ни принадлежали кланам Венды. Он убивал их за то, что они шептали имя Джезелия.
Глава шестьдесят седьмая
«Ты уже придумала имя?»
Но у меня не было никакого имени. Мой разум был слишком переполнен другими заботами, чтобы принимать это решение.
Я взяла ребенка из рук кормилицы и начала укачивать его, перебирая пальцами мягкие локоны. Они были цвета яркого полуденного солнца. Как и волосы Микаэля.
Однако после того, что он сделал, я даже думать не хотела, что он имеет хоть какое-то отношение к этому ребенку.
«У тебя ведь есть родственники, Паулина. Ты не одна».
Но холодный взгляд моей тети при нашей встрече вставал перед моим мысленным взором снова и снова.
После того как руку Лии обработали и перевязали, мы сняли с нее грязную одежду и вымыли ее. Она так и не пришла в себя, и некогда близкие ей люди смотрели на ее избитое обмякшее тело, лежащее на белых простынях, во все глаза. На ее коже словно был начертан дневник последних месяцев ее жизни: неровный шрам на бедре, порез на горле, треснувшая губа, в которую угодил кулак канцлера, синяки на лице, куда ее били охранники. А когда ее перевернули, чтобы вымыть спину, стал виден и шрам от вырезанной стрелы. И остатки кавы, протянувшейся через плечо.
Глядя на ее изломанное тело, королева и тетки Лии при каждой новой отметине сдерживали рыдания, а фрейлина королевы – она же и моя родная тетя – бросала на меня гневные взгляды.
– Вот во что ты ее втянула! – наконец обвиняюще бросила она.
Я вновь сосредоточилась на полоскании тряпки в тазу, не в силах встретиться с ней взглядом. Меня топило чувство вины. Это была правда. Я была сообщницей Лии. Если бы я не помогла ей, то, быть может, она никогда бы и не сбежала. Но если бы она не сделала этого, то…
Я подняла голову и вгляделась в лицо тети, на котором застыли гнев и разочарование.
– Это был ее выбор.
Она испуганно вздохнула.
– Остановить ее было твоим долгом! И я не…
– Я не жалею о своем решении, – перебила я. – И я охотно сделала бы это снова!
Рот моей тети раскрылся от ужаса, однако тут леди Бернетта положила руку ей на плечо.
– Паулина права, – мягко сказала она. – Это был выбор Лии, и никто из нас не мог ее остановить.
На этот раз тетя промолчала, пусть в ее глазах и по-прежнему светилось осуждение. Королева у постели Лии тихо всхлипнула и прижала ее руку к своей щеке.
Я смахнула слезы.
– Мне нужно сделать кое-что еще.
А потом я повернулась и вышла из покоев в темный коридор. Однако закрыв за собой дверь, я лишь прислонилась к ней спиной, стараясь проглотить мучительную боль в горле. Меня захлестывали сомнения. Я все еще не рассказала тете о своем сыне.
– Паулина, что случилось? – сразу же бросился ко мне из тени Каден. Я и забыла, что он был тут и ждал новостей о Лии.
– Нет-нет, она в порядке, – ответила я. – Мы пока не знаем, что с ее рукой, но кровотечение удалось остановить. С сердцем тоже все хорошо…
– Но тогда что… – Он было поднял руку к моей щеке, но потом отдернул ее, словно боясь прикоснуться ко мне.
Даже в самых темных тенях он видел мои слезы, однако между нами все еще стояла стена – недоверие, которое я не могла отбросить даже сейчас, и он знал это.
Я покачала головой, не в силах говорить.
– Скажи мне, – тихо попросил он.
Моя грудь содрогнулась от тяжелого всхлипа. Я заставила себя улыбнуться, пусть слезы и продолжали бесконтрольно течь по моим щекам.
– У меня осталась только одна родная кровь во всем мире, и она уверена, что во всем этом виновата я.
Уголок его рта дернулся.
– Ты? Мы все совершали ошибки, Паулина, и… – он снова поднял руку, и на этот раз его большой палец коснулся моей щеки, вытирая слезу, – твои ошибки – самые незначительные из них.
Я разглядела сожаление в его глазах, и в них все еще плескались мои обвинения. Он судорожно сглотнул.
– Бывает не только кровное родство, Паулина. В одних семьях ты рождаешься, но другие вольна выбирать сама. У тебя есть Лия. Гвинет и Берди. Ты не одинока в этом мире.
Между нами повисла долгая тишина, и я подумала, уж не открыло ли мое неосторожное упоминание о семье его собственных ран, ведь на его лице появилось то же страдальческое выражение, что было несколько часов назад, когда он столкнулся со своим отцом. Мне захотелось что-нибудь сказать ему, предложить какие-то добрые слова утешения, как те, которые он только что сказал мне, но что-то боязливое все еще билось у меня под ребрами. Каден глубоко вздохнул и разорвал эту тишину.
– А еще у тебя есть сын. Ты должна дать ему имя.
Имя. Это было не так уж и сложно.
– Обязательно, – прошептала я и прошмыгнула мимо, сказав, что вскоре он сможет увидеть Лию.
Я снова отдала младенца в руки кормилицы.
– Мне нужно оставить его здесь еще ненадолго, – сказала я ей. – Цитадель все еще пребывает смятении. Там не место для ребенка. Но я вернусь.
