Девочка выждала несколько минут, потом выпрямилась и вышла из-за эстрады. Это общественный парк. Она имеет точно такое же право находиться здесь, как и он.
Не успела она обогнуть эстраду, как вскрикнула от неожиданности.
В двух шагах от нее стоял Вин лицом к ней, плечом прислонившись к стене и засунув руки в карманы брюк.
– Ты от меня прячешься? – поинтересовался он.
– Нет, – поспешно отозвалась Эмили. – То есть я не знала, что ты окажешься здесь. Я не знала даже, что сама здесь окажусь. Я просто шла по цепочке из этих штук от дедушкиного дома.
Она указала на сердце с инициалами.
Не меняя положения, Вин покосился на сердце:
– Они в городе повсюду. После гибели дяди мой дед попытался соскрести их, но потом понял, что их слишком много, все ему даже не найти.
– Далси Шелби и Логан Коффи. Это их инициалы?
Вин кивнул.
– Несмотря на то, какого все здесь о ней мнения, она была не такая, – услышала Эмили собственный голос и снова указала на вырезанное на коре сердце. – После того, как уехала отсюда.
– Я знаю, – произнес он. Эмили вскинула брови, и он пожал плечами. – На следующий день после того, как мы познакомились, я поискал в Интернете ее имя. Про нее нашлась уйма всякой всячины. Я прочитал про школу, которую она помогла основать в Бостоне. И видел на школьном сайте твою фотографию.
У Эмили свело щеки, как будто она отхватила кусок зеленого яблока. Она очень надеялась, что это не та фотография, на которой она была снята на рождественской акции по сбору еды для бездомных. На этом снимке у нее был такой вид, как будто ее мучает запор, однако же именно его почему-то упорно помещали во все школьные буклеты. Когда Эмили выразила свой протест, мать сказала ей: «Не будь тщеславной. Не важно, как ты выглядишь. Важно, что ты делаешь».
Эмили иногда казалось, что мама понятия не имеет, каково это – быть подростком.
– Ты знаешь обо мне намного больше, чем я о тебе, – произнесла она наконец. – Мне кажется, это нечестно.
Вин наклонился к ней, и сердце у нее странно трепыхнулось. Его взгляд был прикован к ее губам, и ей вдруг на миг показалось, что он сейчас ее поцелует. И как бы безумно это ни звучало, несмотря ни на что, где-то в самой глубине души ей этого хотелось.
– Значит, тебе интересно было бы узнать про меня? – спросил он.
– Да, – честно призналась она, сглатывая. – В особенности почему твой дядя совершил самоубийство из-за того, что его увидели в ночное время на улице. Может, моя мама вела себя здесь не самым лучшим образом, но что в этом такого страшного, неужели надо было из-за этого кончать с собой?
Она не отдавала себе отчета в том, что произнесла, пока он внезапно не отстранился и не посмотрел на нее испытующим взглядом.
– Я вижу, со времени нашего последнего разговора ты кое-что узнала.
– Дедушка сказал, он не хотел рассказывать мне об этом, потому что думал – лучше мне ничего не знать. Он не в восторге от того, что ты решил просветить меня относительно темного прошлого моей матери.
– А сама ты что думаешь?
– Что все равно люблю маму.
Вин поколебался, как будто не ожидал от своих действий такого побочного эффекта.
– Я вовсе не пытался заставить тебя разлюбить ее. Прости, пожалуйста. Я лишь хотел помочь.
Эмили не могла понять, кому из них он по правде хотел помочь – ей или себе самому.
– Что такого ужасного в том, чтобы тебя увидели ночью на улице? – неожиданно вырвалось у нее. – Ну, то есть теперь ты выходишь из дому в темное время суток, да?
– Нет.
– Нет?! – переспросила она с изумлением. – Почему?
– Если я тебе скажу, ты мне не поверишь.
– Ты уже это говорил. Откуда ты знаешь?
Он посмотрел на нее с таким выражением, что каждый нерв в ее теле затрепетал. Так бывает, когда кто-то неожиданно подходит сзади, и от испуга тебя внезапно словно пронзает молния и на миг перехватывает горло.
– Осторожнее со своими желаниями, – предупредил он.
– Вин, что ты тут делаешь? – Из-за эстрады неожиданно появился тот самый крупный мужчина, одетый как Вин.
Несмотря на свои внушительные габариты, он вовсе не был толстым; такое впечатление, что это значительность заставляла его занимать больше места в пространстве. От него пахло сигарами и накрахмаленной сорочкой. Он посмотрел на Вина, и тот в ответ весь как-то подобрался, ощетинился. Потом взгляд мужчины упал на Эмили.
– А-а, – протянул он, словно внезапно что-то поняв. – Ты, должно быть, Эмили Бенедикт.
– Да.
Он улыбнулся ей широкой улыбкой политика, однако глаза у него остались холодными.
– Я – Морган Коффи, мэр Маллаби. И отец Вина. Если не ошибаюсь, я уже видел тебя на дне рождения моей дочери в прошлую субботу. По-моему, тебя туда не приглашали.
– Я не знала, что нужно приглашение. Извините.
– Ну ладно. – Он протянул руку, и Эмили пожала ее. Хватка у него оказалась железная. – Добро пожаловать в наш город.
– Спасибо, – пискнула она, пытаясь высвободить руку.
