Жан, разумеется, не мог не заметить.
– Помню, Манюня. Как же глупо…
– Пожалуйста, не надо! Мне правда не до этого и… все позади.
– Просто это так похоже на свидание, – мягко и чуть виновато проговорил он.
Играет или вправду грустит о прошлом? Вечно с ним так: не поймешь что к чему.
– Нам было хорошо вместе. У меня никогда ни с кем не было таких отношений. Не сердись.
– Я не сержусь. И это не свидание, – отрезала я.
Не хватало разнюниться! Я ругала себя за безволие, потому что знала: между нами ничего и никогда быть не может. И обида велика, и любовь закончилась, и Жан никогда не изменится. Я переболела им и не собиралась начинать все сначала.
Так почему так ноет душа? Откуда эта глухая тоска?
После разговора я съездила на кладбище к дяде Алику: вчера туда не попала. Позвонила Зое Васильевне, чтобы узнать, как найти могилу, а та предложила съездить вместе. Мы положили цветы на заваленную венками и букетами могилу, поплакали, погоревали. О вчерашнем эпизоде Зоя Васильевна не упоминала. Возможно, попросту забыла: слишком погружена в собственное горе, чтобы обращать внимание на окружающих.
Попала домой я лишь поздно вечером. Когда отвезла Зою Васильевну домой, та ни в какую не хотела меня отпускать. Пришлось подняться, попить чаю, поговорить. Потом пришла с работы Елена Васильевна, которая некоторое время решила пожить с сестрой, и я смогла уйти.
Уже забравшись в ванную, с досадой вспомнила, что хотела покрасить волосы, но забыла краску в машине. Ладно, пес с ней, с краской. Можно и завтра. А лучше в салон сходить. В сердце кольнуло: Жан увидит меня такой страхолюдиной!..
Ну и пусть! Так даже лучше! Кто он мне, чтобы перед ним красоваться?
Утром специально надела простые джинсы, водолазку и светло-голубую куртку, волосы гладко зачесала в строгий пучок. Из косметики – только тушь и прозрачный бледно-розовый блеск. Не на свидание же, в самом деле!
В кафе, кроме нас, никого не было. Мы подошли к дверям одновременно. Жан пришел пешком – жил в соседнем доме. Если его и удивили мой измотанный вид и седина, он этого не показал.
Сам Пожидаев не изменился: был все так же хорош собой. Я снова невольно залюбовалась им. Высокий, широкоплечий, большеглазый, с густыми волнистыми волосами того редкого оттенка, который принято называть пшеничным. Лицо выразительное, с правильными чертами и ямочками на щеках. Единственным недостатком идеальной внешности был курносый нос, поэтому Жан терпеть не мог поворачиваться к кому-либо в профиль. Я и не заметила бы этого изъяна, но он сам однажды пожаловался мне на досадный промах природы. Ничего, в шутку говорил он, стану звездой – сделаю пластику. Впрочем, почему в шутку? Во всем, что касалось его персоны и обожаемой профессии, Жан был предельно серьезен.
Сегодня на нем был белый свитер с высоким горлом и серые джинсы. На мизинце красовалось кольцо с прозрачным камнем. Прежде я его не видела.
В заведении всегда царил полумрак, и на столах для клиентов зажигали маленькие свечки в круглых стеклянных подсвечниках. Мы, не сговариваясь, выбрали столик подальше от выхода, в самом углу, возле окна.
– Что будешь? – спросил Жан. – Есть хочу, как сто китайцев!
Он улыбнулся. Было время, когда за одну его улыбку я с готовностью отдала бы десять лет жизни.
У меня аппетита не было, но не сидеть же за пустым столом.
– Кофе со сливками, пожалуйста. И шоколадное пирожное, – заказала я.
Официантка послушно чиркнула в блокнотик и повернулась к Жану. В глазах сразу зажегся огонек. Девушки всегда на него реагировали.
«Я ревную?» – спросила я себя. И не смогла ответить.
Жан заказал греческий салат, отбивную с овощами и ананасовый сок. Он всегда и везде его заказывал.
Официантка ушла. Пожидаев поставил локти на стол, сцепил ладони и уперся в сплетенные пальцы подбородком. Его любимая поза. Взгляд получается интимный, глаза в глаза.
Что такое, в конце концов?! Сколько можно этих воспоминаний?
– Видишь, я изменилась, подурнела, – с места в карьер начала я, чтобы развеять свое размягченное меланхоличное состояние. – Не перебивай, пожалуйста! В то, что со мной происходит, сложно поверить, но уверяю тебя, я не тронулась умом и ничего не выдумываю…
– Многообещающее начало, – хмыкнул Жан, – но я в курсе, что ты не сумасшедшая.
Я прикусила губу, обдумывая, с чего начать. Нам принесли заказ. Жан немедленно принялся за салат. Я посмотрела в чашку с кофе и стала рассказывать. Старалась говорить спокойно, не слишком вдаваясь в детали, но против воли срывалась на эмоции. Рассказала про брак отца с Азалией, про ссору с папой, уход из дома и непростые отношения с мачехой. Потом перешла к событиям последних месяцев. Подробно описала свои видения. Поделилась подозрениями.
Жан слушал внимательно, не забывая при этом есть. То, что война войной, а обед по расписанию, был одним из немногих жизненных принципов, которые он соблюдал. К моменту, когда я закончила, перед ним стояла идеально чистая пустая посуда. Сама я к еде не притронулась, но, умолкнув, выпила залпом всю чашку. Кофе остыл, но это было неважно: в горле пересохло, хотелось пить.
