– Я…
Харриет прижала палец к губам Брук.
– Пожалуйста, не отрицай ничего, пока я не закончу говорить. Роберт ревновал тебя с самого твоего рождения. Слишком сильно ревновал. Не знаю, почему он не перерос эту ревность. Я уделяла ему столько же внимания, сколько тебе, но он не хотел ни с кем меня делить. Я не знала, что он делал, когда прокрадывался по ночам в твою комнату. Увидев твои синяки, Алфрида все мне рассказала. Я попыталась уговорить Томаса отослать Роберта, но он не согласился. Поэтому я намеренно отдалилась от тебя, чтобы защитить. А он… всегда маячил поблизости, наблюдал, подслушивал, словно пытался поймать меня на лжи. Я ненавидела ситуацию, в которую попала. Не представляешь, как трудно мне было изображать безразличие в то время, как я слишком тебя любила!
– Ты могла все мне объяснить.
– Когда? Как? Ты все еще была ребенком. Слишком порывистой и искренней. Я боялась, что, если ты поцелуешь или обнимешь меня в присутствии Роберта, он обозлится еще больше и покалечит или убьет тебя. Я не могла так рисковать. Но я была с тобой, когда их не было рядом. Ты, конечно, помнишь это.
– Я помню только, как меня отталкивали.
– Неужели сейчас уже слишком поздно? – спросила Харриет со слезами на глазах.
Брук не верила себе. Неужели это она утешает мать в такой день? Но все, что ей было по-настоящему нужно услышать, – эти три простых слова. Поразительно, как быстро они способны исцелить застарелую боль!
Улыбнувшись, она обняла мать:
– Никогда не поздно.
Ничто не имело значения теперь, когда Брук поняла причины прошлых поступков и поведения матери. Харриет не хотела, чтобы дочь обедала со всеми за столом, чтобы защитить ее от резкости и недоброго внимания Томаса. В отсутствие Брук жертвой резкости отца становился Роберт. Временами Харриет так яростно сражалась с Томасом, что он даже бил ее, но когда он однажды ударил Брук, Харриет поняла: нужно убедить мужа, что она на его стороне, и придумала способ держать дочь подальше от него. Алфрида каждый день рассказывала ей обо всем, что сделала или выучила Брук. Они действительно стали хорошими друзьями.
– Я так ждала твоего лондонского сезона и того момента, когда ты навсегда избавишься от Томаса! Надеялась, что это произойдет прежде, чем он поймет, какое ты сокровище, и сам найдет тебе жениха, которого ты возненавидишь еще больше, чем отца. Когда же мы получили указ регента, я надеялась, что ты будешь счастлива с лордом Вулфом. Думала, что ему следует встать на колени перед принцем и поблагодарить его за то, что отдал ему тебя. Я даже смеялась, представляя это. Но оказалось, что он глупец, который предпочел месть своему счастью. Так тому и быть. Мы найдем тебе прекрасного человека, чтобы ты перестала думать о волке.
Если бы только это было возможно! Может, в следующем веке. Но попытаться стоит.
– О, Алфрида наконец ушла, – заметила Харриет, вставая. – Пойдем, я помогу тебе распаковать вещи. Надеюсь, комната тебе понравится. Я велела заново обставить ее к твоему сезону.
Харриет принялась открывать сундуки и носить груды одежды к красивому резному бюро. Брук задалась вопросом, распаковала ли мать в жизни хотя бы один сундук? Она неохотно встала, чтобы помочь.
Слишком много всего случилось в этот день. Сколько она узнала! Узнала причины притворного безразличия матери. Поняла степень ненависти Анны Вулф. Увидела, с каким облегчением избавился от нее Доминик, хотя это стоило ему угольных шахт! Возможно, как только Брук вышла из комнаты, он поблагодарил мать, сделавшую то, о чем он и не подумал. Подкупившую регента, чтобы тот отступился. Почему он не догадался до этого сам? Или догадался?
– Зачем тебе нужна эта старая безделушка? – спросила Харриет, одним легким движением руки развернув веер, и улыбнулась, когда из него выпала бумажка. – Прячешь любовные письма?
– Нет, это не мой веер. Он принадлежал Элоизе Вулф, – удивленно протянула Брук. – Мне следовало бы вернуть его Доминику.
– Бедная девочка, – вздохнула Харриет, поднимая бумажку и кладя ее вместе с веером на туалетный столик. – Нужно рассказать Томасу о том, что ты открыла мне прошлой ночью. Пусть я люблю сына, потому что он мой сын, но мне не нравится, каким он стал, и к тому же он замышляет убийство…
– Не говори ничего, – перебила Брук и с трудом выдавила: – Я была очень зла, когда сказала это. Я рассердилась, потому что Роберт отдал мне пузырек. Я только предположила, что это яд, хотя он все отрицал, и даже не проверила, и сразу выбросила, поэтому не знаю точно, что там было. Если его лишат наследства, я и слезинки не пролью, но его нельзя обвинить в чем-то худшем, чем совращение невинных девушек, а об этом отец уже знает. Очевидно, Роберт перестал этим заниматься после предупреждения Томаса. Кроме того, Доминик подпишет обещание оставить его в покое. Так что всему этому положен конец.
– Я все равно на всякий случай буду за ним следить. Не впервые приходится это делать.
