Почему никто в Россдейле не мог ей это сказать? Или все считают, что смерть Эллы была трагической случайностью? Брук по-прежнему не смела расспросить Доминика.
Вчера вечером, когда они снова вместе ужинали, Брук солгала, сказав, что у нее болит ухо, и она плохо слышит. Это помогло ей не реагировать на его уколы. В последующие два дня он вообще с ней не разговаривал, то ли отчаявшись разозлить ее настолько, чтобы она уехала, то ли ожидая, когда пройдет ее «глухота». Сначала она наслаждалась покоем. Но быстро поняла, что такая тактика никуда ее не приведет. Жар и воспаление прошли, рана Доминика заживала, и у нее больше не было причин входить в его комнату.
Теперь, закончив читать дневник, Брук осознала, что вопросов стало еще больше. Что все-таки случилось с Эллой?
Она решила, что на следующее же утро ее ухо перестанет болеть.
Глава 21
– Вот почему ты послал меня с этим поручением! – Войдя в комнату Доминика и увидев, что тот стоит у окна, Гейбриел пришел в ярость. – Для того, чтобы снова мог беспрепятственно вскочить с постели?
– Ниоткуда я не вскакивал, – бросил Доминик, даже не оглянувшись, а затем продемонстрировал трость, с помощью которой добрался до окна. – Кое-как доковылял, опираясь вот на это.
– Все же…
– Если не считать ранения, со мной ничего плохого не случилось. Жар спал несколько дней назад, и никакой красноты вокруг раны не осталось.
– Это хорошие новости, – кивнул Гейбриел, тоже подходя к окну. – Я дам знать мисс Уичвей…
– Не дашь.
– Но это позволит мне пригласить ее на свидание…
Доминик, наконец, повернулся к нему.
– С чего это вдруг ты хочешь…
Он осекся. Выражение лица Гейбриела было достаточно красноречивым.
Доминик закатил глаза:
– Ты не заметил, что она слишком стара для тебя?
– Ничего подобного.
Доминик хмыкнул.
Эти женщины перевернули вверх дном все его хозяйство, околдовали кухарку и лучшего друга. Даже его застенчивый камердинер в последние пять дней улыбался больше, чем за все то время, что Доминик его знал. А Вулф ни разу даже не залаял на Брук и ее горничную, хотя не любил чужих. Будь Доминик суеверным, посчитал бы этих женщин ведьмами.
Но сейчас младшая сидела на скамье под серебристой ивой и читала в тени, надежно защищенная от заливавшего парк солнца. Ее длинные черные волосы больше не были связаны на затылке, а свободно лежали на узких плечах. Как всякая молодая девушка, она вовсе не заботилась о своей внешности, когда считала, что вокруг никого нет и никто ее не видит.
У нее полные губы, отметил он, и, похоже, она в задумчивости прикусила нижнюю. Он уже видел подобный жест трижды с тех пор, как она приехала сюда, и это каждый раз притягивало его взгляд. Черт возьми, да он считает, сколько раз она прикусила губу?!
И глаза у нее завораживающие, светло-зеленые, как трава, поблескивающая капельками росы. Слегка загорелая кожа, по-видимому, она много времени проводит на свежем воздухе. Как это не похоже на истинных леди!
Ей следовало быть бледной, как нынче было в моде у высшего света. Другие леди, конечно, тоже ездили верхом и гуляли, но только в шляпах с вуалями и с зонтиками, чтобы защитить от солнца нежную кожу. Ей следовало быть скромной, а не дерзкой. Ей следовало сжиматься от стыда, входя в спальню мужчины, но он ни разу не заметил краски на ее щеках. Вначале она делала вид, будто запугана, но уже вскоре прекратила притворяться.
А ведь она тоненькая, как веточка, чуть выше большинства женщин, и при этом у нее полные груди, которые она продемонстрировала, надев это желтое платье… господи. Как он это вынес?!
Она выглядела так… что он испытывал нечто, вроде удара в солнечное сплетение. Нежданная. Нежеланная. И почему она не выбежала из комнаты с плачем и криками, когда он ее поцеловал?
Не стоило снова думать о его тогдашней неудаче, но ее реакция на поцелуй предполагала, что она не девственница. Неужели так же распутна, как брат?
По словам прислуги, она последние несколько дней скрывалась в своей комнате. Он решил, что всему причиной больные уши, и все же не было похоже, что девушка нездорова. Находясь у него, она быстро передвигалась из комнаты в комнату и накладывала мазь так же споро, как обычно. Правда, при этом предпочитала помалкивать. Мало того, казалась очень задумчивой.
А Доминик слишком часто повторял себе, что нужно продолжать изводить Брук насмешками. Вчера они едва перемолвились двумя словами и молчание ему не понравилось.
– Она тебе уже нравится? – спросил Гейбриел, проследив за взглядом друга и, по-видимому, угадав его мысли.
Прежде чем ответить, Доминик оглядел пастбища.
– Как проказа, – буркнул он.
Гейбриел покачал головой.
Вот и хорошо. Не хватало еще, чтобы Гейб снова стал петь ей дифирамбы!
