Каден же сейчас не выглядел сильным. Наоборот, он был изможденным.
Прошлой ночью… Я невольно сглотнул, вспомнив, как они смотрелись вместе, когда я пришел проведать Лию. Его рука лежала на ее, и они оба спали, умиротворенные. Так что я тихо покинул ее покои, пока меня не заметили. Быть может, именно это и придало мне смелости рассказать ей правду. Я знал, что она любит его не так, как меня. Я прочел это в ее глазах, когда она увидела меня в оружейной, а та боль, когда я рассказал ей о своей помолвке… Однако все же Каден ей небезразличен. У них имелось нечто общее, чего у нас с ней не было, – корни одного королевства и любовь к другому.
Он по-прежнему не замечал меня, вглядываясь в темноту, его рука рассеянно теребила кинжал в ножнах, словно проигрывая в голове какую-то сцену. Какую именно, догадаться было несложно.
Я проглотил свою гордость и приблизился. Я сказал Лии, что уже примирился с ним. И теперь мне в самом деле предстояло это сделать.
Глава семидесятая
Я не слышал, как он подошел, пока Рейф не оказался прямо рядом со мной. Вздрогнув, я обернулся.
– Что тебе нужно? – спросил я.
– Я здесь, чтобы поговорить о…
Я размахнулся и с силой ударил его в челюсть. Рейф отлетел назад и упал; меч, пристегнутый к его боку, громко звякнул о каменный пол.
Он медленно поднялся на ноги. Выражение его лица помрачнело, он вытер уголок рта, и на кончиках пальцев осталась кровь.
– Что, черт возьми, с тобой такое?
– Просто упреждаю удар. Помнится, в последний раз, когда ты подкрадывался ко мне, чтобы поговорить, ты врезал мне по лицу, а потом прижал к стене казармы, попутно обвиняя во всяких бреднях.
– Так упреждаешь или мстишь?
Я пожал плечами.
– Возможно, и то, и другое. Для чего ты подкрадываешься на этот раз?
Он изучал меня, грудь его тяжело вздымалась, а в глазах сверкала ярость. Я знал, что ему хочется замахнуться в ответ, но каким-то образом ему все же удалось сдержаться.
– Во-первых, я не подкрадываюсь, – наконец произнес Рейф, – а во-вторых, я пришел, чтобы поблагодарить тебя за то, что ты остался с Лией.
Поблагодарить меня?
– Значит, теперь ты собираешься увезти ее с собой в Дальбрек?
Гнев разом схлынул с его лица.
– Лия не вернется в Дальбрек.
Внезапная перемена в его поведении показалась мне подозрительной. Почти такой же, как и его заявление.
– Я обручен с другой, – пояснил Рейф.
Я недоверчиво выдохнул.
– Это так, – подтвердил он. – Новость разнеслась уже по всему Дальбреку. И Лия ни за что не вернется туда.
То была последняя вещь, которую я ожидал от него услышать. Он уезжает?
– Тогда почему ты все еще здесь?
Его губы странно изогнулись. Он не был похож сейчас ни на высокомерного фермера, ни на эмиссара, которым притворялся в Санктуме, ни даже на принца, которого я знал прежде.
– Я здесь по тем же причинам, что и ты. По той же причине, по которой вернулась сюда Лия. Потому что мы все хотим спасти королевства, которые для нас важны.
– Для Лии важны они все.
Его взгляд потемнел.
– Я знаю.
– И это причиняет тебе боль.
– Нам всем пришлось сделать трудный выбор и принести себя в жертву чему-то. Я знаю, какую жертву принес ты, помогая нам бежать из Венды. И я сожалею, что не сказал этого тебе раньше.
Слова прозвучали резко и заученно, но все же это было извинение, которое я никак не ожидал услышать от него. Я кивнул, гадая, не хочет ли он еще поиздеваться надо мной. Когда мы только встретились в домике у мельничного пруда, времени на это не было. Самым главным тогда было спасти Лию, Паулину и Гвинет.
Я осторожно протянул ему руку.
– Что ж, поздравляю с обручением.
Он принял ее с той же осторожностью.
– Спасибо, – ответил он.
Наши руки вернулись к бокам одинаковыми выверенными движениями, и Рейф продолжил смотреть на меня так, словно хотел сказать что-то еще. Я слышал, как он приходил к Лии прошлой ночью, видел, как тихо он вышел из ее покоев. Для человека, обрученного с другой, он не слишком-то умело скрывал свои чувства.
– Ну, увидимся на собрании, – промолвил он наконец. – То, с чем она столкнется там сегодня, окажется намного тяжелее, чем предатели, которых она изобличила вчера. Лия предстанет уже не перед теми, кого потом бросит в тюрьму, а теми, с кем ей предстоит объединиться. Мы понадобимся ей там оба.
Рейф начал было отворачиваться, чтобы уйти, но затем бросил взгляд в темноту лестничного пролета.
– Не делай этого, – посоветовал он, встретившись с моим взглядом. – Момент для этого настанет, но позже. Не сейчас. Ты ведь лучше него.
А потом он ушел.
Прежде чем войти в камеру, я оставил все оружие у охранника. Глаза отца встретились с моими, и сразу же я увидел в них лишь расчет. Он никогда не перестанет искать свою выгоду.
– Сын, – произнес он.
Я улыбнулся.
– Ты правда думал, что это сработает?
