Я поднял глаза от страницы, удивляясь, откуда он это знает.
– Брачный договор, – пояснил он. – Я видел его. Должно быть, вы даже не читали его, да?
– Нет, – тихо отозвался я. Я подписал его и забыл, как забыл и ту записку, которую она отправила мне. – Но мне сказали, что это был всего лишь бред сумасшедшей?
Меррик поджал губы, будто раздумывая.
– Это не исключено. Слова загадочны и странны. Знать наверняка невозможно. Однако весьма любопытно, что безумная женщина смогла столь точно описать такие специфические вещи тысячи лет назад. А краткие примечания морриганцев, которые были приложены к тексту, только подтверждают, что трактат был обнаружен спустя более десяти лет после рождения принцессы Арабеллы. В ранних текстах кочевников, в исторических записях Дальбрека, тоже говорится о чем-то подобном, причем почти в той же формулировке: «Из происков королей, из страхов королевы надежда родится». Я всегда думал, что речь идет о Бреке, но, может статься, что это не так.
Непоколебимость его взгляда сказала мне больше, чем его слова. Он верил каждой строке, написанной здесь.
Внезапно я ощутил биение пульса, подобно тревоге, которая пробирает до костей, когда к тебе галопом несется лошадь.
– На следующей странице есть еще немного.
Я опустил взгляд на бумаги и сдвинул верхнюю в сторону. Оставалось еще два стихотворения:
Преданная своим родом,
Избитая и презираемая,
Она изобличит нечестивых,
Хотя многолик Дракон
И сила его не знает границ.
Ожидание будет долгим,
Но велика надежда
На ту, что Джезелией зовется,
Чья жизнь будет отдана в жертву
За надежду на спасение ваших.
«Отдана в жертву»?
Этим Лия никогда со мной не делилась.
Неужели она все это время знала?
Во мне поднялась ярость, а вслед за ней – всепоглощающий страх.
«Это правда, Рейф. Каждое слово в ней – правда».
Я поднялся с кресла. Прошелся в один конец кабинета и обратно. Обошел вокруг стола. Я тщился разобраться в происходящем. «Преданная своим родом»? «Избитая и презираемая»? «Отдана в жертву»?
Черт побери, Лия! Черт тебя побери!
Я подхватил расписание на завтра и швырнул его в стену, бумаги разлетелись в разные стороны.
Меррик встал.
– Ваше величество, я…
Я пронесся мимо него.
– Свен! Я хочу, чтобы с утра генерал Дрегер первым делом появился в моих покоях!
– Я полагаю, он уже…
– Здесь! К рассвету! – прокричал я.
Свен улыбнулся.
– Я прослежу за этим.
Глава сорок четвертая
Я часто ходил на рынок со своей мамой. В уединении поместья я мало что видел в мире, поэтому рынок всегда был для меня удивительным местом. Мы ездили по этой самой дороге в одной повозке с кухаркой. Мама покупала принадлежности для моих занятий со сводными братьями – бумагу, книги, чернила и маленькие пакетики с засахаренными корками в качестве вознаграждения за неделю прилежной учебы.
И всегда она покупала что-то специально для меня. Странные мелкие сувениры, которые приводили меня в восторг, – побрякушки древних, не имевшие больше ни ценности, ни смысла: тонкие блестящие диски, ловящие солнечные лучи, коричневые монеты из никчемных металлов, потрепанные украшения с их карет. Она велела мне придумать им новое, более достойное предназначение. Я хранил сувениры на полке в нашем коттедже. Аккуратно расставленные, эти сокровища целиком и полностью владели моим воображением; они уносили меня в места далеко за пределами поместья. В моих фантазиях странные предметы вырастали и помогали мне придумать более великую цель и для себя тоже – пока однажды мой старший брат не пробрался к нам и не украл их все. Я застал его как раз в тот момент, когда он сбрасывал сувениры в колодец. Он не хотел, чтобы у меня что-то было. Мне полагалось иметь меньше, чем я уже обладал.
Тот раз был не последним, когда я плакал. Через год мама умерла.
И я стал владеть еще меньшим, чем до этого. Меньше – это все, что мне когда-либо полагалось. Даже сейчас. Я был никем. Воином без королевства, сыном без матери. Мужчиной без…
День, когда Лия и Рейф расстались, снова, как и много раз до этого, промелькнул перед моими глазами. В нем будто не хватало какого-то кусочка, чего-то непостижимого для меня. Она оставила Рейфа, чтобы присоединиться к нам на тропе, и ее лицо стало похоже на лик каменного изваяния с тысячью крошечных трещин, ничего не видящими глазами и разошедшимися застывшими губами. Последние месяцы мне казалось, что Лия смотрит на меня со всей возможной ненавистью, яростью, стыдом, горем, жаждой мести и тем, что, как мне думалось, все еще могло оказаться любовью. Я думал, что знаю Лию, но такого взгляда в ее глазах, как в тот день, когда она оставила Рейфа, я не видел никогда.
«Да, между нами все иначе. Всегда было, Каден, и если ты честен с самим собой, то ты всегда это знал…
Нам обоим небезразличны Венда и Морриган… Так что не стоит недооценивать наши узы. Великие королевства были построены и на гораздо меньшем».
