Как это случилось? Почему за последние годы число послеоперационных гнойных осложнений во всем мире снова возросло?
Микробы, как и все живые организмы, приспосабливаются к окружающей среде. После некоторых изменений в обмене веществ, после каких-то количественных накоплений микроб перестает реагировать на препарат или антибиотик, ставший для него привычной средой. Микроб приспособился к новой среде и изменился качественно: он стал устойчивым к лекарству. Это новое качество передается микробом по наследству. Оно может развиться в организме человека, пораженном поначалу чувствительными к лекарству бактериями, в процессе лечения. Уцелевшие и давшие потомство микроорганизмы, условно говоря, «иммунны» к данному целебному веществу. Когда такие «иммунные» микробы попадают к другому человеку, лекарство уже неспособно излечить его.
Более того — микробы и сами болеют: их заражают вирусы; и вирусы оказались переносчиками «иммунности» от одного вида микробов к другому. Таким образом, круг замкнулся: любой микроорганизм, существующий в природе, может стать устойчивым к препарату, независимо от того, подвергался ли этот вид воздействию данного лекарства, и независимо от того, попали ли представители этого вида когда бы то ни было в человеческий организм.
И еще того хуже — иммунологи установили, что большие дозы антибиотиков тормозят развитие защитных реакций организма. Значит, наряду с возникновением «иммунных» к антибиотикам микробов, «возникают» и резко ослабленные в борьбе с ними люди (в том случае, когда врачи вынуждены применять массированные дозы лекарства).
Особенно зловредным оказался стафилококк — чаще всего именно он заражает послеоперационные раны, вызывая в них нагноение, именно против него труднее всего подобрать «подходящий» антибиотик. Стафилококк взял в осаду хирургические отделения и больницы, отодвинув на второй план всю другую микрофлору.
Ученые продолжают создавать все новые и новые антибиотики, способные наносить в малых дозах наибольший вред микробам, охватывать наиболее широкий круг их разновидностей и причинять наименьший вред человеку. Так возникли синтетические и полусинтетические антибиотики, пока наиболее эффективные и наименее токсичные. Дополненные ферментативными препаратами, они ускоряют заживление ран и уничтожают поколения «нечувствительных» микробов.
Хирургия успешно осваивает и новый метод борьбы с инфекцией — гипербарическую оксигенацию. Этот сугубо научный термин означает насыщение организма кислородом в условиях повышенного давления. Операции делают в специальных барокамерах, и повышенное содержание кислорода в тканях подавляет развитие раневой инфекции. Особенно поразительный эффект получается при лечении газовой гангрены — грозного заболевания, вызываемого анаэробными микроорганизмами: инфекция отступает буквально на глазах врача, в момент проведения лечебного сеанса. Тяжелейшие послеоперационные больные быстро выздоравливают.
В августе 1971 года в Москве проходил XXIV конгресс Международного общества хирургов. Одним из центральных вопросов программы конгресса была борьба с инфекцией в хирургии. Надо думать, и в этой борьбе наука выйдет победительницей.
Глава 6 Все началось с головы
Год 1928. Небольшая комната физического факультета Московского университета. За стеной заседает Всесоюзный съезд физиологов. А в маленькой комнате-лаборатории идет необычный опыт.
Опыт упорно не удается вот уже пятый день, и это странно, потому что в предыдущие четыре года сложный эксперимент проходил успешно.
Сергей Сергеевич Брюхоненко — физиолог и изобретатель, доктор медицинских наук, человек многосторонне одаренный, недоумевает: что бы это могло значить?
В последний день съезда, когда до конца заседаний осталось всего несколько часов, профессора Брюхоненко внезапно осенило: все дело в препарате, замедляющем свертывание крови!
— Вот что, — сказал он своим сотрудникам, — нужно срочно раздобыть наганол! Может быть, осталась хоть одна ампула на складе…
Сергею Сергеевичу повезло — как раз одна-единственная ампула и оставалась на складе. Последний опыт быстро пошел на лад, все дело действительно было в наганоле (препарате, созданном самим же Брюхоненко). Профессор кивнул, кто-то из сотрудников выбежал в дверь, за которой в большой аудитории шло последнее заседание съезда физиологов.
Председательствовал академик Л. А. Орбелли. Сотрудник Брюхоненко пробрался к нему и шепнул на ухо два слова. Извинившись перед докладчиком, выступавшим в эту минуту, Леон Абгарович объявил, что сейчас будет продемонстрирован опыт, показ которого, по техническим причинам, не терпит отлагательства.
На сцену по рельсам выехал небольшой стол: на столе стояло белое фаянсовое блюдо, а на блюде лежала… живая голова собаки.
Голова сохраняла живой блеск глаз и, будто беззвучно лая на толпу обступивших ее людей, скалила зубы; моргала, когда кто-то дунул ей в глаза; голова проглотила кусок сыра, сунутого ей в рот, и облизнулась, когда ей смазали чем-то едким губы.
