Я вошла в палаты с волосами, убранными под чепец, низко склонив лицо к большой стопке полотенец, которые я несла в руках, а на локте одной из них болталась фляга. Ноги мои горели от желания броситься вперед, однако я заставляла себя медленно и безучастно шаркать вглубь покоев. Даже мой отец, как бы ни был он на меня зол, не смог бы к этому моменту смириться с потерей Вальтера. Заставить его отменить свой приказ относительно меня мог единый проблеск сомнения, и я была твердо намерена вынудить его выслушать мои слова, даже если мне придется приставить клинок к его горлу и взять его самого в заложники.
– Я здесь, чтобы промокнуть кожу короля настоем, предписанным лекарем, – произнесла я на гортанном гастинском наречии, подражая голосу моей тетушки Бернетты, когда та сердилась.
Сонная сиделка, примостившаяся на стуле у двери, вздрогнула.
– Но никто…
– Знаю-знаю, – проворчала я. Я сглотнула слюну и раздраженно продолжила: – Никто никогда ничего не говорит до последней минуты. Я уже собиралась идти домой. Быть может, ты могла бы вместо меня…
– Нет, – отрезала она. – Я торчу здесь уже несколько часов. Мне не помешает перерыв. – Она бросила взгляд на гвардейца, стоявшего у открытой двери во внутренние покои. – Его помощь понадобится?
– Пфф. А разве он умеет хоть что-то, кроме как грозно смотреть? Это я могу и сама.
И прежде чем я успела сказать что-либо еще, она с облегчением поднялась и скрылась в коридоре.
Во внутренних покоях царил полумрак. Проходя мимо стражника, я попросила его притворить за мной дверь, поскольку мои руки были заняты.
– Протокол, – укорила я, когда он замешкался.
Дверь за мной аккуратно закрылась, и вот я оказалась перед просторной кроватью, раскинувшейся у противоположной стены. Я едва различила в ней своего отца, ибо выглядел он настолько маленьким и осунувшимся, словно окружающие его одеяла и подушки питались его плотью. Глазницы были подернуты тенью, кожа на скулах истончилась. Этого человека я не знала. Я опустила полотенца и флягу на стол и подошла ближе. Он не пошевелился.
«Он умирает.
Они убивают его».
Мой пульс участился. Цитадель уже нашептывала мне эту правду. Но я отнесла ее ко всем, кроме него, – не к тому, который всегда был для меня лишь властным и пустым человеком.
– Отец?
Ответом мне стала тишина.
Я опустилась на кровать рядом с ним и взяла его руку в свою. Пальцы были слабыми и теплыми. Что с ним было такое? Мне вдруг отчаянно захотелось увидеть его громким и злым, таким, каким и описывал его Вальтер; таким, каким он обычно бывал прежде, – но точно не таким.
– Реджина?
Я испугалась его слабого голоса. Глаза отца по-прежнему оставались закрытыми.
– Нет, отец. Мама сейчас занята. Это Арабелла. Ты должен постараться выслушать меня. Это очень важно. Ты должен немедленно приказать Брину и Регану вернуться домой. Ты понимаешь?
Он нахмурился. Глаза его распахнулись.
– Арабелла? Ты очень опоздала. Сегодня день твоей свадьбы. Как я объясню всем это?
В моем горле поднялся комок. Взгляд его был затянут туманной дымкой.
– Я здесь, отец. – Я поднесла его руку к своей щеке. – И все будет хорошо. Я обещаю.
– Реджина. Где моя Реджина?
Его глаза снова закрылись. «Моя Реджина». Имя моей матери так нежно звучало на его губах. Даже мое имя было произнесено с нежностью, мягким порицанием, но не со злостью.
– Отец…
Однако я видела, что все это бесполезно. Он не мог отдать никакого приказа – ни подать воды, ни тем более вернуть Брина и Регана назад. Он уплыл обратно в свой бессознательный мир. Я опустила руку ему на грудь и прижала пальцы к его шее. Пульс был ровным и твердым. Но если причина крылась не в его сердце, то где?
Я поднялась и направилась к бюро. Небрежно пробежалась пальцами по множеству различных бутылей с настойками, сиропами и бальзамами – эти средства были знакомы. Мама часто давала их мне и моим братьям. Я принялась открывать все флаконы подряд и нюхать содержимое. Запахи навевали воспоминания о заложенных носах и головных болях. Потом я порылась в коробке с травами и примочками. Перешла к ящикам комода. Я даже не знала, что ищу, – быть может, мазь? Жидкость? Что-нибудь, что указало бы мне на его истинный недуг? Они убивают его. Или, быть может, они просто неправильно лечат? Я обыскала и остальные углы комнаты, посмотрела за зеркалом, на столике, где стояла высокая ваза с цветами, в прикроватной тумбочке и даже сунула руку под матрас, но ничего не обнаружила. И потому я приблизилась к двери в помещение врача, чтобы приложить к ней ухо.
Убедившись, что комната пуста, я осторожно приоткрыла дверь и обыскала и ее тоже. Однако, не пробуя каждый эликсир и не дожидаясь его эффекта, узнать, что стало причиной слабости и потерянности моего отца, возможности у меня не было. Наверное, дело и правда было в его сердце. Быть может, я действительно разбила его, как и гласили слухи. Я вернулась к отцу в покои; мой взгляд снова остановился на коробке с травами и припарками. Наш придворный лекарь всегда относился к народным снадобьям с пренебрежением. Когда тетушка Бернетта заваривала чай из цветков рапса от головной боли тетушке Клорис, он качал головой и лишь насмешливо улыбался. Я опять перерыла бюро, на этот раз более тщательно.
