Я тоже твердила себе, что люди не меняются, однако все еще раздумывала над подобной возможностью.
Лия ведь и правда изменилась. Она всегда была бесстрашной и не обращала внимания на угрозы, когда ее что-то сильно раздражало, была импульсивной, иногда даже во вред себе, но теперь я видела в ней расчетливую, холодную сталь, которой раньше в ней не было. Она перенесла невероятные страдания. Я небезосновательно тревожилась о ее благополучии все те месяцы. Да, она пыталась скрыть подробности, однако я видела шрамы от стрел, пронзивших ее спину и бедро. Она едва не погибла. Видела я и тонкую линию на ее скуле, куда ее ударил Комизар. А ведь имелись и другие шрамы, которых не было заметно на ее коже. Именно они и волновали меня больше всего: безучастный взгляд, сжатые кулаки, непокорно выпяченные губы, на которых застыли воспоминания о том, как на ее глазах убивали людей, которых она любила, и о том, что после ее побега их погибло еще больше. Я поняла, что народ Венды стал ей небезразличен. Она часто разговаривала с Каденом на их языке, а еще в ее поминовения теперь вплелись и их традиции.
– Так теперь ты одна из них, Лия? – спросила ее я.
Она посмотрела на меня удивленно – сначала, – а потом в ее глазах мелькнуло какое-то воспоминание, и она не стала отвечать. Быть может, Лия и сама не была уверена в ответе.
Да, ее молитвы изменились больше всего. Теперь она произносила их не из сердитой покорности долгу, а с ревностной силой, от которой замирал даже сам воздух, призывая слушать ее не только богов, но, казалось, и звезды вместе с ушедшими поколениями. В мире воцарялась такая полнота, словно дыхание всего сущего равнялось с нашим, и я замечала, как она вглядывается в темноту, ее глаза сосредотачивались на чем-то, чего все остальные видеть не могли.
Она больше не боялась своего дара – она принимала его. Лия убеждала, требовала, верила. Да и говорила она о даре теперь такими словами, которых я никогда прежде не слышала: что это способ видеть, познать и довериться; что он заставляет нас проникнуть вглубь себя.
А еще я заметила и проблеск ее сломленности. Она умело ее прятала, однако, когда Натия начала рассказывать Берди и Гвинет о том, что представляет собой армия и застава Дальбрека – а она лишь мельком упомянула имя Рейфа, – Лия вышла на крыльцо, словно была не в силах слушать. Я вышла следом и обнаружила, что она прислонилась лбом к столбику крыльца и просто наблюдает за ливнем.
– Похоже, она очарована армией Дальбрека, – заметила я. – Она слишком юна, чтобы носить все это оружие. Вот уж не думала, что кочевники…
– Кочевники не носят его, – отрезала Лия. – Натия пыталась помочь мне, зашив в подкладку моего плаща нож, и за это ее лагерь дорого заплатил.
– Значит, она хочет возмездия?
– Ее предали те самые люди, которых она принимала в своем доме. Ее привычный уклад существования и невинность были украдены. Первое она еще может вернуть, но второе – уже никогда.
Я попыталась осторожно поддержать разговор.
– Кажется, она очень высокого мнения о короле Дальбрека.
Лия ничего не ответила.
– Что случилось между вами? – спросила я.
На ее скуле блеснул отсвет из окна домика, она слабо качнула головой.
– Что бы ни случилось, это к лучшему.
Я дотронулась до ее плеча, и ее взгляд встретился с моим. И в глазах ее не отражалось ничего хорошего.
– Лия, это же я. Паулина. Мне ты можешь рассказать, – мягко призвала я.
– Оставь. Пожалуйста.
Она хотела было отвернуться, но я держала ее руки крепко.
– Нет, не оставлю. Если ты сделаешь вид, что тебе не больно, боль никуда не исчезнет.
– Я не могу, – отозвалась она. Голос был хриплым. Ее глаза заслезились, и она сердито взмахнула ресницами. – Я не могу думать о нем, – повторила подруга уже более твердо. – На карту поставлено слишком многое, в том числе и его жизнь. Я не могу позволить себе отвлекаться.
– Неужто это все, чем он был? Отвлечением?
– Ты, как никто другой, знаешь, что такие вещи не работают.
– Лия, – настоятельно произнесла я и принялась ждать.
Она прикрыла глаза.
– Он был нужен мне. Но он нужен и своему королевству. Этого никто из нас не может изменить.
– Но?
– Я думала, что он последует за мной, – прошептала Лия. – Вопреки всему. Я знала, что он не может сделать этого. Он даже не собирался, но я все равно оглядывалась через плечо, ожидая, что он передумает. Мы любили друг друга. Мы давали клятвы. Мы поклялись, что никакие королевства и интриги не встанут между нами. Но они встали.
– Расскажи мне все с самого начала. Расскажи так, как я рассказала о Микаэле.
А потом мы проговорили несколько часов. Она рассказывала мне о том, чем не делилась прежде: как впервые поняла, кто он на самом деле; о напряженных минутах перед тем, как они пересекли границу Венды; о записке, которую он все эти месяцы носил в жилете; как ей приходилось притворяться, будто она ненавидит его, когда все, чего она хотела, – это обнять Рейфа; о его обещании начать все сначала; о том, как его голос удерживал ее в этом мире, когда она чувствовала, что ускользает в другой. И об их горьком споре при расставании.
