Это продолжалось всего несколько месяцев, но постепенно, день за днем, он завоевывал ее. Как и она его. Чувство между ними еще нельзя было назвать любовью, но они определенно были влюблены. К моменту их свадьбы она уже не смотрела в пол, а охотно встречала взгляды окружающих – в том числе и суровые взоры членов Королевского Совета.
И хотя место Первой дочери в кабинете министров испокон веков было лишь церемониальным, когда мама сказала своему новоиспеченному мужу, что хочет играть более активную роль при дворе, он от всей души поприветствовал такую инициативу. Ведь она обладала очень сильным даром, предчувствовала опасности и заблуждения. И поначалу король прислушивался ко всему, что супруга говорила. Он обращался к ней за советом. Но потом она ощутила растущее недовольство министров; им не нравилось внимание короля к молодой жене, и ее медленно, но дипломатично отодвинули в сторону.
А затем у них появились дети. Сначала Вальтер, который стал предметом восхищения всего двора, следом Реган и Брин, которые добавили всем счастья. Им была предоставлена полная свобода, что для мамы было в новинку, ведь она сама происходила из старинного рода, возможности дочерей которого были весьма ограничены. Но тут она стала свидетелем, как ее мальчиков воспитывают и поощряют в поисках собственных путей, причем не только она и король, но и весь двор.
А потом королева в очередной раз забеременела. Наследников трона было уже предостаточно, и теперь все с нетерпением ожидали девочку, новое поколение, которое продолжит традицию Первых дочерей. Она знала, что это будет девочка, еще до того, как я появилась на свет. И знание это наполняло ее безмерной радостью – до тех пор, пока она не услышала в глубине своего сознания звериное рычание и животный голод. С каждым днем ее страдания все усиливались, как и поступь чудовища. Она боялась, что он ищет именно меня, что каким-то образом он знает, что я представляю для него угрозу, и твердо была уверена, что причиной всему – мой дар. Мать давно предвидела, что меня заберут от семьи, от всего того, что было мне знакомо, и протащат за собой по невообразимому жестокому краю. Она пыталась проследовать за мной туда, однако шаги ее не могли поспеть за чудовищем, вырвавшим меня из ее рук.
– И я поклялась, что не допущу этого. Я разговаривала с тобой, пока ты росла в моем чреве, и каждый день обещала, что буду оберегать тебя. А потом, в день твоего рождения, на фоне моих страхов и обещаний тебе я различила шепот – мягкий, нежный голос, такой же ясный, как и мой собственный: «Но велика надежда на ту, что Джезелией зовется». Я решила, что это и было ответом мне, а когда я взглянула в твое милое личико, то имя Джезелия подошло тебе больше всех прочих, которые водрузило на твои крошечные плечи королевство. И я посчитала, что это имя – предзнаменование, то самое решение, которое я и искала. Твой отец протестовал против нарушения протокола, но я не уступила.
Потом, впоследствии, я еще не раз уверилась в своем решении. С самого младенчества ты была сильной. Твоим истошным криком можно было разбудить всю Сивику. Все в тебе было ярким. Ты говорила громче всех, играла увлеченнее всех, жаждала больше – и цвела. Я предоставила тебе те же свободы, что и твоим братьям, и ты активно пользовалась ими. А я была счастлива как никогда. Когда же ты начала обучаться грамоте, Королевский книжник хотел подстроить твои уроки под развитие дара. Я запретила это, даже несмотря на его протесты. Наконец, он обратился ко мне, требуя объяснений, и я поведала ему все обстоятельства твоего рождения и поделилась страхами, что дар может принести тебе лишь вред. Я настояла на том, чтобы он сосредоточился на других твоих талантах, и он неохотно, но подчинился. А когда тебе исполнилось двенадцать…
– Тогда все изменилось.
– Да, я испугалась и была вынуждена прибегнуть к помощи Королевского книжника…
– Но книжник и был тем, кого тебе следовало бояться! Он пытался убить меня. Послал охотника за головами, чтобы тот перерезал мне горло, и тайно поставлял в Венду бесчисленное множество ученых, чтобы те разрабатывали способы уничтожить нас всех. Он вступил с ними в сговор. Как бы ты ни доверяла ему прежде, он предал тебя. И меня.
– Нет, Лия, – возразила мама, качая головой. – Я абсолютно уверена, что он никогда не отвернулся бы от тебя. Он был одним из двенадцати жрецов, вознесших тебя перед богами в аббатстве и обещавших тебе свою защиту…
– Люди меняются.
– Не он. Он никогда не нарушал своего слова. Я понимаю твое неверие. Я жила в нем с тех самых пор, как тебе исполнилось двенадцать лет. С этого момента мы с ним стали еще большими сообщниками.
– Так что же случилось, когда мне исполнилось двенадцать?
Она сказала, что в тот год Королевский книжник призвал ее в свой кабинет. По его словам, в его руки попало нечто, на что ей стоило взглянуть, а именно – очень, очень старая книга, которую обнаружили на теле мертвого венданского солдата. Как и прочие артефакты, она была передана в королевский архив, и Королевский книжник сразу же занялся ее переводом.
