– Кажется, у меня в сумке еще осталось несколько листьев танниса, Натия. Заваришь их и сделаешь припарку для его головы?
– Танниса? – сразу заинтересовалась Берди.
– Это такая трава, которую можно использовать не только для чая. Она растет исключительно в Венде. Полезна для сердца, души и желудка, когда не хватает еды, – за исключением тех случаев, когда она вырастает и из пурпурной становится золотой. Тогда она обращается в яд. Это единственное, чего в Венде в изобилии.
Одно упоминание о таннисе подняло во мне неожиданную тоску. Чувства, которые, я думала, что уже похоронила, стремительно вырвались на свободу. Я припомнила все предложенные мне чашки танниса – скромные дары от скромного народа.
Гвинет покосилась на спящего у очага Кадена и нахмурилась.
– Так как же произошло, – она покрутила рукой в воздухе, – это? Как из Убийцы он превратился в твоего сообщника?
– Я не уверена, что слово «сообщник» – правильное в данной ситуации, – ответила я, луща бобы и бросая их в чайник. – Это долгая история. Расскажу, как мы поедим.
Я оглянулась через плечо на Берди.
– Я обещала Энцо сказать вам, что он еще не сжег трактир. Постояльцы накормлены, а посуда чиста.
Брови Берди взлетели.
– Неужто правда тушит рыбу?
Я кивнула.
– Ага. И очень даже неплохо.
Гвинет закатила глаза с искренним удивлением.
– Боги все еще творят чудеса.
– Никто не удивился больше меня, когда я увидела его на кухне в фартуке и чистящим рыбу, – поддержала я.
Берди хмыкнула, и лицо ее засветилось от гордости.
– Хоть убейте меня. Я же говорила, что ему просто нужно было больше ответственности. Все могло обернуться и по-другому, но у меня не было выбора. Пришлось рискнуть и довериться ему.
– А что насчет того фермера? – спросила Гвинет. – Что стало с ним? Он так и не вернулся в трактир, как обещал. Он погиб?
«Того фермера». В том, как она его назвала, я услышала подозрение. Берди и Натия тотчас выжидающе повернули головы ко мне, и я с усилием заставила себя успокоиться. Добавила в чайник кусок соленой свинины, накрыла его крышкой, повесила над огнем. Села обратно за стол.
– Он вернулся в свое королевство. Полагаю, с ним сейчас все в порядке.
Я надеялась, что так оно и было. Я вспомнила о генерале, который бросил ему вызов в Дальбреке, и не сумела представить, что Рейф не победил. И все же я видела серьезное выражение его лица, морщинки, которые проступали у его глаз каждый раз, когда кто-то из офицеров поднимал эту тему. В таких делах нельзя быть в чем-то уверенным до конца.
– Дальбрек. Он оттуда, – вмешалась Натия. – И он не фермер. Он король. Он приказал Лие…
– Натия, – вздохнула я. – Пожалуйста. Дай объяснить мне.
И я объяснила им, как могла. Конечно, я обходила детали стороной, делала акцент на основных событиях в Венде и на том, что я там узнала. Некоторые моменты я не хотела переживать снова, однако умолчать об Астер было нельзя. Она все еще была огромным синяком внутри меня, пурпурным и распухшим, и очень болезненным на ощупь. Когда я дошла до ее участия в этой истории, то была вынуждена остановиться, чтобы собраться с мыслями.
– В тот день погибло много людей, – тихо и просто сказала я. – За исключением одного человека, который совсем этого не заслуживал.
Когда я закончила, Гвинет откинулась на спинку стула и покачала головой.
– Джезелия, – повторила она, размышляя о Песне Венды. – Я знала, что коготь и лоза на твоей спине останутся. Никакая кухонная щетка не соскребла бы их оттуда.
Берди прочистила горло.
– Что-что, кухонная щетка?
Гвинет замерла так, словно до нее только что дошел смысл сказанного.
– Боже милостивый, как же мы влипли теперь! – воскликнула она, обводя взглядом комнату. – А я знала это, когда впервые увидела тебя, принцесса, знала, что от тебя будут одни неприятности.
Я извиняюще покачала головой.
– Прости…
Она подошла ко мне и сжала мое плечо.
– Постой. Я же не сказала, что это те неприятности, которые мне не нравятся.
В моем горле образовался ком.
Берди тоже встала и, держа ребенка на сгибе локтя, приблизилась, чтобы поцеловать меня в макушку.
– Пылающие шары. Мы разберемся и с этим. Как-нибудь.
Я прислонилась к боку Берди и закрыла глаза. Внутри у меня все клокотало от слез, меня тошнило, лихорадило, однако снаружи я оставалась холодной и оцепеневшей.
– Ладно, хватит об этом, – заявила Гвинет и села напротив меня. Берди заняла оставшийся стул. – Теперь это игра совсем другого уровня. Похоже, что Глаза Королевства теперь устремлены не только на поддержание порядка. Каков твой план?
– Ты предполагаешь, что он у меня есть?
Она нахмурилась.
– Должен быть.
До этого я никогда не озвучивала его вслух. Он был безрассуден, однако только так я могла быть уверена, что мой голос услышит весь королевский двор и те, кто все еще был верен Морригану, – хотя бы на несколько минут.