– Да… Такого я не ожидал.
– Я сама не ожидала. Но это правда, – почти жалобно сказала я.
– Не сомневаюсь, – успокоил он. – Но что со всем этим делать?
– Только не надо посылать меня к врачам!
– И не собирался.
Жан опустил глаза и довольно долго молчал, а после выдал:
– Ты не думала, может, это что-то вроде порчи?
– Вроде чего? – опешила я. – Ты в это веришь? В колдовство, черную магию и всю эту чепуху? Или шутишь?
– Не такую уж чепуху, – возразил Жан. – И я не шучу. Сейчас многие верят. На свете множество необъяснимого.
– Да, но… Это средневековье какое-то.
– Ты и сама нечто подобное предполагала, – проницательно заметил он. – Давай рассудим. Тут можно подумать только на две вещи. Либо ты сбрендила… Не надо сверкать глазами, я не говорю, что сам так считаю. Либо кто-то тебя изводит.
– Кто?
– Не придуривайся. Твоя Азалия.
– Она не моя. Хорошо, но зачем? И как она это делает?
– Не важно зачем. И черт ее знает как. Важно, каким образом все прекратить.
– Скоро она уедет, может, нужно просто подождать…
– Ага! – Жан хлопнул ладонью о стол. – И что от тебя останется через месяц?
Возразить на это было нечего.
– Надо что-то делать, и быстро!
Мне внезапно подумалось, что Пожидаев сейчас предложит переехать и пожить у него. Если он заговорит об этом, я соглашусь? Но, как выяснилось, он заговорил о другом.
– Нужно обратиться к знающим людям.
– К священнику? Да я же не верующая и…
– Нет же! – досадливо перебил он. – Надо идти к экстрасенсам или как там их…
– Что? – От удивления я даже рассмеялась. – К кому? Искать по объявлениям потомственную гадалку Фатиму или ясновидящую Марию? Не хватало еще с аферистами связываться!
– Не надо никого искать. Я знаю такого человека, – спокойно сказал Жан.
– Что? – Я вытаращила глаза. – Как это – знаешь? Откуда?
– Спокойно, Маша. Я Дубровский. Наша редактор, Светлана… Не думай даже, у меня с ней ничего нет.
– Я и не думаю. Мне без разницы.
– Так, на всякий случай. Чтобы ты себя не накручивала. Ей лет сто. Или сто пятьдесят. Но баба умная. Старой закалки. Журналисткой работала, несколько пьес написала. Короче, она рассказывала – под водочку, ясное дело! – про свою подругу. Жанну. Эта Жанна переводчицей работает. Заметь, с японского. Так вот, она – самый настоящий экстрасенс. Говорит, к ней очереди выстраиваются! Кто только не ходит. – Он выразительно показал пальцем на потолок. – Но попадают только через своих. По рекомендации.
– Ну не знаю… Никогда к таким не ходила.
– Все когда-то бывает в первый раз.
Если он ляпнет про наш с ним, точнее, мой первый раз, я его ударю.
Но Жан ничего такого не сказал.
– Подумай, что ты теряешь? Или у тебя есть другие варианты?
– Нет конечно.
– Вот именно. А вдруг поможет? Попробовать стоит! Мне что, волоком тебя тащить?
Отчего он так настойчив? Это странно… Хотя в глубине души мне нравилось, что Пожидаев за меня переживает.
– Хорошо, уговорил. Почему нет? Схожу к этой чудо-Жанне.
– Вот и умница. Прямо при тебе Светлане позвоню. Пусть устроит встречу.
Он достал телефон и принялся искать нужный номер. Я слушала, как Пожидаев разговаривает со «столетней» редакторшей, и думала: почему природа так несправедлива? Бедному филологу Илье и на ноготок привлекательности не досталось, зато у Жана – перебор.
Но мало того, что красив, окаянный, так еще и каждой умеет дать понять, что она единственная и самая желанная. Неважно, кто она, сколько ей лет. И ведь клюют! Бьет без промаха, как снайпер. А уж когда бедолага попадется… Единственное, что можно сделать, – не влюбляться. Использовать его, как он использует тебя. Играть, как играет он. К сожалению, у меня не получилось.
Неожиданно проснулся аппетит, и я с удовольствием доела свое пирожное. Оно оказалось свежее и вкусное.
Закончив разговор, Жан убрал мобильник.
– Все, Светлана сейчас позвонит Жанне, а она – тебе.
– Мне? Вот так… сразу?
– А зачем устраивать игру в испорченный телефон? Сама с ней договоришься.
Больше говорить было не о чем. Жан выслушал, посоветовал и даже помог. Надо вставать и идти. Но не хочется!
Говорят, бывший любовник – как домашние тапочки. Тепло, привычно, удобно. Правда, с Пожидаевым спокойно не было никогда. Но сейчас я впервые за долгое время почувствовала себя защищенной. Кто-то взялся решить мои проблемы. Помочь. Хотя и чудно, что это оказался именно Жан.
Однако надо идти. Я позвала официантку.
– Ты уходишь? – Казалось, он огорчился. И это было приятно.
– Да, пойду. У тебя ведь тоже, наверное, дела.
– Нет у меня никаких дел. – Он прямо смотрел мне в глаза, и я не могла понять, что читается в этом взгляде.