Она покачала головой:
– Они у меня сейчас как раз на самой дурацкой стадии отращивания.
– Какой длины они были раньше?
– Совсем короткие. Мама всегда стриглась коротко, поэтому и я тоже так стриглась. Но чуть больше года назад я решила немного их отпустить.
– И почему ты не хочешь быть похожей на нее?
– Я всегда хотела быть похожей на нее! Она была замечательным человеком, – с жаром произнесла Эмили, потом снова устремила взгляд на воду. – Просто невозможно постоянно пытаться сравниться с идеалом.
Разговор не клеился. Необходимо было преодолеть неловкость.
– Пойдем прогуляемся, – предложил Вин, поднимаясь.
Они оставили обувь на террасе, босиком спустились по лестнице к озеру и двинулись вдоль берега, не обращая внимания на сырость под ногами. Они практически не разговаривали, но чувства неловкости не возникало. Просто идти рядом, подчиняясь единому ритму, привыкая друг к другу, было достаточно.
Когда они дошли до бухты, Эмили покосилась на грот, где его сестра тогда устраивала вечеринку в честь своего дня рождения. На сей раз там, вдали от толпы и солнечных лучей, сидели в складных шезлонгах две пожилые четы. Не успела Эмили сделать первый шаг, как Вин уже понял, что у нее на уме.
Ни слова не говоря, она повернула в сторону от берега, к опушке. Вин немного помедлил, потом зашагал за ней следом. Эмили прошла мимо пожилых супругов в креслах и направилась к дереву, на котором были вырезаны инициалы ее матери и его дяди. Вин остановился поздороваться со стариками, чтобы немного их успокоить, потому что они смотрели на Эмили со странным выражением. Потом подошел к Эмили и встал рядом.
В последние несколько месяцев в ее жизни творился такой хаос, какого он и представить себе не мог. Вин видел ее горе. Видел, какой одинокой она себя чувствовала наедине с этим горем. Он понимал ее чувства. Кто-кто, а он знал, каково это, когда не можешь о чем-то рассказать окружающим, потому что им не с чем это сравнить. Они просто-напросто тебя не поймут.
– Думаешь, в школе всем ребятам будет известно про мою маму? – в конце концов спросила Эмили, глядя на ствол дерева. – Про ее репутацию здесь?
– Если только родители расскажут им об этом. Думаю, хуже, чем было с моим отцом, уже не будет. Я бы сильно не беспокоился насчет школы. Все не так уж и плохо. – Ему больно было видеть ее в таком состоянии. Нужно было отвлечь ее от печальных мыслей. – Расскажи мне про твою бывшую школу. Ты по ней не скучаешь? Судя по веб-сайту, у вас там было все очень… серьезно.
Это он еще мягко выразился. Сайт «Роксли», школы для девочек, был настолько пропитан праведным политкорректным негодованием, что начинало сводить скулы после одного только ознакомления с его материалами.
Эмили пожала плечами:
– Когда мама погибла, я пыталась искать утешения в учебе, но у меня ничего не вышло. Ее наследие преследовало меня повсюду. Все вокруг ждали от меня, что я теперь займу мамино место, а я не смогла. И знаешь, что забавно? Когда я приехала сюда, произошло ровно то же самое, просто с другим знаком. И я не знаю, что труднее, пытаться дотянуть до планки, которую она задала, или искупить ее грехи.
– А твои тамошние друзья?
– После гибели мамы у меня начались панические атаки. Мне не хотелось, чтобы кто-то это видел, поэтому я начала все больше и больше времени проводить в одиночестве.
Ему внезапно вспомнилось, как она сидела на скамейке, опустив голову между колен. Он к тому времени уже довольно давно наблюдал за ней и сразу же заметил неладное по тому, как она резко остановилась посреди улицы и с лица у нее схлынула вся краска. Выглядело это настолько пугающе, что он вынужден был подойти к ней, хотя совершенно не собирался.
– В тот день, когда мы познакомились, у тебя тоже была паническая атака?
Она кивнула.
– Что их вызывает?
– Паника.
Он против воли улыбнулся:
– Ну, надо полагать.
– Они случаются, когда на меня наваливается слишком много всего сразу и меня начинают переполнять всякие чувства. – Она вдруг насторожилась. – А почему ты спрашиваешь?
– Просто интересно.
Она продолжала смотреть на него, нахмурив брови над ярко-голубыми глазами.
– Почему ты так на меня смотришь?
– Я никогда никому не рассказывала о своих панических атаках, – сказала она таким тоном, как будто это признание у нее вырвали насильно. – Теперь ты знаешь о моей слабости.
– Ты так говоришь, как будто не имеешь права на слабости. – Он протянул руку и принялся рассеянно отколупывать с дерева кусочки коры. – У нас у всех они есть.
– И у тебя тоже?
– Ну разумеется.
Знала бы она.
Он продолжал ковырять кору, пока Эмили не накрыла его руку своей и не остановила его:
– Но мне ты о них не расскажешь.
Он сделал глубокий вдох:
– Это не так-то просто.
– Ясно. – Она развернулась и двинулась к берегу. – Ты не хочешь мне говорить.
Он бегом припустил за ней.
– Нет, дело не в том, что я не хочу тебе говорить. Просто… просто это нужно показывать.