Может быть, с Лией «меньше» будет казаться не таким маленьким? Может, это и была та более великая цель, которую имела в виду моя мама?
Возможно ли, что я мог этим удовольствоваться?
Дорога к поместью оказалась заросшей куда больше, чем я помнил. Ветви нависали над головой, словно полог из скрюченных пальцев, и впервые я задумался, уж не перепутал ли я путь. Представить себе величественного и могущественного лорда Роше, живущего в этом неприметном отдаленном переулке, я не мог. С тех самых пор я еще ни разу не был здесь. Давнишние угрозы нищих, обращенные ко мне, ребенку, прочно засели в моем сознании: «Он утопит тебя в ведре». И даже когда я стал Убийцей Венды, которого страшились все остальные рахтаны, воспоминания об этой расправе все еще заставляли мое сердце забиться быстрее. Оно билось и сейчас; каждый шрам всплывал в памяти, словно мне снова было восемь. Сможет ли его смерть изменить это? Я всегда полагал, что да. Может статься, сегодня это и узнаю.
И тут я увидел его – мелькнувший сквозь деревья белый камень поместья. Нет, я не забыл дороги. Приблизившись, я обнаружил, что территория пришла в запустение. Зеленые и некогда стриженые лужайки теперь представляли собой стерню и грязь, а когда-то ухоженные кустарники заросли и захлебнулись в лианах. Раскинувшаяся в отдалении от просеки усадьба выглядела запущенной и покинутой, однако от одной из пяти ее труб вверх поднималась тонкая струйка дыма. Кто-то здесь все-таки жил.
Я обогнул дом, чтобы остаться незамеченным, и первым делом направился к коттеджу, в котором когда-то жил с матерью. Раньше он тоже был белым, однако большая часть краски давно облупилась. И уж точно не было никаких сомнений в том, что он был необитаем. По крыльцу и главному окну ползли те же лианы, что опутывали и кустарник. Я привязал лошадь. Искореженная дверь легко поддалась под моим плечом. Когда я вошел внутрь, дом показался мне намного меньше, чем я помнил. Вся мебель исчезла, вероятно тоже распроданная нищим, – такая же бесхозная, как и я. Теперь наш коттедж представлял собой просто пыльный остов, в котором не осталось ни следа моей матери или той жизни, которая принадлежала мне, когда меня еще любили. Я взглянул на зияющий очаг, на забытый камин над ним, на голую комнату, где раньше стояла моя кровать, на пустоту, которая наполняла все это. А потом повернулся и вышел. Мне срочно нужен был воздух.
Облокотившись на перила крыльца, я поглядел на притихшую усадьбу, и в моей памяти поднялся запах жасмина. Я представил, как отец сейчас сидит там, внутри, откинувшись на спинку стула, в аккуратно отглаженных брюках, с ведром воды наготове. Поджидая меня. Но больше меня нельзя было утопить. Так что я сошел с крыльца и двинулся в сторону восточной части поместья, держась в тени. Было всего одно место, где, как я знал, я еще мог найти свою мать. При ее погребении присутствовали только могильщик и мой отец. Даже мои сводные братья, которых она опекала и к которым всегда относилась по-доброму, не удосужились прийти, чтобы сказать ей несколько последних слов. На ее могиле не установили никакого надгробия, поэтому я просто отыскал самые тяжелые камни, которые смог поднять, и уложил их, подобно одеялу, на свежую кучу земли, подгоняя друг к другу до тех пор, пока отец не велел мне остановиться.
Теперь я искал этот курган с камнями, но исчез и он. Не было ничего, что обозначало бы место, где она лежала, однако неподалеку виднелись две другие могилы – с большими высеченными надгробиями. Я раздвинул лианы, надеясь, что на самом деле просто забыл, где ее похоронили, и что одна из этих могил предназначалась для нее. Но нет. Одна из них принадлежала моему старшему брату. Он умер всего через несколько недель после моего отъезда. Моя мачеха, если ее вообще можно было так назвать, умерла месяц спустя. Интересно, от чего? Несчастного случая? Лихорадки?
Я оглянулся на дом и дым из трубы. Возможно ли, что мой отец был сейчас больным и сломленным человеком? Это объяснило бы состояние поместья, которым он когда-то так гордился. Моему второму сводному брату сейчас было двадцать два года; он должен был быть силен и вполне способным дать мне отпор. Хотя, скорее всего, он даже не узнает меня после стольких лет. Я ослабил застежку на ножнах, ощутив тяжесть кинжала на боку. Вот оно – то, что Комизар всегда держал перед моими глазами, – возмездие, которое я когда-нибудь собирался взыскать. Я шагнул к крыльцу дома, постучал.
Внутри послышалось шарканье, что-то хлопнуло, кто-то кого-то позвал и выругался, и наконец дверь распахнулась. Я узнал ее, даже невзирая на то, что волосы ее поседели, а сама она стала вдвое меньше, чем была раньше. Экономка поместья. Я помнил ее поджарой, с угловатыми чертами лица и острыми костяшками пальцев, которыми она часто била меня по