Среди прочих флаконов я обнаружила маленький пузырек, размером не больше моего мизинца. И наполнен он был золотистым порошком, которого прежде я никогда не видела. Может, то была трава для лечения сердца, которую и должна была давать ему сиделка? Я вытащила пробку, однако никакого травяного запаха не почувствовала. Начала было подносить его ближе к носу. «Нет. Не надо». Я держала флакон на расстоянии вытянутой руки, вглядываясь в мерцающее золото порошка, а затем поменяла его этикетку на вкладыш с соседнего бутыля и вернула на место, закрыв крышку.
– Ваше высочество.
Я рывком обернулась к двери. Канцлер стоял в ней во всем своем великолепии: пунцовые одежды развевались, костяшки пальцев блестели от драгоценных камней, а надменная улыбка сияла триумфом. И за спиной его виднелись два стражника с уже обнаженными наголо мечами.
– Как забавно, что ваша записка гласила, что бояться следует именно мне, – жизнерадостно произнес он. – Полагаю, бояться здесь нужно вам, моя дорогая.
Я бросила на него испепеляющий взгляд.
– Не будьте так уверены в этом.
Я отбросила плащ с плеч, чтобы было удобнее доставать оружие, и взглянула мимо него на солдат. Их я не узнавала. Неужели он сменил стражу, охранявшую цитадель? Тем не менее на их груди отчетливо красовались знаки отличия королевской гвардии.
– Опустите оружие, – обратилась к ним я. – Не защищайте этого человека. Он предатель короны, который отправил моих братьев в ловушку. Прошу вас, не…
– Неужели вы это серьезно, принцесса? – воскликнул канцлер, качая головой. – Я полагал, что пресмыкаться – ниже вашего достоинства. Все знают, кто из нас настоящий предатель. Вы были объявлены врагом всего королевства. Кровь ваша настолько холодна, что вы убили собственного брата…
– Неправда! Я не…
– Взять ее, – приказал канцлер, отступая в сторону.
Гвардейцы тотчас бросились на меня, однако вместо того, чтобы пуститься наутек, я нырнула вперед, и в ту же секунду одна моя рука обхватила шею канцлера, а другая приставила нож к его горлу.
– Назад! – скомандовала я.
Стражники замерли, все еще держа мечи наготове, но не отступили.
– Назад, глупцы! – крикнул канцлер, ощутив, как жало моего ножа впивается в его плоть.
И только тогда они опасливо попятились и остановились у стены.
– Так-то лучше, – громко заметила я, а затем зашептала канцлеру на ухо: – Так что ты там говорил о страхе?
Мне нравилось чувствовать его колотящееся сердце под своей рукой, но тут до меня донеслись шаги, движущиеся по коридору в нашу сторону. Судя по всему, тревогу уже подняли, и, вероятно, до того, как все пути к спасению будут отрезаны, оставались у меня лишь считанные секунды. Я потянула канцлера за собой к комнатам лекаря, а когда оказалась в двух шагах от них – оттолкнула его от себя и проскользнула внутрь, захлопнув за собой дверь. Стражники навалились на нее спустя всего несколько мгновений. Канцлер по ту сторону закричал, чтобы дверь ломали.
Я бросилась к окну и распахнула ставни – карниза, который я могла бы использовать для своего побега, не было. Посмотрела вниз, на балкон, располагающийся прямо подо мной. Чтобы попасть на него, требовалось спуститься на двадцать футов вниз, на твердый камень, однако другого выхода я не видела. А потому высунулась наружу, держась за раму одними кончиками пальцев, а потом отпустила ее. В падении я сгруппировалась и перекатилась, однако прыжок все равно отозвался резкой болью в ноге. Прихрамывая, я побежала. Мой маршрут был путанным и беспорядочным: я влетала в одни комнаты, вываливалась из них в коридоры, меняла направление, заслышав топот бегущих ног. Вот я сбежала вниз по неприметной лестнице для слуг, затем свернула в пустой коридор, и крики наконец отдалились. Мои преследователи по-прежнему ограничивались обыском лишь верхних этажей, в то время как я уже оказалась в дальней части цитадели и шла темным длинным проходом к дверце, нечасто используемой лишь слугами и через которую мы с Паулиной когда-то и сбежали. Едва я успела поднять задвижку, как в моих ушах раздался резкий металлический звон, и я повернулась на звук. Воздух наполнился странным жужжанием, а затем последовал громкий лязг.
В тот же миг в моей руке словно разорвался раскаленный добела снаряд. Мое зрение заволокла боль – настолько яркая, что я перестала видеть что-либо вообще. Я попыталась было выскочить за дверь, и мое дыхание сбилось в груди. Я не могла сдвинуться ни на шаг. Тогда я повернула голову налево. Из дерева двери торчали два длинных железных болта, а третий пригвождал мою руку к ней, пронзив самый центр ладони. На пол закапала кровь. Я снова услышала шаги и судорожно попыталась выдернуть болт, но стоило мне хоть чуть-чуть пошевелиться, как меня пронзила тошнотворная боль. Шаги стали громче, ближе. Я подняла голову и разглядела силуэт человека. Он шел ко мне, совсем не торопясь. И я узнала эту походку. Мой нож все еще валялся на полу у моих ног, а потому я полезла за мечом – в жалком, отчаянном жесте; я знала, что не смогу сражаться, будучи пришпиленной к двери. И вот его лицо появилось в поле моего зрения.