И она умчалась, захлопнув за собой дверь.
Не желая поворачиваться к Паулине лицом, я отчаянно глазел дверь. Обычно роды занимают несколько часов, утешил я себя. Иногда даже несколько дней. А до города было не более двадцати минут пешком. Лия обернется за час. Я слушал дождь, который становился все сильнее и сильнее.
Паулина снова застонала, и я неохотно повернулся.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Не от тебя!
Так прошел час, и я попеременно то беззвучно проклинал Лию, то начинал тревожиться о том, что с ней могло случиться. Где же она пропадала? Схватки Паулины становились все сильнее и чаще. Когда я попытался протереть ее лоб прохладной тканью, она отшатнулась от моей руки.
А в перерывах между схватками бросала на меня испепеляющие взгляды.
– В последний раз, когда я видела тебя, Лия велела тебе убираться в ад. Так какую темную магию ты сотворил, чтобы теперь она тебе доверяла?
Я взглянул на ее раскрасневшееся лицо, влажные пряди светлых волос липли к щекам, а в глазах плескалась потерянность, которой доселе я в ней не замечал.
– Люди меняются, Паулина.
Ее губы поджались в отвращении, и она отвела взгляд.
– Нет. Не меняются.
Ее голос дрогнул, и вместо гнева в нем прозвучала неожиданная печаль.
– А ты изменилась, – заметил я.
Она сверкнула на меня глазами, поглаживая живот.
– Я должна расценивать это как шутку?
– Я имел в виду другое – прежде всего нож, которым ты потрясала перед моим лицом.
Ее глаза сузились.
– Как правило, с оружием человека знакомит предательство.
Я кивнул. «Да, – подумал я. – К сожалению, так и есть».
– Похоже, что и твою голову кто-то достал, – заметила она.
Я протянул руку и ощупал запекшуюся рану на затылке.
– Да, похоже на то, – ответил я.
Я потерял сознание и провалялся на тропе два дня после того, как выблевал половину своих внутренностей. Пульсирующая боль ослабла, но, по всей видимости, именно она подкосила мой рассудок настолько, что, входя в незнакомый мне дом, я не вытащил оружия. Наверное, это было даже хорошо, иначе сейчас Паулина могла бы лежать на полу мертвой.
Я подошел к окну и открыл ставни, надеясь увидеть снаружи приближающихся Лию и Берди. Стена ливня полностью заслоняла лес, а над горизонтом гремел гром. Я осторожно надавил на затылок, гадая, насколько серьезной могла оказаться моя рана. Под коркой крови все еще ощущалась солидная шишка. Вся ирония заключалась в том, что прославленного Убийцу Венды едва не прикончила простая экономка, вооруженная одним лишь железным котелком.
Вот рахтаны бы посмеялись.
Эта мысль впилась в меня удивительным жалом тоски. Рахтаны. Они вернули мне чувство гордости, подарили единственное место, в котором я чувствовал себя своим. Теперь же я находился в королевстве, которому не был нужен, и в доме, в котором мне не были рады. Мне тоже не хотелось быть здесь, однако уйти я не мог. Я подумал о Гризе и Эбене. Наверняка Гриз уже выздоровел, и они выдвинулись в путь. Теперь они были мне ближе всех к семье – семье ядовитых гадюк. Эта мысль заставила меня усмехнуться.
– Что тебя развеселило? – сразу же спросила Паулина.
Я обернулся и заметил суровость в ее взгляде. Неужели я настолько плохо с ней поступил? Я вспомнил ее доброту в Терравине, ее мягкость. Я думал, что тот юноша, которого она так искренне ждала, просто не мог заслуживать ее, а когда узнал, что он погиб, то понадеялся, что это произошло не от руки венданца. Быть может, именно это она и видела, глядя на меня, – венданца, такого же, как и тот, что убил отца ее ребенка. Но, несмотря на то что моя улыбка давно погасла, взгляд ее так и остался выжидающим.
– Ничего, – ответил я и отвернулся.
Прошел еще час, и теперь, казалось, не успевала утихнуть одна схватка, как начиналась следующая. Я окунул тряпку в ведро с прохладной водой и вытер Паулине лоб. На этот раз она не стала противиться – просто прикрыла глаза, словно пытаясь притвориться, что это был не я, а кто-то другой. Меня мучили дурные предчувствия. Вот ее пронзила очередная судорога.
И когда боль наконец прошла и Паулина снова расслабилась на импровизированной подушке, которую я для нее соорудил, я произнес:
– Возможно, нам придется справляться вдвоем, Паулина.
Ее глаза резко распахнулись.
– Ты примешь у меня роды? – Впервые на ее лице появилась улыбка, и она даже рассмеялась. – Даю слово, первые руки, которые коснутся моей девочки, не станут руками варвара.
Я пропустил ее колкость мимо ушей. В ней уже не было того яда, что час назад. Она устала бороться со мной.
– Ты так уверена, что это будет девочка?
Ответить она не успела. Ее охватила такая сильная боль, что я даже испугался, что она не сможет больше дышать, а следом за ней последовал всхлипывающий вскрик.
– Нет, – протянула она, качая головой. – Нет. Думаю, она уже на подходе. Благословенные боги. Только не сейчас.
Следующие мгновения были жаркими и размытыми; ее мучительные вопли словно пронзали меня насквозь. Она плакала. Умоляла. Я обнимал ее за плечи, а она выгибалась от боли и вонзала ногти в мою руку.
