Что-то схватило ее за пятку, и она инстинктивно поняла, что будет дальше. «Позволь мне умереть, Господи, – взмолилась она в отчаянии. – Позволь мне уйти из этой жизни раньше, чем я почувствую боль».
Во сне она всегда была трусихой. И так случилось, что, несмотря на ее мольбы, попытки заключить сделку с безжалостной судьбой оказались тщетными. Она ползком обогнула угол и наткнулась на стену. Тупик.
Они сразу оказались на ней, но кто: люди или собаки, – она точно сказать не могла, да это и не важно: и те и другие были ненасытны.
А потом хлынула кровь.
В холодном поту Эва проснулась. Мышцы свело, сердце стучало как бешеное, но, слава богу, это ее спальня – значит, она в безопасности.
Постепенно дыхание выровнялось, мышцы расслабились, и она осознала весьма прозаическую вещь – переполненный мочевой пузырь. Очень медленно – почему-то каждое движение причиняло боль – она перекатилась на край кровати и встала. Через окно в спальню проникал лунный свет, и она быстро устранила проблему.
После этого ей следовало бы вернуться в постель, но Эва понимала, что уснуть больше не удастся, поэтому надела халат и, не зажигая свечи, направилась в гостиную. Там она опустилась на колени перед камином и поворошила раскаленные угли. Через несколько часов Руфь встанет и разведет огонь, но сейчас будить девушку было совестно: пусть поспит перед очередным тяжелым днем.
Когда огонь наконец разгорелся, Эва встала, зажгла свечу и подошла к столу. Голубка сидела в клетке и спала, спрятав голову под крыло, и эта мирная картина вызвала у девушки слабую улыбку. Она вспомнила, какой вчера испытала шок, увидев пустую клетку: подумала, что случилось худшее.
Слава богу, ничего не произошло. Собака, которую она так боялась, оказалась кроткой как ягненок и даже позволила голубке свободно разгуливать по своему боку. Когда голубке взбрело в голову выклевать крошки из ее шерсти, она и ухом не повела.
Эва долго стояла рядом с клеткой и счастливо улыбалась, а потом решила чем-нибудь заняться – например, нарисовать купидона, приняв за модель Ребекку Мейкпис с очаровательными круглыми щечками и милыми кудряшками.
Сделав набросок, Эва раскрыла акварельные краски, смочила кисть, аккуратно обмакнула в красно-коричневый цвет и приступила к работе.
Время прошло незаметно, и когда Эва в следующий раз подняла голову, сквозь оконные занавески проникал утренний свет. Дав уже успела склевать несколько зернышек на полу своей клетки, а в дверях стоял Жан-Мари с очень серьезной физиономией.
– Ты в порядке, малышка?
– Да, все хорошо.
Эва обмакнула кисть в прелестный небесно-голубой цвет, но тут заметила, что рука ее дрожит, и аккуратно вытерла кисть.
Жан-Мари тоже это заметил, и Эва обратила внимание, что он уже очень давно не был таким грустным.
– Я… мне снился сон, – сказала она, не глядя на него.
Она слышала, как он прошел в гостиную.
– Надеюсь, хороший? Не о том ли симпатичном владельце парка? А может, наоборот, он сделал что-то неприемлемое?
– Нет-нет, что ты! – Она удивленно подняла голову. – Аса Мейкпис настоящий джентльмен.
Ну, может, не совсем… но во всяком случае он не сделал ей ничего плохого. А ведь именно это имел в виду Жан-Мари, не так ли?
– Тогда в чем же дело, милая? – спросил участливо он. – Тебе не снились кошмары уже по меньшей мере три года.
– Ты ведешь счет моим кошмарам? – удивилась Эва.
– В том числе.
Вдруг ее осенило. Она нахмурилась и посмотрела на опаловое колечко на пальце.
– Ты сообщал Вэлу о моих кошмарах?
Он пожал плечами, но взгляд его был тяжелым.
– Это тоже моя обязанность.
Эва отвела глаза, почувствовав себя обиженной.
– То есть герцог думает, что его сестра сошла с ума?
– Вовсе нет: просто знает, что ты порой плохо себя чувствует или боишься. Герцог, может быть, это и не показывает, но очень беспокоится о тебе и хочет, чтобы ты была счастлива.
Счастлива, она? Разве это возможно?
Эва закрыла глаза. Как же она устала, смертельно устала бояться.
Ощутив вдруг внезапный прилив энергии, она резко встала.
– Давай отправимся в «Хартс-Фолли». Я еще не закончила проверку счетов, а Виолетта сказала, что сегодня будет репетировать. Арию Ла Венециано нельзя пропустить.
На черном лице появилась широкая белозубая улыбка.
– Согласен! Лично я не пропустил бы ее за все сокровища мира.
Эва тоже улыбнулась.
– Тогда я пойду мыться и одеваться.
Так и получилось, что Эва и Жан-Мари приехали в театр почти раньше всех. У задней калитки они встретили охранника, и еще двух – у дверей театра. Их поставили после обрушения сцены. Войдя внутрь, Эва с удивлением увидела мистера Фогеля и архитектора Маклиша, которые о чем-то шептались.
Они быстро разошлись, едва завидев ее, причем Маклиш приветливо поздоровался, а Фогель лишь коротко кивнул.
Еще через несколько минут Эва, к своему неудовольствию, обнаружила, что Аса не запер дверь кабинета.