Глава 50
Они съели вместе обед, а потом и ужин. Брук начинала думать, что Харриет не оставит ее одну в этот день. Впрочем, она не возражала. Она давно привыкла к непрестанной болтовне матери, но сегодня эта болтовня не казалась ей такой нервной, как она помнила с детства. Сегодня Харриет просто пыталась отвлечь Брук от мыслей о Доминике. И у нее неплохо получалось.
– Твой отец хотел бы поговорить с тобой, произнести что-то вроде официальной речи, ведь у тебя начинается сезон.
– Предпочла бы этого избежать.
– Не сегодня, конечно, – согласилась Харриет. – Я объяснила, что ты расстроена. Ему не слишком это понравилось. Но может, как-нибудь на этой неделе? Иначе он спустится вниз, чтобы посмотреть, кого ты принимаешь.
– Я никого не принимаю.
– Станешь принимать. Я ответила согласием на все полученные мной приглашения, а их будет еще больше после того, как все узнают, что теперь ты дебютантка.
– Не усердствуй, – предупредила Алфрида. – Ей нужно время, чтобы свыкнуться с тем фактом, что волк позволил ей уйти.
– Вздор, – отмахнулась Харриет. – Ей следует отвлечься, чтобы у нее не оставалось времени думать об этом…
– Дайте ему неделю, и он будет отираться у твоей двери, – перебила Алфрида.
Она дала ему две недели, две очень насыщенные недели. Но не видела Доминика ни на одном балу, куда возила ее Харриет, и наконец, узнала причину от его друга Арчера. Оказалось, что он вернулся в Россдейл почти сразу же после… после того, как помолвка была разорвана. Его отъезд из Лондона и очевидный отказ от нее еще больше опечалил Брук. Ей тоже хотелось бы оказаться в Россдейле. У нее сохранилось столько прекрасных воспоминаний о пребывании в этой дикой, прекрасной северной земле. Она с такой радостью узнавала Доминика, мчалась на Ребел по пустошам, общалась со Сторм! Сколько раз может разбиться одно сердце?
Но мать делала все, чтобы заставить дочь забыть. Брук была окружена поклонниками, и они уж точно осаждали ее дверь. Она действительно имела такой успех, как предсказывала Харриет.
И вот уже целую неделю ей удавалось избегать беседы с отцом. Она проходила на цыпочках мимо его двери, – почему она всегда открыта? – или пробегала, когда слышала, что он говорит со слугой. Но наконец однажды он выкрикнул ее имя, вынудив войти в комнату.
Томас все еще не оправился после поездки в Лондон, а Брук не собиралась лечить его больные суставы, удерживавшие его в постели, особенно сейчас, зная, как не любит его мать. Когда она предложила помочь отцу, мать покачала головой и спросила:
– Ты же не хочешь, чтобы он спустился вниз и распугал твоих поклонников?
Может, она и хотела. Потому что поклонники ее не интересовали.
– У тебя есть уже какие-то имена? – требовательно спросил Томас, когда она подошла к его кровати.
– Имена?
– Твоя мать заверила, что если предоставить это тебе, ты сделаешь лучшую партию, чем та, о которой смогу договориться я. Так расскажи, кого ты считаешь своим возможным мужем, и не медли, потому что мне не терпится это услышать.
Брук не помнила ни единого имени, потому что не была готова к этому дебюту, не могла перестать думать о Доминике и все еще с трудом сдерживала слезы. Поэтому она назвала единственное имя, которое могла вспомнить, хотя видела Арчера всего один раз, если не считать бала, на котором была с Домиником.
– Арчер Гамильтон.
– В самом деле? – удивился Томас. – Я знаю маркиза Гамильтона, и мы члены одного клуба. Хороший род, влиятельный. Богатый. Его сын – вполне подходящая партия, хотя и не получит титула. Кто еще?
Пришлось изобрести еще несколько имен, услышав которые, отец заявил, что понятия не имеет, кто это, и приказал дочери держаться щенка Гамильтонов.
Она заверила, что так и сделает, хотя и не думала послушаться. Но нужно же было как-то выбраться из этой комнаты! К тому же у нее на уме было совершенно другое. Особенно после того, как она прочитала спрятанное письмо Эллы.
А когда Брук несколько дней спустя получила подарок от Доминика, ее слезы высохли.
В прилагающейся к нему записке было всего три слова: «С днем рождения». Ни приветствия, ни пожеланий, ни подписи. Но только Доминик мог купить для нее миниатюру в медальоне и наверняка сделал это до намечавшейся свадьбы. И приказал доставить ей, прежде чем покинул город. Внутри медальона находилось крохотное изображение белой собаки… или волка. Сторм. Неужели он послал это ей вместо того, чтобы просто выбросить?
Именно в этот момент Брук решила снова завоевать его, найдя доказательство того, что Элла вовсе не собиралась умереть, прежде чем родит ребенка. Если мать прекратит принимать приглашения, хотя бы ненадолго, чтобы она смогла…
– Ты вовсе не веселишься, верно? – спросила Харриет в ночь второго бала Брук.
– Не слишком, – вздохнула та. – Знаю, что нужно продолжать жить, как мы планировали, но слишком много всего случилось и…
– Господи, только не плачь! – попросила Харриет и быстро вывела дочь на широкую террасу, где почти никого не было. – Все, что ты испытываешь сейчас, пройдет, обещаю! Я так надеялась, что все эти развлечения помогут тебе успокоиться! Другой мужчина мог бы заставить тебя забыть об