Она резко остановилась, так что он чуть не налетел на нее.
– Так покажи.
– Не могу. Сейчас не могу. – Он досадливо взъерошил волосы. – Тебе придется поверить мне в этом.
– Все равно другого выбора у меня нет, верно?
Они двинулись в обход озера, молча, как в самом начале. В итоге они сделали полный круг и вернулись к дому. Прогулка заняла немалое время, и, когда они вошли в дом, Пенни по собственной инициативе поспешила принести им перекусить. Расставив на столе тарелки с сэндвичами и фруктами, она за спиной у Эмили с улыбкой показала Вину большой палец и скрылась в глубине дома, где надрывался телефон. Вин успел лишь улыбнуться ей в ответ.
Когда с едой было покончено, Эмили поднялась и подошла к балюстраде террасы. Вин скользнул взглядом по ее длинным ногам вверх. Он вдруг обнаружил, что как зачарованный смотрит на резинку, которой были стянуты ее волосы и которая постепенно все больше и больше сползала вниз. В конце концов она упала на пол. Эмили, похоже, ничего не заметила.
– Жаль, я не захватила купальник, – вздохнула она. – Сейчас бы сходила поплескалась в водичке, а то что-то очень уж жарко стало.
– Идем в дом, там прохладно. Заодно и устроим тебе небольшую экскурсию.
Она обернулась, и он поднял с пола ее резинку.
– Ты кое-что обронила.
– Спасибо. – Она протянула руку.
Однако он сунул резинку к себе в карман.
– Ты что, не собираешься отдавать ее мне?
– Со временем – может быть, – сказал он, переходя с террасы в просторную гостиную.
Эмили двинулась следом, препираясь с ним по поводу права собственности на резинку.
Переступив через порог, она умолкла. Здесь не было ни живописных полотен с изображенными на них песчаными дюнами, ни старинных деревянных бакенов, как в некоторых из виденных Вином летних домов по соседству, которые сдавались в аренду и ничем не отличались от залов прибрежных рыбных ресторанов. По виду этого жилья сразу становилось ясно: хозяйская семья проводит тут немало времени. Мебель была удобная и слегка раздолбанная. Одну стену занимал плоский телевизор, под ним на полу были свалены кучи дисков и игровая приставка. Путешествия, предполагавшие ночевки вне дома, были им неудобны, поэтому отдыхать они обычно приезжали сюда.
– У вас тут намного уютнее, чем я ожидала, – произнесла Эмили наконец.
– Не все же жить в башнях из слоновой кости.
Он провел ее на второй этаж, мельком продемонстрировав расположенные там четыре спальни, потом сквозь дверь в бельевой кладовке они поднялись на чердак. Вся его обстановка состояла из одного низенького диванчика, стопки книг, телевизора и нескольких коробок с вещами. Кроме Вина, здесь никто не бывал. Он любил своих родных, но когда они все собирались здесь, его порой тянуло устроить себе небольшую передышку от их сплоченности. В таких случаях он отправлялся сюда, на чердак. Их дом на Мэйн-стрит с его холодным мрамором и гнетущим прошлым нравился Вину не так уж сильно, но там было куда проще найти уединение.
– Я много времени провожу на этом чердаке, когда я здесь, – сказал он, пока она осматривалась.
Свет проникал сюда лишь через окошки в дальней треугольной стене между скатами крыши. В лучах солнца розовато поблескивали пылинки.
– Я даже понимаю почему. Здесь чувствуется атмосфера таинственности. Это очень тебе подходит. – Она подошла к окнам. – Отличный вид.
Вин взглянул на нее, озаренную светом из окон, и, не отдавая себе отчета в том, что делает, двинулся к ней. Он остановился прямо перед ней, на расстоянии нескольких дюймов. И физически почувствовал, как она мгновенно напряглась.
Прошла, наверное, целая минута, прежде чем он сказал:
– Ты что-то вдруг притихла.
Она сглотнула:
– Не понимаю, как ты это делаешь.
Он слегка наклонился вперед. От ее волос исходил какой-то еле уловимый цветочный аромат, похожий на слабый запах сирени.
– Что именно?
– Прикасаешься ко мне.
– Я не прикасаюсь к тебе.
Она обернулась:
– Вот именно. А ощущение такое, будто прикасаешься. Как ты это делаешь? Такое впечатление, что тебя окружает нечто невидимое и оно прикасается ко мне. Ничего не понимаю.
Он вздрогнул от неожиданности. Она почувствовала! До нее никто и никогда ничего не чувствовал.
Эмили явно ждала от него каких-то слов – объяснений или отрицаний, но он не мог предложить ни того ни другого. Вместо этого он прошел мимо нее к окну.
– Когда-то все это принадлежало твоей семье, – сказал он.
Она поколебалась, потом все же согласилась на предложенную перемену темы.
– Что – все?
– Все озеро Пайни-Вудз. Много лет назад. Шелби таким образом и разбогатели, распродавая все это по кусочкам. – Он кивнул на деревья вдалеке. – Вся та лесистая территория на другом берегу до сих пор принадлежит твоему деду. Это миллионы долларов потенциальной прибыли, если их освоить. Мой отец просто с ума сходит. Спит и видит, как бы выкупить у твоего деда часть этих земель.