Дракон свою месть замыслит,
Могущественный, как бог, поражений не знающий.
Поражений не знающий.
Сколько еще нам предстояло потерять?
Истина была очевидна: жадность, алчность, хватка Комизара побеждали.
В коридоре раздались тяжелые шаги, и я повернула голову, чтобы увидеть Рейфа, наконец-то вернувшегося из лагеря Пирса. Вчера он отправился туда сразу после того, как догорели погребальные костры; глаза его снова стали свирепыми, и он с мстительным упорством вновь принялся за приготовления. Сегодня он тоже пробыл в лагере весь день. Я и сама вернулась только недавно. Было уже поздно. Ужин уже должен был ожидать меня в комнате. Но когда я услышала зитары…
Я снова оглянулась на мать. Это была еще одна причина, по которой она не стала развивать мой дар. У правды были острые грани, которые могли выпотрошить нас без остатка.
Шаги замерли на краю галереи. Я стояла в тени колонн, однако Рейф все равно заметил меня. Он приблизился; шаг его был медленным и усталым. Остановился рядом со мной. Поглядел в зал под галереей.
– Что-то не так?
Я неуверенно взглянула на него, не совсем понимая, что он имеет в виду.
– Я не видел тебя, стоящей без дела, с тех самых пор, как мы прибыли сюда, – пояснил он. В его голосе прозвучало изнеможение, которого прежде я никогда не слышала.
Оглашать вслух свои страхи за братьев мне не хотелось. Сейчас, когда Свен едва цеплялся за жизнь, было не время. Лекарь не питал особых надежд на его выздоровление. Так что, какие бы слова ни прошептал Свену Рейф напоследок, ему оставалось лишь поверить Гвинет, что Свен их слышал.
– Решила взять минутку перерыва, – ответила я, постаравшись сделать так, чтобы мой голос звучал ровно.
Он кивнул, а потом рассказал мне о войсках, оружии и повозках – всем том, что я уже успела проверить сама, однако теперь мы могли общаться только этим языком. Все изменилось. Мир превращал нас в тех, кем мы никогда не планировали становиться, день за днем формируя из нас двух людей, в жизнях которых не было места друг для друга.
Я разглядывала его брови, небритость на щеках, следила за движением его губ и делала вид, будто он говорит не о поставках. А о Терравине. Что он смеялся над дынями и обещал вырастить одну специально для меня. Слюнявил большой палец, чтобы размазать грязь на моем подбородке. Он говорил мне, что некоторые вещи всегда продолжают существовать. То, что имеет значение. И когда он сказал, что мы обязательно найдем способ, он говорил не о предстоящем сражении, а о нас. Но вот Рейф закончил доклад, потер глаза, и мы вернулись в настоящее, каким оно было на самом деле. Я увидела охватившее его оцепенение горя, пустоту, которую оно сеяло за собой. Перегруппироваться. И снова двигаться вперед. Мы делали именно это, потому что больше нам ничего не оставалось. Рейф сказал, что идет спать.
– Тебе следует сделать то же самое, – добавил он.
Я кивнула, и вместе мы зашагали по коридору к нашим покоям; стены цитадели смыкались вокруг меня, грудь сдавливало от все еще живых воспоминаний о мелодии зитар и того, что, как я знала, может принести нам завтрашний день.
Когда мы достигли моей двери, эта пустота сжала меня еще сильнее. Мне захотелось броситься лицом в кровать и отгородиться от всего мира. Я повернулась к Рейфу, чтобы пожелать ему спокойной ночи, но тут мои глаза встретились с его, и все слова, которые я даже не позволяла себе думать, вдруг оказались у меня на языке, отчаянные и неприкрытые.
– Так много было у нас украдено. Ты когда-нибудь хотел, чтобы мы могли похитить часть этого обратно? Хотя бы на одну ночь? Пусть всего на несколько часов?
Он бросил на меня испытующий взгляд, и между его бровей залегла глубокая складка.
– Я знаю, что ты не планируешь жениться на ней, – выпалила я. – Мне Тавиш сказал.
Мои глаза вдруг заслезились. Было уже слишком поздно отступать назад.
– Я не хочу быть сегодня одна, Рейф.
Его губы приоткрылись, глаза заблестели. В них поднялась настоящая буря. И я поняла, что совершила ужасную ошибку.
– Прости, мне не следовало…
Но тут он сделал шаг вперед, руки его врезались в дверь позади меня, заключая меня в ловушку. Его лицо – его губы – оказались всего в дюйме от моих, и все, что я могла видеть в этот момент, все, что я могла чувствовать, был Рейф – его глаза, разбитые и блестящие, и напряжение, таящееся за ними.
Он наклонился ближе, дыхание его стало тяжелым и горячим.
– Не проходит и дня, чтобы я не хотел вернуть назад хотя бы пару часов, – прошептал он. – Чтобы я не хотел ощутить вкус твоих губ на своих, почувствовать твои волосы, спутанные меж моих пальцев, почувствовать твое тело, прижатое к моему. Как бы я хотел увидеть тебя смеющейся и улыбающейся снова, как тогда, в Терравине.
Его рука скользнула ко мне и резко притянула мои бедра к его телу. Его голос стал хриплым, а губы коснулись мочки моего уха.
