— Нам надо поговорить.
Нет фразы, обещающей больше неприятностей, чем эта. Я перекатилась на спину. Знаки, время, роза, эльфы — всё навалилось разом, завладело мыслями. Глубоко вздохнула.
— Не надо.
— Эти дни я думал. Что, когда ты проснёшься… Если проснёшься, то… Должен быть выход, — протянув руку, он развернул меня за плечо к себе.
— Выход?
— Чтобы ты осталась. Мы сможем что-нибудь придумать, всегда могли, — его лицо было совсем близко, и я ласково отвела ему за ухо упавшую на глаз прядь волос.
— Нет.
— Снова «нет»? — Иорвет привстал на локте.
— Просто обними меня, — я подкатилась к нему под грудь, нащупала руку, и, притягивая его, прижалась к горячему животу спиной. — Вот так, да.
В наступившей тишине было слышно, как потрескивают сами по себе деревянные половицы, и если бы я могла выбирать, в каком моменте провести вечность, я бы выбрала этот.
— Яна…
— Не говори ничего, — я поёрзала, устраиваясь поудобнее, чтобы наши тела идеально повторяли изгибы друг друга.
Иорвет помолчал, прижался теснее.
— Так сложно думать, — тихо сказал он на ухо.
— И не надо.
— Мы поговорим завтра, — уступил он, хотя по тону было ясно, что не сдался. Его рука скользнула по моему бедру.
— Завтра… — эхом ответила я, лишь бы не спорить, лишь бы не говорить, и отчаянно желала, чтобы завтра не наступило никогда.
ДОЛ БЛАТАННА. Почему не вместе мы, чёрт знает
Завтра наступило совсем нестрашное. Напротив, от него ощутимо веяло расплавленным зерриканским настроением — тем недолгим и очень счастливым временем, когда мы не только засыпали, но и просыпались вместе. Дверь, предусмотрительно запертая изнутри на засов, уже несколько раз дёргалась, в неё стучали, а один раз деликатно поскреблись, и я услышала голос Моны. День требовал дел, но лениво валяться в нагретой смятой постели было несравненно приятнее.
— Мне давно пора быть на дебатах, сегодня последняя встреча. Вопрос в том, что мы всё проспали, и теперь, не сомневаюсь, коридор заполнен соглядатаями, — Иорвет потянулся всем своим длинным телом и сел, подтянув под себя ноги.
Я подползла к нему под руку и, положив голову на бедро, погладила плоский треугольник живота пониже пупка.
— У меня есть идея, — сказала я. — Ты пьёшь зелье Иды?
— Она заряжает воду каждый день, но я забываю. Ты думаешь… — Иорвет раскрыл ладонь, на которой едва-едва начинали чернеть линии знака.
— Надо попробовать.
Синюю чашку я долила доверху и сделала большой глоток. На этот раз энергия растеклась по телу истомой и покалывающими искрами счастья. Раскрыла ладонь на одеяле, и мы наблюдали, как моя белая запятая наливается светом, становится ярче и чётче, чем обычно. Иорвет протянул руку за чашкой.
— Оденься? — напомнила я.
Рассмеявшись, он собрал с пола разбросанные вещи.
— Мне кажется, что Ида всё знает, и… — я задумалась. — Кажется, что она помогает нам.
Иорвет пожал плечами, одновременно с этим наматывая кушак.
— Значит ей это почему-то выгодно, других мотивов у чародеек быть не может, — он обнял меня. — На закате будь в саду, я тебя найду.
Он залпом выпил лекарство. Через несколько секунд знак почернел, мы соединили ладони, и белоснежный Иорвет прошёл сквозь запертую дверь и исчез.
***
— Мы же хотели идти в город! — пропыхтела обиженно Мона, ввалившись в комнату с подносом в руках. — Завтрак уже остыл!
Она выкладывала на стол крохотные пирожки, похожие на спаржу стебли и плошки с творожным соусом.
— Взяла на нас двоих, — сказала она. — Почему ты не открывала?
— Крепко спала, — ответила я.
Проследила за взглядом Моны и увидела, что на столике у окна лежит забытое Иорветом рыже-чёрное с белыми пестринами перо красного коршуна. В горах, по дороге сюда, их была тьма.
— Спала, как же, — буркнула Мона.
— Это была официальная версия, — быстро поправилась я.
— Вы играете с огнём! — воскликнула она.
— Как обычно, — усмехнулась я под нос…
Площадь, которая навсегда отпечаталась в мозгу страхом, отчаянием, волнующейся толпой, была пустынна. На белый с голубоватыми прожилками мрамор ложилась тень дворца, под синим небом безмятежно шумели водопады. Группками навстречу шли скоя'таэли, и вдруг оказалось, что их взгляды не проходят сквозь меня, словно я невидимка, как это было с эльфами во дворце — мне дружески махали, трепали по плечу, благодарили.
— Последний день дебатов обещает быть жарким, — сказала Мона между приветствиями. — Они идут поддержать Иорвета и Торувьель. Особенно Торувьель.
— Почему именно Торувьель? — заинтересовалась я.
— Она сегодня выступает с речью. Очень важно, чтобы за Иорвета высказался кто-то из наших, но не из его отряда.
— Какое совпадение… — задумчиво проговорила я.
Вскинув брови, Мона подхватила меня под руку и направила в сторону кипарисов у канала.
— Говори! — потребовала она.
