Роберт вскинул подбородок, в его глазах внезапно вспыхнул гнев.
— Я не знаю, что больше меня тревожит, Зоэ, — ответил он. — То, что ты на глазах у всех откровенно флиртуешь со мной. Или то, что на самом деле тебя не заботит, укладываю ли я эту девицу в постель.
— Что-о? — распахнула глаза Зоэ.
— Признайся, Зоэ, ведь тебя нисколько не волнует, со сколькими трактирщицами я спал, — обвинял он. — Тебя волнует, что другие знают. Разве ты не понимаешь, Зоэ, о чем это говорит?
— Это говорит о том, что у меня осталась гордость! — огрызнулась она. — И о том, что я устала от того, что все смотрят на меня с жалостью!
— О, тогда давай поговорим о твоем флирте с сыновьями Уэра! — Он ткнул пальцем в ее сторону. — Или поговорим о Джиме Шенклинге, о том, как ты подставляла под его взгляд свое декольте на обеде в прошлую среду.
— Да как ты смеешь!
— Нет, подожди! — усмехнулся Робин. — Теперь моя очередь! Давай поговорим о тебе и моем брате!
Зоэ отшатнулась. У нее перехватило дыхание.
— Нет? — Робин вопросительно поднял брови, — Язык проглотила?
Но Зоэ лишь молча дрожала, в приступе гнева она обо всем забыла. Забыла, что она самая большая грешница из них всех. Робин может якшаться хоть с полудюжиной девок, но это не сравнится с тем, что совершила она.
И он это знает.
— Да, теперь тебе нечего сказать. — Прищурившись, Робин скрестил руки на груди. — Ты думаешь, я настолько пьян, что не замечаю, как он на тебя смотрит? Как его взгляд следует за тобой из одной комнаты в другую?
— Я… я не знаю, — выговорила Зоэ, давясь словами. — Разве?
— Всегда. — Робин насмешливо вскинул подбородок. — Да, Зоэ, я знаю, что он желает тебя, но он такой правильный, что никогда в этом не признается; Хуже того, ему нужно разобраться с Клер, и все его могущество и деньги не смогут заткнуть этой дряни рот, если она захочет втоптать твое имя в грязь.
— Робин, — пробормотала Зоэ. — Робин, что ты говоришь?
— Я говорю, что, возможно, он и сам был бы не прочь жениться на тебе, если бы не было слишком поздно, — бросил Робин. — Но если он сделает это теперь, Клер увезет ребенка во Францию и позаботится, чтобы весь Мейфэр узнал, что он женится на объедках, оставшихся от брата.
— Объедках? — завопила Зоэ. — Ах ты… осел!
Что-то в ней взорвалось. Она налетела на Робина с кулаками и молотила его по груди, по плечам, до тех пор, пока у нее прическа не рассыпалась, а его шляпа полетела в траву. Он поймал ее кулаки и притянул к себе.
— Стоп, успокойся, мисс Порох!
— Не называй меня так, черт побери! — кричала она, вырываясь. — Мне это смертельно надоело! — К ее стыду, слезы навернулись на глаза.
— Зоэ, Зоэ, — уговаривал Робин, удерживая ее. — Да успокойся ты, черт возьми!
Она с мучительным рыданием прижалась к нему. Страдание смело гнев, обуревавший ее минуту назад.
Господи, как она ухитрилась так низко пасть? Она едва не легла с братом своего жениха, теперь его поколотила и мечтала лишь о том, чтобы земля разверзлась и поглотила ее.
Робин, мягко отстранив, присматривался к ней. Его лицо вдруг побледнело.
— Зоэ, черт возьми, что случилось? — озадаченно прошептал он. — Это… это не мы. Что с нами?
— Робин, я… я… — Шмыгая носом, Зоэ отступила. — Я… не твои объедки.
— Я этого не говорил, — покачал головой Робин. — Я только говорю, что так повернет дело Клер. Стью знает это, и я тоже. Так что все мы будем продолжать нашу историю, нравится нам это или нет.
— Робин. — Она шагнула вперед, сжимая руки. — Ох, Робин. Мы это переживем? Переживем?
Он не выдержал ее взгляда и запустил руку в свои и без того взъерошенные волосы.
— Не знаю, — наконец ответил он. — Что значит «переживем»?
— Н-не могу сказать, — прошептала Зоэ. — Я теперь ничего не понимаю, и меньше всего — тебя.
Робин подошел к дереву и снял с ветки поводья.
— Мы должны спешить, — сказал он лишенным голосом без эмоций. — Нас ждут.
Зоэ, тряхнув головой, двинулась в обратном направлении.
— Нет, я не могу. Пока… не могу. Поезжай. Я пойду пешком.
Он долго смотрел на нее.
— Зоэ, до дома три мили.
— Я… меня это не волнует. — Казалось, все ее тело содрогалось внутри. — Уезжай. Только… оставь меня.
Его лицо исказили непонятные эмоции. Гнев? Досада? Она едва знала… едва беспокоилась об этом. В тот момент Зоэ хотела лишь избавиться от него, от его всевидящих глаз, от истин, которые он высказал.
Последний раз, мрачно взглянув на нее, Робин поставил ногу в стремя, вскочил в седло и дал шпоры лошади. Зоэ смотрела ему вслед, из-под копыт летели грязь и трава, и, наконец, Робин исчез за поворотом. Страшная усталость навалилась на нее.
Во что она превратила свою жизнь? Зоэ думала, что жизнь ее трудна, считала себя самым обиженным и третируемым Божьим созданием. И вдруг поняла, что всю жизнь злилась на судьбу, не задумываясь о пользе своего существования: Действительно, она была озорной и, как порой говорила Труди, испорченной.