– Думаю, Георг не знает, кого именно сюда прислал или добавил ее к общему счету. Наш принц ведет жизнь, полную разврата, распутства и безумных выходок. Его любовниц не пересчитать. И, несмотря на это, он не одобряет дуэли? Кто-то насоветовал ему этот план. Хотелось бы знать, кого за это благодарить.
– Желаешь узнать, кого следующего вызвать на дуэль? – ухмыльнулся Гейбриел.
Доминик не ответил. Ему хотелось снова взглянуть на парк, поэтому он сосредоточил внимание на пастбище и заметил:
– Ройяла нужно прогулять.
– Не смотри на меня. Ты знаешь, что мой дядя тоже его боится.
– Мне нанять жокея? – спросил Доминик. – Найди того, кто готов на нем проехаться.
– Он не нуждается в дополнительной тренировке! Поскольку с самым угрожающим видом галопирует вокруг каждого, кто приходит на пастбище.
– Да неужели? – хмыкнул Доминик.
– Особенно он гарцует при виде новой кобылки. Старается всячески себя показать, – добавил Гейбриел.
– Какой новой кобылы?
– Той, что принадлежит леди Уитворт.
Как! Она привела с собой лошадь? Значит, точно собиралась остаться. Явилась сюда, понятия не имея, что здесь найдет, и все же была готова остаться и выйти замуж, независимо ни от чего, или пробыть здесь достаточно долго, чтобы его убить.
Он думал об этом, по крайней мере в первый день, когда она предложила помочь. Ей было совершенно ни к чему это делать, ведь он пытался убить ее брата. Абсолютно нелогично. Как нелогично и то, что она пытается смириться с мыслью о замужестве, хотя Роберт Уитворт – его смертельный враг. И не важно, что у них нет выбора. Она должна быть так же взбешена вмешательством регента, как и он сам, а не дарить ему улыбки и не предлагать абсурдные перемирия. И все же она разыгрывает ангела милосердия, хотя совершенно не обязана это делать. По какой-то другой причине?
Правда, держалась Брук не как ее злобный братец, но с Роберта вполне станется вынудить сестру вести более тонкую игру. Вина Уитвортов будет слишком очевидна, если она убьет Доминика сразу. Возможно, Роберт посоветовал сестре притвориться заботливой невестой, чтобы никто не заподозрил ее в отравлении мужа, как только они поженятся.
Он не сомневался, что она сказала правду только однажды, когда призналась, что больше привыкла скрывать, чем показывать свои чувства. Так что она вполне может оказаться лгуньей. В любом случае он будет глупцом, если поверит хотя бы одному ее слову или поступку, не узнав, что они с ее братцем задумали.
Роберт Уитворт – развратный негодяй без совести и чести, а его сестра росла с ним. Эту дурацкую сказку, которую она сплела о побоях Роберта, они, возможно, сочинили вместе. И изобрели план, как избавить ее от нежеланного брака и спокойно выдать замуж за другого. При этом метят они наверняка высоко. В этом году Брук должны были представить обществу. Надо думать, ее семья надеялась, что она составит куда более выгодную партию.
Доминик невольно взглянул на нее, и как раз вовремя, чтобы заметить, как она отложила книгу и вошла в зеленевший недалеко от ивы лабиринт.
Он посмотрел на настенные часы, чтобы определить, сколько времени ей потребуется, чтобы повернуть назад или безнадежно заблудиться, как случилось с Эллой, когда она впервые пыталась найти выход. В центре лабиринта стояла деревянная скамья. Позже Элла вырезала на ней два слова «я выиграла» и подначила его бегать наперегонки в центре лабиринта, чтобы показать ему свою резвость.
Они с сестрой в тот день приятно провели время в разговорах, делились друг с другом секретами. Он сказал, что тревожится за своего друга Бентона, который после окончания школы слишком увлекся карточными играми. Она призналась, что несколько лет назад решила выйти за Бентона, но сейчас передумала.
Они долго смеялись.
Он был удивлен, что способен вспоминать это, не приходя в ярость. Неужели прошло достаточно времени, чтобы теплые воспоминания об Элле не перемежались с мыслями о человеке, погубившем ее жизнь? На этот раз он думал о сестре этого человека.
Доминик снова глянул на часы. Прошло четверть часа. Он уже хотел приказать Гейбу идти спасать девчонку Уитворт, когда та вышла из лабиринта, снова села на скамейку и принялась читать.
Он был раздражен, очевидно, потому, что она вышла из лабиринта куда быстрее, чем он, когда оказался там впервые.
Доминик злобно фыркнул.
И вообще, читает ли она? Скорее всего, что-то замышляет.
Он не мог отрицать, что считал ядом зелье, которое она предлагала ему в первый вечер.
Яд – оружие женское, и его трудно определить, если действовать правильно, но теперь нужно признать, что его подозрения были ошибочны. Тем не менее, когда он смотрел на читающую в парке девушку, казавшуюся такой невинной и красивой, он постоянно напоминал себе, что внешность может быть обманчива. И ему следовало заставить ее саму выпить это зелье. Интересно, согласилась бы она?
Расстроенный собственной несообразительностью, возвращаясь в постель, Доминик забыл о необходимости беречь ногу. Поняв, что рана почти не болит, он разозлился еще больше. Потому что это она сумела так быстро его исцелить, но будь он проклят, если поблагодарит ее за это.