Но она ничего не сказала, потому что он снова поцеловал ее. И потом целовал снова и снова, а в это время твердые мышцы его тела прижимались к ее коже. Его руки были повсюду, они гладили, держали, искали. Прикосновение его языка как будто проникло в самую глубину ее существа, а потом он оставил в покое ее рот, и случилось невероятное: его губы стали касаться ее тела везде и всюду. Элли дрожала. Ей казалось, что ее тело стало золотым и горит в огне. Она чувствовала интимные прикосновения его губ. Его рот чертил манящие круги на нижней части ее живота, потом поднялся до уровня бедер, снова опустился на прежнее место, затем еще ниже. Элли дотронулась до его тела. Сколько в нем жизни и движения! Мышцы под кожей то изгибались, то расслаблялись, переполненные жизненной силой. Его пальцы скользнули вниз по ее бедру, потом между бедрами. Марк дотронулся до нее, и она едва не задохнулась, когда его рот снова накрыл ее губы страстным поцелуем.
Элли изгибалась, ее пальцы то ныряли в его волосах, то крепко обнимали за его спину. Его рот быстро и легко двигался по ее горлу, потом по груди, по животу, по бедрам… и между бедрами. Эти прикосновения были изумительно, потрясающе интимными. Девушка вскрикнула, попыталась откатиться в сторону, чтобы ускользнуть от него… но изогнулась, желая испытать еще больше его ласки. То сладкое жжение, которое Марк пробудил в ней, словно бурлило внутри нее, достигало рук и ног, заставляло сжиматься и потом расслабляться мышцы, а затем поднималось выше, ослепляло ее ум и глаза, почти сводило ее с ума… и кончалось вспышкой острейшего наслаждения — экстаза, безумия.
Она почувствовала на себе тяжесть его тела. Он удержал ее в объятиях, его губы, яростные и твердые, нашли ее рот. А в следующее мгновение его мощные бедра оказались между ее бедрами. Она почувствовала сначала твердый кончик, а потом приятное движение чего-то округлого и плотного и давление, которое утоляло ее жажду, но резало, словно нож.
Он нежно прижимал ее к себе и двигался медленно. Она обвилась вокруг него, а он ободрил ее своим прикосновением. Элли начала кричать, но он снова заставил ее замолчать поцелуем и в следующие несколько секунд лаской своего языка облегчал ей мучительную боль. А потом мука превратилась в другую, приятную боль. Время шло, а она забыла обо всем, кроме его запаха и его прикосновений, ощущала только его твердое тело рядом с собой — и внутри себя. Она чувствовала каждый удар, прилив и отлив его страсти. Это было как гроза, и его тело было громом и молнией сразу. Прикосновение его плоти к ее голой плоти с каждым разом было все чувственней, а касания его пальцев дарили утонченное наслаждение. Каждый удар был сильней предыдущего и наполнял ее глубже, рождал влечение, заставлял рваться к завершающему удовлетворению. Элли не знала, что желание может быть таким сильным, что можно так отчаянно хотеть чего-то, нуждаться в чем-то. Ее дыхание тоже гремело как гром, а сердце словно качалось в груди из стороны в сторону, как судно в бурю, и, кажется, было готово перевернуться.
Мир словно отступил от них. Все стало нереальным. Существовало только его тело. Только его твердый и суровый контроль над этим телом. А потом оно вышло из-под контроля.
Последний рывок, сокрушительный и завершающий. Мужчина в маске напрягся…
Мир закружился вокруг нее. Ей показалось, что ее наполняют медом. Это было так тепло, и все же…
Марк расслабился и лег с ней рядом. Наслаждение ошеломило ее. Но теперь, когда любовные ласки закончились, когда она уже узнала их великолепие и экстаз, она вдруг испугалась того, что сделала. Что, если он не поверит?
Элли не смела открыть глаза и очень долго продолжала прижиматься к нему, словно прячась в его объятиях. А он приглаживал ее спутавшиеся волосы.
Потом Марк слегка шевельнулся, и она неохотно открыла глаза.
Он снимал маску.
— Нет… подожди.
Но маска уже была снята, и он пристально смотрел на Элли.
— Я знала, что это ты, — шепнула она.
— Я знаю об этом, — ответил он.
Элли была так поражена, что мгновенно села на кровати.
— Ты не знал!
— Знал, — улыбнулся Марк.
— Ты лжешь!
Элли вдруг поняла, что она совершенно голая, и натянула на себя до груди смятое одеяло.
— Это ложь. Твое самолюбие мешает тебе признать, что я могла хотеть другого мужчину.
— Значит, все это было затеяно, чтобы дать мне урок?
— Не совсем так, хотя ты действительно заслужил такой урок.
— Ты хотела помучить меня. Извини, мне жаль, но я действительно знал. Об этом легко было догадаться, раз ты вчера вечером была в конюшне и поднималась на сеновал.
— Ты не видел меня там.
— Нет, но тебя выдали собаки. А потом, когда ты вошла в дом, у тебя в волосах были соломинки. Ты подслушала мой разговор с отцом.
— Я не подслушивала! — возмутилась Элли. — Я просто застряла там.
— Ты могла бы дать нам знать, что ты рядом.
— Значит, твой отец знает про твою тайную жизнь. Он тоже преступник? — спросила она, делая вид, что не слышала его последнее замечание.