По всем законам природы изолированной от туловища голове положено было быть мертвой, однако она жила. Уникальный и поразительный эксперимент продолжался несколько минут. Вклад, который внес С. С. Брюхоненко этим экспериментом в науку, поражает мир до сих пор.
Голова, принадлежавшая некогда собаке, продолжала жить на блюде исключительно потому, что в ней непрерывно и деятельно поддерживалось искусственное кровообращение. Оно осуществлялось механическим путем, при помощи сконструированного доктором Брюхоненко прибора, автоматически приводимого в движение электричеством. Резиновые трубки соединяли голову с прибором, который нагнетал кровь в артерии и отсасывал ее из вен.
Свое первое в мире механическое сердце Сергей Сергеевич назвал «автожектором».
Зачем он его создал, если существует самой природой сотворенное сердце — идеальный нагнетательный насос, совершающий гигантскую работу (по сугубо средним цифрам, равную 20 тысячам килограммометров в сутки) и обладающий поразительной способностью самостоятельно ритмически сокращаться?
При всем своем совершенстве этот насос, к великому сожалению человечества, очень часто приходит в негодность, значительно чаще изнашивается, чем остальные органы, и значительно чаще, чем все прочие заболевания, болезни сердца приводят к смерти. Борьба с болезнями сердца, с износом сердечной мышцы и сосудов считается в современной медицине проблемой номер один. Вот в этой борьбе, с тех пор как сердце стало доступным для хирургов органом, неоценимую помощь оказывает искусственное механическое кровообращение.
Точнее, сердце никогда не стало бы в такой степени доступным для хирургического лечения, если бы не изобретение Брюхоненко.
О том, как хирург лечит сердце, я расскажу в другой главе.
Но автожектор Брюхоненко, модернизированный за долгие годы и у нас, и за рубежом и называемый теперь АИК (аппарат искусственного кровообращения), сыграл огромную роль и в другом направлении медицинской науки — в пересадке органов.
Чтобы восстанавливать утраченные органы или заменять их другими, требуется по крайней мере три, если можно так выразиться, умения: умение сохранять какое-то время жизнеспособность изолированных органов; вновь приживлять их к родному организму; пересаживать от одного организма к другому.
Оживление изолированной головы доказало, что даже мозг при правильном кровообращении способен пережить своего хозяина и по-прежнему выполнять некоторые функции. В разные времена и в разных концах земного шара пытались ученые реализовать идею французского физиолога Легаллуа, высказанную им еще в 1812 году. Но все их попытки сохранить жизнеспособность отделенной от туловища головы применительно к теплокровным животным кончались неудачей.
Сергей Сергеевич Брюхоненко первоначально ставил перед собой совсем иную, довольно скромную цель: он хотел выяснить, чем вызывается тяжелое лихорадочное состояние сыпнотифозных больных, какие вещества выделяются при этом в кровь и как они влияют на терморегулирующий центр в головном мозге. Для того чтобы избежать влияния на мозг всего сложного организма животного, он решил отделить голову от туловища, поддерживая в ней искусственное кровообращение, и вводить в сосуды мозга некое вещество, которое, по его мнению, вызывало лихорадку. Только в 1924 году профессору Брюхоненко удалось сконструировать свой автожектор и вместе с известным физиологом С. И. Чечулиным благополучно провести первые опыты с головой собаки. Демонстрация опыта на Всесоюзном съезде физиологов привлекла внимание к автожектору Брюхоненко ученых всего мира.
Судьба аппарата вышла далеко за пределы первоначального замысла изобретателя.
В лаборатории американского биолога Алексиса Карреля в сосуде со специальной питательной жидкостью жил кусочек ткани. Его извлекли в 1912 году из того места куриного зародыша, где у будущего цыпленка развивалось сердце. Давным-давно естественной смертью умерла мать этого невылупившегося цыпленка, давным-давно перестали биться сердца его многочисленных братьев и сестер и их еще более многочисленных потомков. А кусочек ткани, извлеченный из цыплячьего сердца, «прожил» более тридцати лет!
В 1902 году русский физиолог А. А. Кулябко впервые в истории оживил сердце ребенка через 20 часов после его смерти. Он подключил к сердцу несложный приборчик, с помощью которого через сосуды пропускался солевой раствор, сходный по своим свойствам с кровью. И сердце, извлеченное из трупа, ритмично забилось.
Так были заложены основы науки об оживлении изолированных органов. Профессор Кулябко оживлял сердца кроликов через 5 и даже 7 суток и пришел к выводу: не только во всем организме, но и в отдельных его частях наступление смерти происходит с такой постепенностью, что трудно уловить мгновение, когда кончается жизнь и наступает смерть и когда возврат из одного состояния в другое полностью невозможен.
Человек умирает, перестает биться сердце, прекращается дыхание, а с ним и доступ кислорода к клеткам. Человек умер, но многие его органы и ткани некоторое время продолжают жить — в них сохраняется, пусть очень слабый, обмен веществ. Только с полным прекращением обмена прекращается и жизнь. Этот закон одинаково действителен и для элементарной клетки, и для самого сложного организма.