– Не проходит и дня, чтобы я не мечтал вновь украсть час в сторожевой башне, чтобы целовать тебя и сжимать в своих объятиях, – дыхание у моего уха дрожало, – и желать, чтобы завтра никогда не наступило. Вернуть время, когда я все еще верил, что между нами не сможет встать ни одно королевство. – Он судорожно сглотнул. – Время, когда я надеялся, что ты больше никогда не будешь думать о Венде.
Он отстранился, и страдание в его глазах пронзило меня до глубины души.
– Но это лишь желания, Лия, потому что у тебя есть свои обязательства, а у меня – свои. Завтра все равно наступит, и завтра будет иметь значение, как для твоего королевства, так и для моего. Поэтому, пожалуйста, не спрашивай меня больше, желаю ли я чего-нибудь, потому что я не хочу напоминаний, что каждый день своей жизни я желаю того, чего у меня быть не может.
Мы молча воззрились друг на друга.
Воздух между нами словно раскалился добела.
Я не смела дышать.
Он не двигался с места.
«Но мы ведь давали обещания и друг другу», – хотела было сказать я, однако вместо этого лишь прошептала:
– Прости меня, Рейф. Давай просто пожелаем друг другу спокойной ночи и забудем…
А дальше его губы прильнули к моим, голодные и жаждущие. Я оказалась прижата к двери, и его рука потянулась за мою спину, чтобы открыть ее. И вот мы ввалились в мои покои, спотыкаясь, и мир за их пределами исчез. Рейф подхватил меня на руки, его взгляд разом заполнил все пустое пространство внутри меня, и я скользнула сквозь его руки ближе; мой рот снова встретился с его ртом. Наши поцелуи были отчаянными и всепоглощающими. Тем, что по-настоящему имело значение.
Мои ноги вновь коснулись пола, а затем на него упали и наши ремни, наше оружие, наша одежда. На секунду мы остановились, чтобы встретиться взорами. Между нами все еще бился страх – страх, что все это было не по-настоящему; страх, что даже эти драгоценные несколько часов могут у нас отобрать. Мир померк, затягивая нас в безопасность темноты, и я вернулась в его объятия. Наши ладони были влажными и ищущими. Не было больше никакой лжи. Не существовало никаких королевств. Между нами не осталось ничего, кроме ощущения нашей кожи, касающейся друг друга. Его голос был теплым и текучим, словно золотое солнце, развязывающее каждый затянутый узелок внутри меня: «Я люблю тебя, я буду любить тебя вечно, что бы ни случилось». Рейф нуждался во мне так же сильно, как и я в нем. Его губы были нежны, скользя по моей шее, груди, и я дрожала и горела одновременно под его поцелуями. Не было больше ни вопросов, ни пауз, ни возможности украсть что-то еще. Были только мы, и все, чем мы когда-либо являлись друг для друга; дни и недели, когда только мы и имели значение. Наши пальцы переплелись, удерживая это, яростно. Его взгляд впился в мой, а затем страх и отчаяние угасли. Наши движения замедлились. Мы опомнились, замерли, коснулись друг друга, сглатывая слезы, которые все еще бушевали внутри нас, и осознали реальность – у нас было всего несколько часов вместе. Рейф склонился надо мной, и его лицо осветило пламя камина. Мир истончился, исчез, и его язык медленно и сладко коснулся моего, становясь затем более настойчивым, требовательным, голодным – этот момент превратился в обещание целой жизни, в лихорадочную потребность и ритм, пульсирующий между нами. Наша кожа стала влажной и обжигающей, а потом я услышала дрожь его дыхания у своего уха и, наконец-то, мое имя сорвалось с его губ: «Лия».
Потом мы лежали в темноте, и я прижималась щекой к его груди. Я ощущала биение его сердца, его дыхание, его тревогу и его тепло. Его пальцы рассеянно чертили линии на моей руке. Мы говорили – прямо как раньше – не о списках и запасах провизии, а о том, что тяготило наши сердца. Рейф рассказал о своей помолвке и о том, почему он не может сдержать свое слово. Дело было не только в том, что он ее не любил. Просто он знал, через что пришлось пройти мне, и дал себе обещание больше не поступать так с людьми. Он вспомнил мои слова о выборе и понял, что дочь генерала тоже этого заслуживает.
– А что, если она хочет выйти за тебя замуж?
– Ей всего четырнадцать, и она даже не знает меня, – возразил Рейф. – Я видел, как она дрожит от страха, но мне отчаянно требовалось поскорее добраться до тебя, так что я подписал бумаги.
– Свен сказал, что расторжение помолвки может стоить тебе трона.
– Это риск, на который мне придется пойти.
– Но если ты объяснишь обстоятельства того, что сделал генерал…
– Я не ребенок, Лия. Я знал, что подписываю. Люди каждый день заключают сделки, чтобы получить то, чего они хотят. Желаемое я получил, и если не выполню свою часть уговора, то предстану лжецом в глазах королевства, которое и без того серьезно сомневается во мне.
Рейф стоял перед немыслимым выбором. Если он все же женится на дочери генерала, то может погубить будущее девушки, которая заслуживает собственного выбора; если откажется – потеряет доверие королевства, которое любит, и ввергнет его в еще большую смуту.