– Когда оставила его, я отмечала каждый день между нами, выводя на земле его последние слова – «это к лучшему», – пока наконец не поверила в их истинность сама. Я нашла свое свадебное платье там, где он его и спрятал, – на чердаке в трактире Берди, – и это снова разодрало все внутри меня. Сколько еще раз мне придется отпустить его, Паулина?
Я смотрела на нее и не знала, что ответить. Даже после всего того, что сделал Микаэль, мне приходилось отпускать его каждый день. Он стал привычным спутником моих мыслей, не более желанным, чем сыпь, но я начинала думать о нем задолго до того, как осознавала, что я делаю. Изгнать его из своих мыслей было все равно что научиться дышать по-новому. Сознательным усилием.
– Я не знаю, Лия, – ответила я. – Но сколько бы времени это ни заняло, я буду рядом.
Я откинулась назад и взглянула на ящик. Теперь дерево было гладким и устойчивым. Потом я поднялась на ноги и повесила его на перила крыльца, чтобы дать просохнуть. Каден был прав. Если постелить в него покрывало, ящик станет вполне сносной колыбелью.
Воздух расколол пронзительный крик —
Pachego снова схватили кого-то.
Дети заплакали:
Темнота вокруг столь глубока,
Их желудки так пусты,
А вой pachego – слишком близко.
– Шшш, – шепчу я им.
– Расскажи им сказку, – умоляет Джафир. —
Историю о том, что было раньше.
Но я никогда не знала то, что было раньше.
И я ищу в памяти слова Амы.
О надежде. Конце скитаний.
Я отчаянно прибавляю к ним свои собственные слова:
– Подойдите ближе, дети,
И я расскажу вам историю о том, что было раньше.
До того, как мир стал коричневым и бесплодным,
Когда он все еще был вращающейся голубой жемчужиной,
А его сверкающие башни касались самих звезд.
Окружающие меня стервятники посмеиваются.
Но только не Джафир.
Он жаждет моих историй так же, как и дети.
Глава пятьдесят шестая
– Она укрылась в маленьком домике неподалеку от цитадели с тремя женщинами и Каденом. И девочкой-кочевницей, – доложил Тавиш.
– Вы ослушались приказа.
Джеб усмехнулся.
– Ты ведь знал, что мы так поступим.
– И рад, что мы это сделали, – добавил Оррин.
– А они для чего? – уточнил Джеб, кивая в сторону ловчего и трех вальспреев в клетках.
– Это на случай, если все пойдет не так, как нам хотелось бы. Прощальный жест от генерала Дрегера. Он настоял. Видимо, не хочет, чтобы мы снова сгинули на окраине континента без всяких предупреждений.
Тавиш окинул собравшихся настороженным взглядом, а затем повернулся к капитану Эйзии, судя по всему решив, что из него он вытянет больше информации.
– Откуда у нас столько лошадей с амуницией Морригана?
Свен громко кашлянул, упреждая ответ Эйзии. Я знал, что этот вопрос вызовет у него такой же кислый привкус на языке, что и у меня.
– Долгая история, – обрубил он.
– Я объясню позже, – сказал я Тавишу. – Скачи назад и объяви остальным, что пора разделяться по восточному и северному направлениям в город. И держаться группами не более трех-четырех человек. Мы не можем спуститься в город все сразу.
Мы были одеты фермерами, купцами, торговцами, но никак не отрядом в сотню вооруженных солдат. По крайней мере, нам было нужно, чтобы они считали нас таковыми.
Глава пятьдесят седьмая
«Вперед.
Пошевеливайтесь».
Я рывком откинула одеяло и села. Моя кожа горела и была холодной одновременно. В ушах стояли слаженное пение, визг шестеренок и тошнотворный металлический лязг. Убеждая себя в том, что я все еще нахожусь в домике у мельничного пруда, я огляделась. Было темно и тихо, если не считать тихого храпа Берди, само собой. «Это всего лишь сон», – сказала я себе и снова легла, пытаясь заснуть. Я смогла задремать лишь в предрассветные часы, проспала допоздна, но потом, когда наконец встала, отчетливо поняла: эти звуки и песнопения были реальны. Мост Венды снова работал. Они шли за нами.
Я осмотрелась по сторонам. Помимо Гвинет, дремавшей в качалке с младенцем на руках, в доме никого не было. Я также обратила внимание, что мелодия капель, падающих в ведра и подставленные миски, наконец-то прекратилась. Теперь я снова могла выбраться в город – на улицах будет людно, и меня не заметят. А еще Брин и Реган уже могли вернуться. Я тихонько собралась: надела свои кожаные доспехи для верховой езды, пристегнула все имеющееся у меня оружие. Если все сложится удачно, то уже сегодня днем я смогу провести своих братьев и их соратников в Зал Алдрида. Конечно, неплохо было бы сначала в последний раз прочесать цитадель на предмет улик, однако с починкой венданского моста откладывать встречу с Советом больше было нельзя. Я накинула плащ и на цыпочках вышла наружу, чтобы отыскать остальных. Паулину я нашла сразу же – она вешала деревянный ящик на перила крыльца.