— Вчера я видела, как Яевинн сорвал для кого-то розу памяти. Уверена, что для Торувьель, — ответила я, решив, что не обязана хранить тайны Яевинна. — Может быть, это была взятка, а не признание в любви?
— Ах вот в чём дело, — протянула Мона, и теперь уже я умирала от любопытства. — Теперь всё понятно!
Она подвела меня к самой кромке канала. Под водой, словно зелёные волосы, волновались по течению прилепившиеся к каменным стенкам длинные нити водорослей. Оглядевшись по сторонам, Мона убедилась, что вокруг пустынно. Предосторожность была излишней — сквозь шум воды, срывающейся из-под арок, едва можно было расслышать собеседника в шаге от себя.
— Утром Торувьель вдрызг разругалась с Яевинном, — пояснила Мона. — Я как раз была на кухне, брала нам с тобой завтрак и слышала кое-что. Представляешь, она крикнула ему, что пока он умирал, он нравился ей больше!
— Похоже, он выбрал не самый удачный момент, чтобы дарить розу, — усмехнулась я.
— И всё-таки я её не понимаю, — вздохнула Мона, и мы направились к мосту. — Они знакомы давным-давно, они друзья, и он умрёт за неё, я знаю точно.
Мы вышли на мост, и перипетии романтических отношений Яевинна и Торувьель отошли на второй план, потому что внутренности скрутило смесью паники и восторга, как бывает на аттракционах, на какой-нибудь центрифуге или катапульте высотой с небоскрёб, когда тебя пристёгивают, и ты понимаешь, что пути назад нет. Было полное ощущение, что шли мы по каменной радуге. Опоры узкого моста, по которому едва смогла бы проехать конная повозка, терялись в тумане над водой, отчего казалось, что этот изогнутый виадук соединял два парящих над облаками острова.
Мона остановилась у края моста, махнула рукой на белые дома по ту сторону реки.
— Если бы не Яевинн, вместо трёх десятков жертв было бы три сотни. Мы попали в засаду — нильфгаардцы ждали нас, оставив лишь немного людей в казармах, чтобы имитировать жизнь, — Мона оперлась на низкий парапет, и, превозмогая слабость в коленях, я подошла к ней. — Они ударили на рассвете с тыла. Отступать было некуда — горели баррикады из повозок, которые мы сами же подожгли.
Я вспомнила дым, что валил в городе. Теперь о бое не напоминало ничего — небо сливалось с разлившейся рекой, белокаменный город, утопающий в осенних красках, живописно, как на открытках, сбегал с гор к воде.
— Яевинн собрал всех командиров полусотен и добровольцев в отряд смертников, приказав остальным прятаться по домам у пирса. Где можно было — по крышам, а потом напролом мы пробились к нильфгаардским офицерам, потеряв половину отряда. Яевинн захватил командира и поставил ультиматум — или он перережет дхойне горло, или нильфы снимут оцепление с пирса и дадут скоя'таэлям спокойно уйти. О нас речь, конечно, не шла, мы знали, что живыми не выберемся. Видела бы ты, как радостно тряслись подбородки у этого дхойне, когда он понял, что не только останется жив, но и сможет триумфально предъявить Францеске пару десятков схваченных скоя’таэлей, — Мона рассмеялась так, будто бы ценой этой сделки не была её собственная жизнь. Словно прочитав мои мысли, она добавила: — Почти семь сотен скоя’таэлей смогли уйти в лодках по воде. Это того стоило.
Я обняла Мону, она улыбнулась.
— Не принимай близко к сердцу отношение Яевинна к тебе. Такими нас сделала война.
— Я всё понимаю, — вздохнула я. — Мне совершенно не нужно, чтобы все эльфы меня любили. Тебя достаточно.
— Ой ли? — рассмеялась она и повела дальше по мосту. — Похоже, что Торувьель тоже не нужно, чтобы Яевинн её любил. А жаль. Любовь меняет, и он бы изменился.
Мост вывел на площадь, и если бы не высокие дворцы, можно было бы решить, что мы попали в квартал скоя’таэлей в Вергене. В широко распахнутые двери дома с колоннами вносили ящики, оружие, закатывали бочонки. Вдоль улицы стояли длинной вереницей, фыркая и переступая копытами по брусчатке, лошади. Было шумно, витало приподнятое, почти праздничное настроение, как на новоселье.
— Лина! — Мона окликнула эльфийку, которая отстёгивала ремни седельной сумки. — Ты не видела Роэля?
Высоченная эльфийка развернулась, её большой рот расплылся в улыбке.
— Я же сказала, что ведьмаки по чудовищам! — она обхватила длинными руками меня и Мону сразу, да так, что мы стукнулись головами. — Ты же слышала, как я говорила, что она пойдёт во дворец? Я была права!
— Ну говорила, говорила, — проворчала Мона, выворачиваясь из рук. — А Роэль где?
— Там! — Лина махнула рукой дальше по улице. — Погоди, ведьмачка, я мигом, одна нога здесь, другая там. Мы кое-что приготовили для тебя…
Она понеслась через площадь к дому с колоннами. Мона загадочно улыбнулась.
— Я же сказала, что по эту сторону реки всё иначе.
Через минуту вернулась Лина с корзиной в руках.
— Уверена, что о ведьмачке, которая передала Францеске розу Аэлирэнн, когда-нибудь сложат балладу, — сказала она, вручая мне корзину. — А пока вот, от нас, от всего сердца!
— Спасибо, — смутилась я, приоткрыла полотенце и увидела цветы, какие-то свёртки, сложенные листы бумаги.