На шестом этаже Алине пришло на ум, что такая выдающаяся личность, как Делагриве, определенно приоткроет сначала дверь только на дверную цепочку, дабы убедиться, что его не ждет нежелательный сюрприз. Жаждущие выдвинуться выпускники Академии художеств наверняка принадлежат к этим самым нежелательным сюрпризам. Значит, Алина должна сделать или сказать что-то такое, после чего он широко распахнет перед ней дверь.
На седьмом этаже девушка мысленно проговорила слова, которые должны были подействовать безотказно: «Как только вы увидите мои работы, господин Делагриве, вы поймете, что я гений…» Нет, это плохо. Фраза чересчур длинная, и хозяин, вероятно, захлопнет дверь после первых трех-четырех слов. Она должна крикнуть: «Я — гений» и вставить ногу в дверь. Очевидно, это нетрудно сделать в прочной спортивной обуви. А в этих изящных лодочках на высоких каблуках Делагриве, захлопывая дверь, может сильно защемить ей ногу, так что потом она будет долго хромать.
Лифт остановился на восьмом этаже, и Алина вышла из него в полном унынии. Ей оставалась только одна возможность, а именно: сразу же, как только откроется дверь пентхауса, распахнуть свой элегантный жакет и показать, что она не носит под ним ничего, кроме кожи. Тогда Маттей Делагриве, вероятно, и не захлопнет дверь. Однако эта возможность была отброшена, так как Алина не хотела строить свою карьеру на сексе. Очевидно, надо положиться на вдохновение, которое обычно приходит в самый последний момент. До сих пор импровизация была ее сильной стороной. Алина бросила по сторонам быстрый взгляд, чтобы сориентироваться. По левую руку находилось несколько дверей, которым, по наитию, она не уделила внимания. По правую сторону коридора имелась только одна дверь, единственная без таблички с фамилией. Алина, подумав, пришла к выводу, что именно за этой дверью находится пентхаус выдающегося Маттея Делагриве, и мысленно похвалила себя за способность дедуктивно мыслить, которой позавидовал бы любой детектив.
Целеустремленно зашагала она к этой единственной двери, позвонила и сразу почувствовала то, что всегда чувствовала, когда безумно волновалась… Ей срочно нужно было в туалет. Даже очень срочно. Алина снова позвонила, на этот раз более настойчиво.
Ну, чудесно! Теперь сценарий будет таким. Господин Делагриве приоткроет дверь, защищенную цепочкой, а Алина крикнет ему: «Пожалуйста, пожалуйста, пустите меня быстрее в туалет!» После этого он снимет дверную цепочку и впустит Алину в дом. Она ринется в туалет, по ходу вручив смущенному хозяину папку со своими работами… Что ж, не совсем безумное начало!
Внутренне дрожа, Алина уставилась на дверь, за которой услышала лишь свой пронзительный звонок — больше ничего. Сохранялась мертвая тишина. Никакого движения… И вместе с осознанием того, что, очевидно, Маттея Делагриве не было дома, в Алине стихал и сигнал ее организма на волнения. Поскольку таковых уже больше не наблюдалось.
Глубоко разочарованная, Алина отошла на пару шагов от двери. Она рассчитывала на все, что угодно, но только не на отсутствие хозяина. Освободившись от иллюзий и чувствуя себя побежденной, девушка уже хотела возвратиться к лифту, как вдруг заметила очень старого лысого, пузатого мужчину. Он стоял в одной из дверей на другом конце коридора и, дружелюбно улыбаясь, манил Алину к себе.
— Вы к господину Делагриве? — спросил он хриплым голосом, который звучал так, словно звук проходил между двумя слоями наждачной бумаги. — К Делагриве, карикатуристу? — Старик оглядывал Алину с головы до ног.
Она кивнула и внимательно рассмотрела мужчину. Он оказался не просто старым, а буквально древним стариком, лет так около девяноста. И излучал такую доброжелательность, что Алина спокойно прошла мимо него в квартиру в ответ на его приглашающий жест.
— Господин Делагриве у вас? — спросила она, пока старик закрывал дверь.
Она встретила удивленный взгляд ясных голубых глаз.
— Нет, само собой.
Алина повернулась в небольшой прихожей.
— Может, вы знаете, где он?
Удивление в глазах старика возросло.
— Нет, как это вам пришло и голову? — Он указал на дверь, которая, по всей видимости, вела в комнату.
Алина не сдвинулась с места.
— Если господина Делагриве нет у вас и вы не знаете, где я его могу найти, зачем же тогда приглашаете меня к себе?
— Чтобы скоротать с вами немного времени. — Голубые глаза лукаво блеснули. — Проходите, мадемуазель, или вы боитесь старика?
— Нет, — проговорила девушка озадаченно и, уже направляясь, в ответ на доброжелательное приглашение, в комнату, подумала о том, что она, собственно, поступает более чем легкомысленно. Как могла она так опрометчиво войти в квартиру незнакомца, хоть он и был древним стариком! — К сожалению, я должна уйти, — поспешно сказала Алина. — У меня нет времени.