– Я уже делала подобное. Но не очень успешно. Государственный переворот, – пояснила я.
Я поведала о том, как в четырнадцать лет вместе со своими братьями и их друзьями я подняла восстание в Зале Алдрида. В тот раз все прошло не слишком удачно.
– Но тогда я была вооружена лишь праведным негодованием и требованиями. На этот раз я намерена войти туда с двумя взводами солдат и доказательством своей правоты.
Берди поперхнулась чаем.
– Вооруженных солдат?
– Мои братья, – пояснила я. – Когда вернутся, они и их взводы поддержат меня.
– Всего два взвода против всей армии Морригана? – сомневаясь, переспросила Берди. – Да цитадель будет окружена в считанные минуты.
– Вот почему мне нужны доказательства. Зал можно оборонять недолго, и это если взять в заложники министров. Все, что мне нужно, – это несколько минут. А если я смогу разоблачить хотя бы одного из предателей с помощью добытых улик, то, быть может, конклав прислушается и к остальному, что я скажу.
Гвинет фыркнула.
– Или ты получишь стрелу в грудь, прежде чем успеешь хоть что-то пикнуть.
Ни для кого не было секретом, что во время заседаний конклава на двух башнях галереи, с которой открывался вид на Зал Алдрида, размещалась стража в полном военном облачении и вооруженная луками и стрелами. Еще ни одна стрела не была выпущена ими, ибо это была лишь традиция, еще один ритуал, оставшийся с прежних времен, когда лорды приезжали со всего Морригана, однако луки их были настоящими, и я догадывалась, что они умели ими пользоваться. В прошлый раз, когда я ворвалась туда, я знала, что они не станут стрелять в дочь короля. В этот раз у меня такой уверенности не было.
– Да, не исключено, что меня могут подстрелить, – согласилась я. – Я не могу учесть всего сразу. Но сейчас мне нужно искать доказательства. Я знаю, что канцлер и Королевский книжник – участники сговора, но когда обыскала их кабинеты, то ничего не обнаружила. В них было так чисто, что ни одна пылинка не смела повиснуть в воздухе. А еще…
Я замерла. Еще среди заговорщиков числилась моя мать. Эти два маленьких слова я не могла произнести вслух. Нет. Нет, только не она. Они стояли во мне стеной, несокрушимой даже после того, чему я стала свидетелем. Я не могла произнести ее имя вместе с именами остальных предателей. Она ни за что бы не подвергла риску Вальтера. Она слишком любила его для этого. Некоторые вещи были истинны и реальны. Такими, какими они и должны быть. Я закрыла глаза и увидела небо, усыпанное звездами, крышу, с которой она меня уводила. «Нечего тут понимать, милое дитя, это просто ночной холод».
Я своими глазами видела ее с Королевским книжником, и я знала, что он точно состоял в сговоре с Комизаром. Его избранные ученые трудились в подземельях Санктума не покладая рук. Берди и Гвинет потянулись через стол, сжимая мои ладони, и я открыла глаза.
– А можно и мне поучаствовать?
Я повернула голову. Паулина больше не спала. Тогда я приблизилась к ее кровати, присела на край, и все мы по очереди поцеловали ее и поздравили, прежде чем Берди осторожно вложила ребенка ей в руки.
Гвинет помогла Паулине приложить ребенка к груди, чтобы покормить, а затем гордо отступила назад, уперев руки в бедра.
– Вы только посмотрите. Ест как чемпион.
– Ты уже придумала имя? – спросила Берди.
В глазах Паулины промелькнуло облачко смущения.
– Нет.
– О, на это будет достаточно времени позже, – успокоила Берди. – Я посмотрю, нет ли у нас чего-нибудь получше этой старой рваной рубахи, чтобы завернуть дитя.
– Может, остался один из тех двухголовых свитеров, которые ты вязала, – подмигнула Гвинет Паулине, и они с Берди отошли в противоположный угол, чтобы распаковывать принесенную сумку.
Я протянула руку и коснулась крошечного розового пальчика, выглядывавшего из-под пеленальной рубашки Кадена.
– Он просто прекрасен, – сказала я. – Как ты себя чувствуешь?
– Неплохо, – ответила Паулина, закатив глаза, – учитывая, что я только что продемонстрировала все свои женские прелести варвару-убийце. – Она вздохнула. – Но, полагаю, по сравнению с тем, через что прошла ты, это небольшое унижение.
Я улыбнулась ребенку.
– И посмотри на приз. Он того стоил, разве нет?
Она тоже улыбнулась своему сыну и нежно провела пальцем по его щеке.
– Да, – согласилась Паулина. – До сих пор не могу в это поверить.
Потом она бросила взгляд на Кадена, и ее улыбка разом угасла.
– Что с ним произошло? – прошептала она. – Откуда эти шрамы?
Каден лежал, по-прежнему свернувшись калачиком, спиной к нам. Я уже привыкла к его рубцам, но уверена, что для остальных они были настоящим потрясением.
– Его предали, – ответила я.
А потом я рассказала ей о том, кем он был и что пережил.
Когда Каден проснулся, он неуклюже поднялся, провел рукой по обнаженной груди и поздоровался с Берди и Гвинет.