Она понимающе кивнула и пообещала позаботиться о мальчике. Однако в глазах ее я разглядела сомнения. Она нежно провела пальцем по его щеке, и мой пока еще безымянный малыш радостно заворочался в ее объятиях.
Глава шестьдесят восьмая
Из-под края портьер просачивался мягкий красный свет. Он был моим привычным предвестником рассвета в течение семнадцати лет. Странно было снова бродить по своей комнате. Дома. Но ощущения были уже не те. Мои покои стали тесными для меня, сковывающими, словно я пыталась натянуть на себя платье, которое больше не подходило. Слишком многое изменилось за это время.
Мамы нигде не было видно. Тетушка Бернетта и тетушка Клорис приходили проведать меня трижды за ночь – обе усталые и с покрасневшими глазами. Они поили меня густым сиропообразным лекарством, которое прописал врач.
– Это поможет восстановить твою кровь, – прошептала тетушка Бернетта и поцеловала меня в щеку.
Однако, когда я спросила ее, как там отец, на ее лице наметились ямочки тревоги, и она с трудом дала мне ободряющий ответ, сказав, что для его выздоровления потребуется время.
А тетушка Клорис же бросала настороженные взгляды на Кадена, дремавшего в кресле рядом с моей постелью. Ей не нравилось его присутствие, но она лишь сдержанно ворчала о нарушении протокола. В итоге поздно ночью она все же выпроводила его вон, сказав, что для Кадена приготовили отдельные покои в другом крыле цитадели. После мой сон испортился; одни видения растворялись в других, и я проснулась окончательно. Мне приснилось, будто Реган и Брин едут через широкую долину. Что случится дальше, мне не хотелось досматривать.
По настоянию тетушки Бернетты я приняла еще одну дозу тошнотворно сладкого сиропа. Не знаю, было ли это целительное действие сна или все же лекарства работали, но я чувствовала себя лучше, увереннее держалась на ногах.
Я отдернула шторы, и в комнату хлынул свет. Посмотрела на залив – в редкий ясный день там вдали можно было различить скалистый остров Заблудших душ, белые осыпающиеся руины которого ярко сверкали на утреннем солнце. Говорят, древние, которые когда-то были заключены там, до сих пор бьются о стены, которых уже нет, угодив в вечную тюрьму, – воспоминания сковывают их так же крепко, как и железные прутья. Мой взор переместился на запад, к последнему шпилю Голгаты, все еще простирающемуся ввысь и стоически ожидающему своей неминуемой гибели. Некоторые вещи всегда продолжают существовать… а некоторые никогда не должны были сохраниться.
Я услышала стук в дверь. Наконец-то. В моей гардеробной все еще оставалась моя одежда – но упакованная в сундуки, которые Дальбрек услужливо отослал назад. Их так и не открыли. Однако если сегодня мне предстояло выступить перед конклавом снова, да и вообще выполнять какую-либо из множества других возложенных на меня задач, делать это в тонкой одолженной ночной рубашке я не могла. Тетушка Бернетта удалилась за кем-то с ключами, и я уже была на грани того, чтобы отыскать шпильку и отпереть их самостоятельно. День предстоял долгий и трудный.
– Входите, – позвала я, отодвигая портьеру перед гардеробной. – Я здесь.
Раздался звук шагов. Тяжелых. В сапогах. Мое сердце гулко забилось о грудную клетку, и я вернулась в основную комнату.
– Доброе утро, – поздоровался Рейф.
Он снова был в своих одеждах, ведь больше ему не нужно было скрывать, кто он такой.
Стук в моей груди усилился. Все те эмоции, которые я сдерживала до этого, разом прорвались наружу, и в моем голосе прозвучало нетерпение.
– А я все думала, когда ты придешь.
Ну вот. Я снова увидела это в его глазах. Увидела в его дрогнувшем горле.
– Ты выглядишь лучше, чем вчера, – произнес он.
– Спасибо, что пришел на помощь.
– Прости, что не пришел раньше. Наверное, ждал от тебя записку.
– Помнится, ты просил меня больше не посылать их.
– С каких это пор ты меня слушаешь?
– С каких это пор ты обращаешь внимание на мои записки?
Его взволнованное выражение лица сменилось ухмылкой, и это было все, что мне требовалось. Я бросилась к нему, протянув руки, его объятия сомкнулись вокруг меня, и мы оба обнимали друг друга, словно никогда и не отпускали. Его пальцы скользили по моим волосам, он тихо шептал мое имя мне на ухо, однако, когда я попыталась прижаться губами к его губам, он отстранился – отступил назад, обхватив мои руки, и осторожно опустил их к моим бокам.
Я взглянула на него в замешательстве.
– Рейф?
– Я должен тебе кое-что сказать.
– Что такое? – спросила я с нарастающей паникой. – С тобой все в порядке? Неужели что-то случилось…
– Лия. Выслушай меня.
Его глаза впились в мои.
– Ты пугаешь меня, Рейф. Просто скажи мне, в чем дело.
Он моргнул, что-то в его лице изменилось. А потом он покачал головой, как будто его мысли мчались вперед него.
– Я должен рассказать тебе об обстоятельствах… Правда состоит в том… Я должен сказать тебе, что я обручен.