– Я совершил ужасную ошибку. Но люди меняются. Из всех моих сыновей я больше всего любил тебя, потому что любил твою мать. Катарин…
– Перестань! – воскликнул я. – Людей, которых любишь, не выбрасывают, словно мусор. Их не хоронят в безымянных могилах! И я не хочу слышать ее имя от тебя. Ты никогда и ничего в своей жизни не любил.
– А что любишь ты, Каден? Лию? Как далеко тебя это заведет?
– Ты ничего не знаешь.
– Я знаю, что кровь гуще и долговечнее, чем мимолетная интрижка…
– Это и есть то, что было у тебя с моей матерью? С той, которую ты, по твоим же словам, так сильно любил? Мимолетная интрижка?
Его брови насупились – жалостливые, сочувствующие.
– Каден, ты мой сын. Вместе мы можем…
– Я хочу сделать тебе предложение, отец.
Его глаза заинтересованно блеснули.
– Ты продал мою жизнь за один медяк. И я позволяю тебе выкупить свою прямо сейчас за то же самое. Дай мне медяк. Это совсем немного.
Он посмотрел на меня с недоумением.
– Дать тебе медяк? Сейчас?
Я протянул ладонь вперед.
– Но у меня нет медяка.
Я убрал руку и пожал плечами.
– Тогда ты потеряешь свою жизнь, как я потерял свою.
И я повернулся, чтобы уйти, однако задержался в дверях, чтобы сказать ему еще одну, самую последнюю вещь.
– Раз уж ты сговорился с Комизаром, то и умрешь по его справедливости. Он любит, когда те, кого казнят, страдают. Так и случится.
Я переступил порог, слыша, как он окликает меня, свободно прибегая к факту, что я его сын, и тогда я понял, что если бы я не оставил свои ножи, то он бы уже давно был мертв. И это стало бы для него слишком легкой смертью.
Глава семьдесят первая
– Садись, – приказала я.
– На что?
– На пол. И ни единого движения. Сначала я хочу поговорить с ней наедине. – Я взглянула на солдат, сопровождающих меня. – Если он хоть пальцем шевельнет, отрубить их.
Стражники улыбнулись и кивнули.
Я миновала покои родителей и распахнула двери их спальни.
Мать распростерлась в изножье кровати, похожая на тряпичную куклу, из которой вытряхнули всю набивку. Отец же лежал в ее центре, бледный и неподвижный, и ее рука покоилась на окутывающем его покрывале так, словно только она и удерживала его на этой бренной земле. И никто – даже смерть – был не в силах прошмыгнуть мимо нее. Она уже потеряла своего старшего сына, остальные ее сыновья пропали без вести и находились в смертельной опасности, муж был отравлен. Как ей хватило сил пережить вчерашний вечер, я даже не представляла. Она будто черпала их из колодца, который давно опустел. «Видимо, не всегда есть что отнимать», – вдруг подумалось мне. Порой у нас отбирают так много, что то, с чем мы остаемся, перестает иметь всякое значение.
Услышав мои шаги, она выпрямилась, и ее длинные черные волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Лицо ее осунулось, глаза потускнели от слез и усталости.
– Последнюю страницу из Песни Венды вырвала ты, – промолвила я. – Я всегда думала, что это был кто-то, кто испытывал ко мне огромную ненависть, но потом вдруг поняла, что все наоборот. Это был тот, кто искренне меня любил.
– Я не желала для тебя этой судьбы, – ответила она. – И сделала все, что могла, чтобы предотвратить ее.
Я пересекла спальню, и, когда присела рядом с матерью, она заключила меня в свои объятия. Крепко обняла и тихо всхлипнула. У меня уже не осталось слез, но я тоже обхватила ее руками, крепко прижимая к себе, ведь это было так необходимо мне в последние месяцы. Она повторяла мое имя снова и снова: «Джезелия. Моя Джезелия».
Наконец я отстранилась.
– Ты пыталась утаить от меня дар, – укорила я, все еще испытывая боль предательства. – Сделала все возможное, чтобы отдалить меня от него.
Она кивнула.
– Мне нужно понять, – прошептала я. – Расскажи мне.
И тогда она рассказала.
Она была слаба. Сломлена. Однако по мере того как она говорила, ее голос становился все сильнее и тверже, словно она рассказывала эту историю в своем воображении уже сотни раз. Быть может, так и было на самом деле. Она поведала мне о молодой матери и ее ребенке – истину, которую прежде я знала только со своей позиции.
В ней имелось множество стежков, которые были скрыты от моих глаз; она была раскрашена тканями сотни оттенков, которые я никогда не носила; у нее имелись потайные карманы, отягощенные заботами. То была история, хранившая не только мои страхи, но и моей матери, и нити ее затягивались с каждым днем все туже.
Когда она прибыла в Морриган, ей было всего восемнадцать, и все в этом новом краю было для нее чужим: одежда, еда, люди. Включая мужчину, который должен был стать ее мужем. Она была так напугана, что даже не смогла встретиться с ним взглядом при их первой встрече. Он выгнал всех из покоев, а когда они остались одни, протянул руку, приподнял ее подбородок и сказал, что у нее самые красивые глаза, которые он когда-либо видел. Потом он улыбнулся и пообещал, что все будет хорошо, что они не станут торопиться, чтобы узнать друг друга. А после и вовсе отложил свадьбу насколько это было возможно и начал ухаживать за ней.