— Мой отец — преступник?
Марк пристально и строго посмотрел на нее. Никогда еще он не выглядел в такой степени сыном графа. Потом он улыбнулся, засмеялся и протянул к ней руку. Но Элли отодвинулась. Она вдруг рассердилась. Он снова ухитрился поменяться с ней ролями. Она собиралась переиграть его, но, кажется, получилось наоборот.
— В чем дело? Ты вдруг застеснялась?
— Я обнаружила, что предпочитаю разбойника!
— Почему ты сердишься? Ты хотела разозлить меня, заставить меня поверить, что была бы счастлива переспать с разбойником до свадьбы со мной.
— Я хотела заставить тебя думать. И это правда.
Марк встал. Он легко и естественно чувствовал себя без одежды. Каждый мускул его тела был мощным, и каждый был в движении. И Марка совершенно не интересовало, как его нагота действует на тело или душу Элли.
— Элли…
— Я бы хотела остаться одна.
— Элли, хватит. Шутка обернулась плохо для нас обоих.
— Это все просто шутка?
Марк вздохнул:
— Прости меня. Станет тебе легче, если я скажу, что сначала не был уверен, а ты добилась своего. Я действительно мучился, когда пытался понять, знаешь ты или нет?
Неожиданно зазвенел звонок. Элли подскочила на месте, а Марк нахмурился.
— Это телефон, — объяснил он Элли и потянулся за одеялом. — Могу я взять трубку?
— Нет!
Но не успела она произносила это слово, как одеяло уже было снято с кровати. Марк закутался в него и вышел из комнаты.
Элли вдруг стало холодно и очень страшно. Она в смятении убежала в ванную комнату и заперла за собой дверь. Затем она наполнила ванну и, вся дрожа, с наслаждением опустилась в горячую воду.
Как она ненавидит Марка! Но как она любит его…
Раздался стук в дверь.
— Элли?
— Уйди!
К ее изумлению, он послушался. Какое-то время она, сгорбившись, сидела в ванне и ждала его, уверенная, что он вернется. Она хотела остаться рассерженной.
Она хотела, чтобы Марк поговорил с ней. Она хотела понять все.
Она хотела любить его таким, какой он есть. Любить настоящего Марка так, как она полюбила странное благородство и ум разбойника.
Но Марк не вернулся. Элли почувствовала боль в теле и позволила воде расслабить утомленные мышцы. Пока вода медленно остывала, мысли Элли лихорадочно метались, сталкиваясь между собой в странном споре. Наконец Элли встала. Она не сразу решилась вернуться в спальню, но Марка там не было. Она быстро оделась, хотя пальцы плохо слушались ее, и осмелилась войти в гостиную. Марк ждал ее там. Теперь он был сыном графа — в изящном парчовом жилете и красивом твидовом пиджаке, бриджах и сапогах для верховой езды. Он стоял перед камином с ее альбомом в руках.
И читал ее записи.
— Отдай это мне! — потребовала Элли и решительно направилась к нему.
Марк захлопнул альбом и пристально посмотрел на Элли. Ей показалось, что перед ней совершенно незнакомый человек.
— Ты идиотка, — сказал он.
Элли стояла неподвижно и очень прямо, но внутри вся кипела от ярости.
— Прошу прощения, но в чем дело? — ледяным тоном спросила она.
— В том, что ты снова ходила на почту.
— Снова?
— Элли Грейсон, ты носила маску, которая гораздо опасней, чем моя, — сказал Марк тоном обвинителя. — Как ты думаешь, почему кто-то едва не напал на тебя в твоем доме? Ты думаешь, эти люди играют в игрушки? Может быть, мне бы стоило взять тебя в морг, когда я туда ходил. Возможно, увидев человека с перерезанным горлом, ты бы хоть немного поумнела.
— О чем ты говоришь?
— Об А. Анонимусе. Я, как дурак, поверил тебе, когда ты сказала, что конверт не твой. А теперь… О господи, ты написала еще один очерк.
— Я пишу прекрасные очерки, — величественно заявила Элли.
— Ты добьешься, что тебя убьют.
Ее глаза гневно сузились.
— Я понимаю тебя. Но разбойника однажды тоже могут застрелить.
— Это совсем другое дело.
— Другое? Почему? Ты явно считаешь, что у тебя есть очень серьезная причина, чтобы переодеваться в костюм разбойника и останавливать кареты, рискуя своей жизнью. А я, может быть, считаю, что у меня есть такая же серьезная причина, чтобы рисковать жизнью, утверждая то, что мне кажется важным.
— А. Анонимус просто приглашает к себе убийцу!
— А. Анонимус пишет для того, чтобы люди думали.
— Ты просто напрашиваешься, чтобы тебе перерезали горло.
— Я пишу о том, что вижу сама, чтобы это увидели другие, — с достоинством сказала Элли.
— Ты пошла на почту снова. Пошла после того, как твой дом почти что был взломан.
— За мной никто не следил.
— Так ли? Мне только что звонили из Скотленд-Ярда. Тебя видели.
— Ты послал кого-то следить за мной? Как ты посмел?
Он покачал головой:
— Я никого не посылал следить за тобой. Я попросил Йена послать человека наблюдать за почтовым отделением. И тебя видели там.
— Разумеется, видели, раз ты сообщил в полицию…