Однако он держал крепко, его взгляд был прикован к серебряному браслету с подвесками у нее на запястье.
– Где ты это взяла? – осведомился он.
Эмили наконец выдернула руку и прикрыла браслет ладонью другой руки.
– Он у меня от матери.
Вид у Моргана Коффи был совершенно ошарашенный.
– Мой отец подарил его моей матери, когда они поженились.
Эмили покачала головой. Он определенно ошибался.
– Может, это просто такой же браслет.
– На подвеске в виде луны была надпись: «Твой от темна до светла».
Эмили могла даже не смотреть. Слова почти стерлись с поверхности металла, но их все еще можно было различить. Она почувствовала, как на глазах у нее выступили слезы.
– Простите, пожалуйста, – выдавила она, непослушными пальцами пытаясь снять браслет. Когда она протянула его отцу Вина на ладони, сердце у нее готово было разорваться. – Наверное, она его украла.
После того, что стало ей известно о матери, Эмили готова уже была поверить чему угодно.
На щеках Моргана Коффи заходили желваки.
– Она его не крала. Вин, идем.
Он круто развернулся и, ни слова больше не говоря, удалился.
А браслет так и остался лежать у нее на ладони.
Вин проводил его взглядом, потом сообщил Эмили:
– Как ни странно, все прошло лучше, чем я предполагал.
Она отвернулась и поморгала, чтобы скрыть слезы.
– Не хочу даже знать, что ты предполагал.
Он улыбнулся, подошел к ней, взял браслет, который все еще лежал у нее на ладони, и надел его обратно ей на запястье.
Пальцы у него были теплые, а прикосновение каким-то образом отозвалось во всем ее теле, даже там, где он ее не трогал. И снова Эмили охватило уже знакомое ощущение уюта. Она глубоко вздохнула; слезы высохли. Каким образом ему это удается? Почему в его присутствии ей так не по себе и одновременно так хорошо?
Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Его пальцы все еще касались ее запястья, и Эмили задрожала от напряжения, пытаясь не сдвинуться с места.
– Увидимся на фестивале в эти выходные?
Джулия уже спрашивала ее про фестиваль, но пока Эмили не дала ей никакого ответа. Теперь ответ у нее был.
– Да.
– Друзья? – спросил Вин, и этот вопрос прозвучал так, будто он подбивал ее на какую-то рискованную затею.
Она вдруг почувствовала себя очень смелой, потому что стоит здесь и разговаривает с ним. Она никогда не чувствовала себя смелой. Никогда еще у нее не было возможности сделать свой, полностью самостоятельный выбор.
– Друзья. – Она кивнула.
В тот день, возвращаясь с работы, Сойер свернул с улицы на подъездную дорожку к дому и увидел, что на крыльце сидит Джулия с белой коробкой для торта на коленях. Он и не подозревал, что она знает, где он живет. Значит, он все-таки не совсем ей безразличен. Впрочем, не исключено, что он принимает желаемое за действительное. Такое случалось с ним нередко, когда дело касалось Джулии. Зато ее появление объясняло черный пикап, который он заметил у обочины в паре кварталов от дома. Проезжая мимо, он подумал, что он очень похож на машину Джулии, хотя понятия не имел, почему она решила запарковаться так далеко. Может, не хотела, чтобы окружающие были в курсе, что они общаются.
Он затормозил перед гаражом, заглушил двигатель и вышел из своего «лексуса», прихватив портфель. Весь день он осматривал объекты для потенциальной сдачи в аренду. Их семейный бизнес по управлению недвижимостью понемногу расширялся, захватывая соседние округа. Его отец поначалу был против. На протяжении долгого времени единственным их клиентом было семейство Коффи, которому принадлежала большая часть сдаваемой в аренду в Маллаби недвижимости. Сойеру пришлось выдержать не одну схватку с отцом, прежде чем тот допустил хотя бы мысль принять в управление еще чье-то недвижимое имущество. Теперь дела у них шли так хорошо, что они подумывали открыть дочерний офис.
Сойер приблизился к крыльцу, и Джулия поднялась ему навстречу. На ней были голубые джинсы и синяя свободная блузка в крестьянском стиле. Она была такая красивая и нежная со своими большими карими глазами и светло-каштановыми волосами, сияющими в лучах вечернего солнца. Розовой прядки не было видно, и его вдруг охватило невыносимое желание найти ее. Она всегда завораживала его, притягивала, как притягивают любопытных людей вещи, которых они не понимают. Но он собственными руками уничтожил все шансы когда-либо быть с ней, и все это ему удалось в возрасте каких-то шестнадцати лет. Поистине, ему следовало бы присудить какую-нибудь премию или награду. За самое продолжительное раскаяние в мире.
Та их ночь с Джулией была потрясающей. Он мечтал об этом много лет. Вплоть до той ночи она была для него не более чем фантазией. Он был популярным парнем «из богатеньких», а она – школьной белой вороной. Он никогда не думал, что между ними может быть что-то серьезное, поэтому держался на расстоянии и наблюдал издалека. Та ночь воплотила все его мечты, хотя к ее сладости примешивалась нотка горечи. Все, что он в ту ночь ей говорил – до последнего слова, – было правдой, переплетенной с превратившейся в явь фантазией. Но быть подростком – все равно что держать в руке фонарь, который освещает лишь следующую ступеньку, а за ее пре