– Зачем, – возмутилась она, – ставить на дверь замок, если им не пользоваться?
Следовавший за ней Жан-Мари фыркнул и, поставив клетку с голубкой на стол, спросил:
– Принести воды для чая?
– О да, пожалуйста! – сказала Эва, усаживаясь за стол. – И выясни, здесь ли Элф. Мне бы хотелось услышать, что ему удалось узнать.
Как только дверь закрылась, она наклонилась к собаке.
– Ты выглядишь гораздо лучше. Хорошо, что Жан-Мари сумел вывести тебя на улицу и как следует отмыть.
Пес попытался встать, но Эва быстро проговорила:
– Нет-нет, лежи! Тебе еще рано ходить.
Мастиф все же поднялся и, спотыкаясь, направился к ней.
– Не подходи, пожалуйста! – взмолилась Эва, заслоняясь от пса руками, но он то ли не знал такой команды, то ли проигнорировал ее.
Эва дико оглядывалась на закрытую дверь в надежде увидеть Жана-Мари и упустила момент, когда собака неровными шагами подошла к ней вплотную и положила голову на колени.
– Ой, мама! – воскликнула Эва, понятия не имея, что делать.
Собака смотрела на нее большими карими глазами, сморщив лоб, словно ее что-то беспокоило. Огромные собачьи брыли растеклись по ее коленям, как толстая черная юбка, шевелились треугольные уши.
Эва неуверенно положила ладонь на голову пса, тот зевнул и завилял хвостом. Боже, да это же совершенно очаровательное существо!
Когда Аса чуть позже вошел в кабинет, ему показалось, что он ошибся дверью: мисс Динвуди сидела на куче тряпья и что-то шептала собаке, лежавшей рядом, и гладила ее косматую голову, которую держала на коленях.
Пес смотрел на нее такими преданными глазами, словно это его личная богиня. Оставалось надеяться, что у него самого не такое же выражение, довольно глупое кстати.
Вошел Жан-Мари с чайником, и Аса спросил:
– Что-то произошло?
– Что вы имеете в виду? – не понял Жан-Мари.
Аса бросил на него выразительный взгляд и указал на Эву с собакой.
– Еще пару дней назад мисс Динвуди едва не лишилась чувств при виде собаки, вчера не прикоснулась к псу, несмотря на то, что голубка разгуливала по нему и бояться было нечего, а сегодня утром сама гладит пса как ни в чем не бывало. Что-то должно было случиться, не иначе.
– Генри сам подошел и положил голову мне на колени, – тихо сказала Эва. – Это очень умный пес.
Аса застыл от неожиданности, пытаясь переварить новую информацию.
– Генри?
– Мне всегда нравилось это имя, – задумчиво проговорила Эва. – Оно кажется очень добрым, вы не находите?
– Ну… – не очень уверенно начал Аса, поскольку единственным Генри, которого он знал, был маленький мальчик, обожавший кидать камни в воробьев и ковырять в носу, но Жан-Мари весьма чувствительно ткнул его локтем в бок, и он сразу согласился.
– Конечно, малышка, – проворковал Жан-Мари. – Генри – отличное имя.
– Я тоже думаю, что для пса оно подходит идеально, – пробормотал Аса, потирая ребра.
Она подняла голову, и на ее лице расцвела улыбка. Аса же замер, почувствовав, как у него вскипает кровь. Нет, Эву Динвуди трудно назвать хорошенькой, но было в ней что-то неизъяснимо привлекательное и притягательное, и среди прочего – открытость, которая важнее симметричных черт лица, красоты волос или глаз. Это интригует, завораживает.
А когда она улыбается – вот как сейчас – от радости и счастья, пребывая в мире с собой и со всем миром, то лучится.
Аса закашлялся и отвернулся, поскольку был абсолютно потрясен. Как он мог так сильно ошибаться: в чем-то или в ком-то?
Раздался стук в дверь, и на пороге появился Элф.
– Вы хотели меня видеть, мисс?
Эва посмотрела на мальчика.
– Да, если тебе есть что сказать.
Аса вздрогнул.
– О чем речь?
Эва пожала плечами.
– Я просила Элфа попытаться выяснить, кто устроил обрушение сцены.
– Разумно, тем более что на ребенка мало кто обращает внимание.
Эва слегка порозовела от его похвалы.
– Итак, Элф?
– Есть кое-что, мисс, – сказал мальчик. – Говорят, что пропал один из садовников, Ивз: после случившегося не вышел на работу. Я поспрашивал, и оказалось, что никто его толком не знает, ну или просто не захотели о нем говорить.
– Ну и что здесь такого? – удивилась Эва.
Элф ухмыльнулся.
– Дело в том, как я слышал, что одна из танцовщиц видела этого Ивза в театре на прошлой неделе. Ее удивило: садовник – и в театре. Ну, она и спросила, что он здесь забыл. Ивз сказал, что очень любит музыку. И все бы ничего, да только музыканты в тот день не играли.
– Почему не сообщили мне? – возмутился Аса.
Элф пожал плечами.
– Танцовщица не придала этому значения, да и не спрашивал никто.
– А ты сам не пожелал сказать людям, что сцена обвалилась не сама по себе, – заметила Эва, – поэтому ни у кого не возникло причин докладывать тебе о чем-то необычном.
– Проклятье! – воскликнул Аса. – Ты права. Сейчас же пошлю людей выяснить, что возможно, об этом садовнике Ивзе.