Ну и что из того, что она незаконнорожденная? По крайней мере, она любимая дочь очень богатого человека. Есть судьбы гораздо хуже. И внезапно тут, посреди дороги Зоэ поняла, что она была не права. Возможно, следовало послушать отца и унизиться до брака с сэром Эдгаром Хаверфилдом.
Крушение давней дружбы. Страдание того, кого ты любишь. И ужасная боль для человека, который если и думает о ней, то только чтобы выбранить или поцеловать до бесчувствия и тем доказать, какая она скверная. Что по сравнению с этим презрение свекрови? На мгновение Зоэ подумывала броситься в траву и выплакаться. Но что это даст? Подобные спектакли явно ни к чему не приведут. И унижение от вида Робина, целующего Джемайму, в десять раз усилится, вернись она в Грейторп с заплаканными глазами.
Поэтому Зоэ вытащила носовой платок, вытерла нос, поправила шпильки в прическе, нещадно трогая волосы. Расправив плечи, она зашагала к дому, стараясь не думать о словах Робина.
Скорее всего, они ничего не значат. Между Робином и братом всегда было соперничество. Мерсер никогда не желал ее… не в том смысле, который подразумевал Робин.
Но чего Робин не переоценил, так это виконтессу де Шеро и ее злость. Разве не из-за этого угодила Зоэ в заваруху? Как она сказала Федре, это просто злая шутка судьбы, что именно любовница Мерсера…
— Ой!
Зоэ резко дернулась вперед, как-то сумела удержать равновесие и не свалилась на дорогу, но с левой ногой было что-то не так. Она приподняла юбки и посмотрела на ботинок.
Черт побери. Каблука нет!
Оглядевшись, Зоэ увидела на высовывавшемся камешке кусок черной кожи. Выругавшись себе под нос, Зоэ поковыляла назад и схватила его.
Следующие три мили она хромала, левая сторона юбок волочилась по грязи. Зоэ ругалась всю дорогу, вспоминая все скверные слова, которые слышала и значение которых не всегда понимала, пока, наконец, не показался внушительный портик дома.
Распустив ленты шляпы, Зоэ, ковыляя, поднялась по ступенькам, когда лакей распахнул массивную дверь.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Где я могу найти мистера Доналдсона?
— В комнате дворецкого, мисс, — поклонился лакей. — Вниз по лестнице и направо.
Зоэ спустилась в служебные помещения. В коридорах уже пахло обедом. Слуги в белых передниках или элегантных ливреях сновали с подносами, корзинами, грудами белоснежных салфеток. Дверь в кабинет Доналдсона была открыта. Зоэ, постучав по дверному косяку, вошла.
Дворецкий стоял у высокого секретера, откинутая доска открывала ряд ячеек и аккуратные стопки писем. На зеленом сукне лежала открытая шкатулка в форме сердца, обтянутая черной кожей. Когда Доналдсон, повернулся к Зоэ, на его лице появилось выражение, которое почти можно было назвать улыбкой.
— Мисс Армстронг! Добрый день. Чем могу помочь? Зоэ с жалобной улыбкой протянула руку. На ладони лежал грязный каблук с высовывающимися гвоздями.
— А-а! — мягко протянул он.
— Вы же говорили, что если мне что-нибудь понадобится… — поддразнила Зоэ. — Мне очень не хотелось вас беспокоить, но других ботинок у меня нет.
На этот раз Доналдсон действительно улыбнулся, темные глаза заискрились.
— Тогда поищем молоток?
— Спасибо! — ответила Зоэ. — Вы можете прибить каблук?
— Да, ботинки вам еще несколько недель прослужат.
С этими словами он вышел через другую дверь, ведущую в глубины служебных помещений. Зоэ, чтобы отвлечься, бродила по комнате, обставленной дорого, но на грани аскетизма. Открытая шкатулка привлекла ее взгляд. Зоэ потянулась посмотреть, и у нее дыхание перехватило.
Внутри на белом бархате лежала парюра из бриллиантов и изумрудов, равную которой Зоэ не могла припомнить. Изумруды размером с ноготь на ее большом пальце свисали с бриллиантовых серег в оправе из золотого кружева. В ожерелье сверкали девять изумрудов, чем ближе к центру, тем крупнее камень, самый большой был размером с яйцо дрозда. Столь же изысканная брошь и пара браслетов дополняли ансамбль.
Зоэ шумно выдохнула. Любовь к красивым вещам она считала одним из своих многочисленных недостатков. Этой парюре по меньшей мере сто лет, и стоит она целое состояние. С ожерелья свисал крошечный, белый ярлычок, мелкую надпись почти невозможно прочитать.
Зоэ импульсивно приподняла его и повернула к окну. Написано только одно слово: «Шеро».
Зоэ бросила ярлычок, будто бумажку охватило пламя. Значит, Мерсер и его любовница помирились, а если и нет, то такой изысканный подарок, вероятно, уладит дело. Зоэ в замешательстве смотрела в окно невидящими глазами. У нее вдруг затряслись руки.
О Господи, это всего лишь украшения. И всего лишь Мерсер. Нужно радоваться. У Мерсера полно денег, и чем счастливее он будет с Клер, тем легче будет жизнь для всех них. Но когда Доналдсон вернулся, Зоэ все еще стояла у окна и грызла ноготь большого пальца, а ведь когда-то она частенько бранила Федру за эту ужасную привычку.
Зоэ опустила руку и повернулась к дворецкому, изобразив улыбку.