— Вздор, конечно, у вас есть время. — Старик закрыл дверь в прихожую и пригласил Алину к креслу, с которого он быстро снял стопку книг, положив ее на столик, и без того перегруженный различной литературой и прессой. Вокруг по стенам, снизу до потолка, книги располагались в стеллажах и шкафах, а некоторые просто лежали на старом потертом ковре. — У вас есть время, потому что в настоящий момент вы хотели говорить с господином Делагриве, а его не оказалось дома. Садитесь! Кофе? Коньяк? — Не дожидаясь ответа Алины, он сразу же пошел в крохотную кухню рядом с комнатой. — Все же, если не секрет, что вы хотели от господина Делагриве? Вы работаете для газеты?
— Я бы с удовольствием стала это делать. — Алина осторожно села в кресло, выглядевшее так, как будто из него не выбивали пыль несколько десятилетий. — И господин Делагриве должен мне помочь найти место карикатуриста.
— Карикатуриста? — Старик высунул голову из кухни в комнату и вздохнул. — Я литературный критик на пенсии. И, когда слышу слово «карикатура», сердце мое сжимается. Только рисунок, выполненный штрихами, и текст в волнистой оболочке, и ничего, что могло радовать сердце литературного критика.
— Не судите так строго. — Алина обратила свой протест к открытой двери в кухню. Хозяин квартиры снова вернулся туда, так как засвистел чайник. — Есть много возможностей, чтобы делать хорошие карикатуры. Прежде всего надо обладать острым взглядом, уметь наблюдать и очень хорошо рисовать.
Слыша только стук посуды, она рассматривала старые, в пятнах, обои и старые бархатные шторы на окнах, и, когда около нее внезапно появился старик с подносом, резко вздрогнула.
— Вы не должны быть такой пугливой, моя дорогая. — Рискованно покачиваясь, старик поставил поднос на две стопки книг. — Не нужно ничего бояться. Между прочим, я Рууд Хуттман. Если бы вы были на пятьдесят лет старше, то наверняка знали бы мое имя. Когда-то я был достаточно известен. Сколько вам лет?
— Двадцать четыре…
— Нет, тогда вы не можете знать мое имя… Разве что вы прочитали его на табличке у кнопки моего звонка. — Голубые глаза старика весело сверкали, когда он наливал кофе и подавал Алине чашку. — А как вас зовут, дитя мое?
— Алина Верниквет.
— Алина Верниквет… красивое имя. — Рууд Хуттман наклонил голову. — Вы красивая юная женщина, знаете об этом? Я люблю блондинок. Может быть, снимете вуаль, или вы в трауре?
Вздохнув, Алина подняла вуаль и сняла черную шляпку.
— Я хотела выглядеть красивой, чтобы произвести впечатление на господина Делагриве, но, кажется, что-то сделала не так. Каждый, кто меня видел сегодня, отрицательно отзывался о моем туалете.
Рууд Хуттман пригубил свой кофе, убрал в сторону одну из бесчисленных стопок книг и достал бутылку коньяка.
— Просто эта одежда не идет вам. — Он долил изрядную порцию коньяка в свой кофе, а Алине протянул полную рюмку. — Следующая попытка закончится успешно, можете быть уверены, но не нужно стремиться выглядеть как мадам!
Алина сделала глоток.
— Я что, выгляжу настолько плохо?
— Не плохо, но без учета своего типа. Я имею право это сказать, потому что по возрасту гожусь вам в прадедушки. — Он опорожнил свою чашку и наполнил ее чистым коньяком. — Откровенность — единственное преимущество, которое я извлек из своих лет. Говорят, старость должна иметь некоторые привилегии… Я, правда, полагаю, что эта идея абсолютно ложна.
Алина допила кофе, пригубила коньяк и поднялась.
— Благодарю за все, господин Хуттман, но сейчас я должна идти.
Он, улыбаясь, поклонился и указал на кресло.
— Садитесь! — И, после того как девушка послушалась, удовлетворенно продолжил: — В некоторых пунктах вы абсолютно не правы, Алина. Во-первых, вы не должны никуда идти, а просто хотите уйти. И я этого не допущу, по меньшей мере, пока не услышу историю вашей жизни. Я очень любопытен и часто встречался с гораздо менее интересными людьми.
— Я неинтересный человек…
— Но не для меня. — Лысина старика блеснула, когда он энергично кивнул. — Кроме того, вы еще не выпили свой коньяк.
— Если я так много выпью, то буду пьяной…
Рууд Хуттман беззаботно рассмеялся:
— Так как все равно вы сейчас не встретитесь с Делагриве, можете напиться. Успокойтесь. Распустите язычок и расскажите мне как можно больше о своей жизни.
— Но мне нечего рассказывать… — Несмотря на свои возражения, Алина взяла рюмку и пригубила.
Литературный критик на пенсии скрестил руки на животе и оглядел свою забитую книгами комнату.
— Смотрите, охотнее всего я читаю исторические романы о людях, которых я не могу выносить… коронованная дура Мария Антуанетта, злобная Лукреция Борджиа, крикун Муссолини и изверг Адольф Гитлер… — Он издал довольное урчание: — Как прекрасно, что все они уже мертвы и горят в аду, куда им и дорога…
— Если вы интересуетесь такими известными персонами мировой истории, то моя жизнь, по сравнению с ними, совсем неинтересна. — Алина снова сделала попытку подняться, но потерпела неудачу из-за умоляющего взгляда Рууда Хуттмана.
— Расскажите что-нибудь, развлеките меня, и я предложу потом награду. Вы не будете жалеть, Алина.