до конца собралась, а когда он ушел, то сообщила своим стражникам, что сегодня больше никуда не собираюсь выходить из шатра, и предложила им пойти и повеселиться, торжественно дав слово, что не сбегу. Я поцеловала два пальца и вознесла их к небесам в знак искреннего обещания, а затем молча попросила богов простить мне мою маленькую ложь. Увы, эти безбожники не сдвинулись с места, даже когда я отметила, как вкусно пахнет жареное мясо, а в их собственных глазах заплясали образы молочных поросят.
Я грызла раздобытые днем на кухне кедровые орешки, когда услышала грохот алебард возле моей палатки, а потом полог откинулся, и я увидела Рейфа, одетого в полное королевское облачение и при регалиях. Его черный камзол был сплошь задрапирован золотыми шнурами, волосы зачесаны назад, а скулы горели от целого дня, проведенного на солнце. Кобальтовые глаза Рейфа ярко сверкали под темными бровями; от него исходили волны гнева. Он воззрился на меня так, словно у меня было две головы.
– Что, по-твоему, ты сейчас делаешь? – процедил он сквозь стиснутые зубы.
Тепло, которое было всколыхнулось у меня под грудью, когда он только вошел, мгновенно превратилось в холодный камень в моем животе. Я посмотрела на миску рядом с собой и пожала плечами.
– Ем орехи. Разве это противоречит установленным правилам для заключенных?
Рейф окинул взглядом мое нехитрое облачение, и челюсть его напряглась. Он резко развернулся, обшаривая глазами шатер до тех пор, пока его взгляд не наткнулся на полуночно-синее платье, которое Вила повесила на гардеробную ширму. В три шага Рейф пересек палатку, сгреб его в охапку и швырнул в меня. Платье кучкой опало на мои колени.
Его палец вытянулся в сторону полога.
– Там четыреста солдат, и все они ждут встречи с тобой! Ты – почетная гостья. И если не хочешь, чтобы их мнение о тебе совпало с мнением капитана Хейга, советую одеться и сделать над собой хоть небольшое усилие! – Рейф громко протопал к выходу, а затем повернулся и отчеканил свой последний приказ: – И больше не произноси слово «заключенная», если все же решишь присоединиться к нам!
И он ушел.
А я осталась сидеть ошеломленная. Когда он появился, моей первой мыслью было, что Рейф похож на бога. Но больше я так не думала.
«Если решишь», значит?
Я судорожно схватила кинжал и взмолилась, чтобы Аделина простила меня, переделывая платье, которое она так великодушно одолжила, и чтобы Вила тоже простила меня, отрывая длинный кусок цепочки из ее пояса. Я присоединюсь к празднику, как он и попросил, но приду в качестве той, кем я являюсь, а не той, кем он хотел меня видеть.
Глава тридцать четвертая
Там, где не доставал свет факелов с праздника, я облокотился на перила и уставился в землю.
Подле меня остановились тихие шаги. Не поднимая глаз, я молчал. Похоже, что теперь каждый раз, когда открывал рот, я говорил глупости. Как я собирался возглавить целое королевство, если не мог даже переубедить Лию, не потеряв самообладания?
– Она придет?
Я покачал головой, закрывая глаза.
– Я не знаю. Вряд ли после…
Заканчивать предложение я не стал. Свен и без моего пересказа мог все собрать воедино. А я не хотел вспоминать то, что наговорил там. Это ничего бы не дало. Я не знал, что мне делать.
– Она все еще намерена уехать?
Я кивнул. Каждый раз, когда я думал об этом, меня охватывал страх.
Рядом снова послышались шаги. На этот раз с другой стороны от меня облокотились на перила Джеб и Тавиш. Джеб вручил мне кружку эля, и я сразу же поставил ее рядом. Пить я не хотел.
– Я бы тоже не позволил ей вернуться, – сказал наконец Тавиш. – Так что мы понимаем тебя, если это как-то тебя утешит.