С каждым ее криком мое сердце колотилось все отчаяннее. Ребенок был уже на подходе. Больше ждать было нельзя. Черт побери, Лия! Я толкнул Паулину обратно на подушку, задрал ее платье и стянул нижнее белье – быстрее, чем успел подумать о том, что я делаю. Между ее ног уже показалась головка. Паулина проклинала меня сотней разных слов между вспышками боли, задыхаясь от этого одностороннего разговора, полного мольбы к богам и ругательств обо мне. Слишком уставшая, чтобы тужиться дальше, она упала на спину, плача.
– Я не могу, не могу, – всхлипывала она.
– Уже почти все, Паулина. Давай. Я вижу головку. Она идет. Еще чуть-чуть.
Паулина заплакала, на мгновение на ее лице промелькнуло слабое счастье, но потом оно исчезло, и она снова закричала. Я подставил руки, чтобы поддержать появляющегося на свет ребенка.
– Еще раз! – кричал я. – Давай!
Вот, показались плечи, и с последним стремительным толчком он полностью оказался в моих руках, мокрый и теплый. Его крошечное тельце выгнулось дугой, и маленькая ручка пронеслась мимо его лица. В моих ладонях лежал младенец – с маленькими глазками, которые уже смотрели на мир. Смотрели на меня. И взгляд их был таким глубоким, что прорезал дыру в моей груди.
– Как там? – слабо окликнула меня Паулина.
Словно отвечая на ее вопрос, ребенок заплакал.
– Он прекрасен, – сказал я. – У тебя замечательный сын, Паулина.
И я положил мальчика ей на руки.
Глава пятьдесят третья
Народу собралось столько, что мы вполне могли бы заполнить таверну.
Я попыталась представить себе, что все это происходит в Терравине.
Только здесь не было эля. Не было тушеного мяса, смеха. Но был ребенок.
Прекрасный безупречный младенец. Берди сидела на краю кровати и ворковала над ним, пока Паулина спала. Гвинет, Натия и я сидели за столом, а Каден свернулся в калачик перед камином. Он спал без рубашки, его плечо было перевязано свежими бинтами, а голова покоилась на сложенном одеяле, которое принесла с собой Натия.
Дождь лил не переставая. Нам повезло, что крыша вообще выдерживала. Под единственную течь в углу комнаты было подставлено ведро.
Когда я разыскала таверну, о которой сказала мне Паулина, то обнаружила, что она пуста и разгромлена, а ее окна распахнуты настежь, несмотря на ливень. Они ускользнули через окно, сразу догадалась я. Однако это все равно было скверно. Трактирщик утверждал, что ничего не видел и не знает, куда делись его постоялицы, но я слышала в его голосе ужас, а потом разглядела и страшное любопытство, когда он заглянул в тень моего капюшона. В спешке я позабыла надеть траурный платок.
Я поглубже надвинула капюшон на лицо и побежала к аббатству. Там я велела Натии отправиться к мельничному пруду с нашими лошадьми и всеми пожитками, а сама принялась разыскивать Берди и Гвинет по городу. Я прочесывала улицу за улицей, заглядывала в окна постоялых дворов, надеясь заметить их хоть мельком, но тут в моей памяти снова всплыл ужас трактирщика. Он боялся меня не меньше, чем тех, кто разгромил его лавку, и очень хотел, чтобы я ушла поскорее. Я бросилась обратно. Берди и Гвинет ни за что бы не ушли без Паулины. И я нашла их – прячущимися на кухне.
Потом последовало слезливое, но спешное воссоединение. Гвинет рассказала, что видела канцлера и солдат за окном, слышала их резкие требования к трактирщику, чтобы он проводил их в комнату Паулины. Как канцлер узнал о ней, они терялись в догадках. Однако уверили меня, что трактирщик был надежным человеком и что он тянул время до последнего, давая ей и Берди возможность сбежать. А когда я сообщила им о состоянии Паулины, то добрый корчмарь снабдил нас и едой с припасами в путь. Мы погрузили их на Нове и Дьечи.
Натии удалось разыскать домик самой, однако к тому времени, как она добралась, Каден уже успешно принял роды и завернул младенца в свою рубашку. Она перевязала порез на его плече, который оставила ему Паулина, а также обработала рану на затылке. Эта, как он объяснил, была от железного котелка. Я поинтересовалась вслух, от кого. Он не пришел на место нашей встречи именно из-за нее, и, скорее всего, ею же и объяснялся его тяжелый сон сейчас. Он даже не шелохнулся, когда мы вошли.
Я проследила за его ровным дыханием. Странно, но, кажется, до этого я еще ни разу не видела его спящим. Когда бы я ни просыпалась, он всегда бодрствовал. Даже в ту дождливую ночь несколько месяцев назад, когда мы ночевали в развалинах, а его глаза были закрыты, я знала, что какая-то часть его все еще наблюдает за мной. Но не сегодня. Сегодня Каден спал крепким и глубоким сном, который заставлял меня тревожиться. Он выглядел более уязвимым, чем прежде. А я даже не успела выразить облегчение от его возвращения. И теперь я смотрела на него, и во мне бурлили эмоции. Я поцеловала два пальца и вознесла их к богам. Спасибо. Да, он был ранен, но хотя бы жив.