Найденное там обеспокоило его, и он посоветовался о находке с канцлером. Поначалу тот тоже встревожился. Он перечитал книгу несколько раз, но затем объявил, что это всего лишь варварская тарабарщина, бросил манускрипт в огонь и ушел. Канцлер нередко приказывал уничтожать варварские тексты, ведь большинство из них не имели смысла, даже переведенные, и этот мало чем отличался от других, за исключением одного существенного обстоятельства, которое и привлекло внимание Королевского книжника. Поэтому он извлек книгу из огня. Она пострадала, но не сгинула.
– Он вручил мне книгу вместе с переводом, и я сразу ощутила, что что-то не так. Я начала читать, и меня одолела тошнота. Я снова услышала тяжелую поступь зверя, однако к тому времени, когда я добралась до последних строф, я дрожала уже от ярости.
– Ты прочитала, что моя жизнь будет принесена в жертву.
Мама кивнула.
– Я вырвала последнюю страницу и швырнула книгу обратно книжнику, повелев уничтожить ее, как и приказал канцлер, и выбежала из его кабинета с чувством, что меня предали самым подлым образом. Тот самый дар, которому я доверяла, обманул меня.
– Венда не обманывала тебя, мама. Вселенная напела ей это имя. Она просто пропела его в ответ, а ты услышала. Ты сама сказала, что имя показалось тебе подходящим. Это должен был быть кто-то. Так почему не я?
– Потому что ты моя дочь. Я готова пожертвовать своей жизнью, но не твоей.
Я сжала ее ладонь.
– Я выбрала, чтобы эти слова стали правдой. Ты тоже должна была предчувствовать это. В день моего отъезда ты дала мне необычное, особое благословение. Ты попросила богов одарить меня силой.
Она опустила взгляд на мою перевязанную кисть на коленях и покачала головой.
– Не для этого…
Я видела, как в ее глазах кристаллизуются все страхи, которые она таила в себе годами.
– Почему ты никогда не делилась этим с отцом?
В ее глазах снова заблестели слезы.
– Разве ты не доверяла ему?
– Я не могла доверить ему обсуждать это с остальными. Совет вбил клин в наши отношения. Это стало неизменным предметом всех наших споров. Он будто был женат на них так же, как и на мне. Может, даже в большей степени. Поэтому мы с Королевским книжником решили, что рассказывать ему о пророчестве слишком рискованно. «Преданная своим родом» могло означать предательство и со стороны кого-то из власть имущих в королевстве.
– И тогда ты сговорилась с книжником отослать меня прочь.
Она вздохнула и покачала головой.
– Мы были так близки к цели. В день твоей свадьбы я уже было понадеялась, что ты вот-вот уедешь из Морригана, и если здесь действительно был кто-то, кто хотел причинить тебе вред, то ты окажешься подальше и от него. Дальбрек – могущественное королевство, и оно способно обеспечить твою безопасность. Но когда я вместе с остальными любовалась твоей кавой, мне вдруг вспомнился тот стих про коготь и лозу. Я всегда думала, что речь шла о какой-то другой метке, например о шрамах, оставленных животным и плетью. Но среди всей геральдики и затейливых узоров на твоей спине, на одном крохотном участке – на плече, – они были вместе: коготь Дальбрека и лоза Морригана. Это всего лишь кава, твердила я себе, совпадение. Она пропадет через несколько дней. И я хотела верить, что она ничего не значит.
– Но ты попросила жреца прочитать молитву на твоем родном языке. На всякий случай.
Она кивнула, и в ее лице отразилось изнеможение.
– Мне хотелось надеяться, что мой план сработает, однако на самом деле я не знала, что будет дальше, и мне оставалось лишь молиться, чтобы боги наделили тебя силой. А когда король Джаксон положил тебя на кровать, и я увидела, что они с тобой сотворили…
Ее глаза зажмурились.
Утешая ее, как она утешала меня столько раз в моем детстве, я обняла мать.
– Но я же здесь, мама, – прошептала я. – Пара шрамов – это ничто. У меня немало сожалений, но имя Джезелия к ним не относится. И ты тоже не должна жалеть о содеянном.
Внезапно отец пошевелился, и мы обе повернули головы. Мама придвинулась к нему ближе и обхватила его лицо ладонями.
– Брэнсон? – позвала она, и в ее голосе я различила надежду.
В ответ он лишь бессвязно что-то забормотал. Его состояние не изменилось, и тогда ее плечи опустились.
– Мы договорим позже, – предложила я.
Мама рассеянно покачала головой.
– Я хотела быть с ним, но лекарь запретил, сказав, что мое присутствие растревожит его. – Она подняла на меня глаза, острые и яростные, как и когда-то прежде. – Я буду на его казни, Джезелия. На казнях их всех.
Я согласно кивнула, и она снова повернулась к отцу. Прижалась губами к его лбу и зашептала мужчине, который не мог ее слышать ни сейчас, ни, быть может, уже никогда больше. Мне вдруг стало стыдно за то, что я называла его жабой.
Я задержалась, чтобы посмотреть на них вместе, и ощутила странное оцепенение, пока наблюдала за отчаянной заботой в ее глазах и вспоминала то, как он звал ее – «свою Реджину» – с нежностью в голосе, даже ког